ы рады приветствовать вас на проекте, посвященном противостоянию божественных сил в недалеком альтернатив-
ном будущем. Занимайте свое место в мире Богов и героев!
Еще какое-то недолгое время мысли Инанны были далеки от этого места и от предстоящего им диалога. Но лишь какое-то время, потому что вскоре послышались шаги, и почувствовалась божественная аура. Женщине не было никакой нужды оборачиваться, или вставать, чтобы выяснить, кто именно это был. Она обладала хорошей памятью, как на лица, так и на ощущения, а потому, без труда узнала ирландца. С Мананном их не связывали никакие совместные истории, хотя неизменно связывала политика последних лет. Женщина умела ценить людей, сведущих в этом, даже если они, порой, могли пересечься в совсем не позитивном ключе....
[читать дальше]

Let it burn

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Let it burn » Личные эпизоды » Но я знаю точно, моя стезя обернется в стальную плеть...


Но я знаю точно, моя стезя обернется в стальную плеть...

Сообщений 1 страница 28 из 28

1

[html]<iframe frameborder="0" style="border:none;width:100%;height:100px;" width="100%" height="100" src="https://music.yandex.ru/iframe/#track/90931009/18025949">Слушайте <a href='https://music.yandex.ru/album/18025949/track/90931009'>Return of the Waffenträger</a> — <a href='https://music.yandex.ru/artist/784112'>Andrius Klimka</a> на Яндекс.Музыке</iframe>
[/html]
Но я знаю точно, моя стезя обернется в стальную плеть.
И все те, кого-называть-нельзя, не посмеют на нас смотреть.
Велика в моем сердце печать беды, велика и темным-темна, я ищу у обочин твои следы, а за мною идет Война. Ее голос глух, тяжела рука, и неспешен ритмичный шаг. Кто ее этим именем нарекал, кто ее научил дышать? Кто ее создавал из бетонных плит, заржавевших людских рубцов? У меня ничего уже не болит, пусть закроет свое лицо. Отступать у меня не хватает сил и смотреться в ее глаза. Если ты меня слышишь, спаси. Спаси.
Пусть она повернет назад.


https://i.imgur.com/KlqS3DN.jpg https://i.imgur.com/78NcJXD.png
https://i.imgur.com/vkAh9cB.png https://i.imgur.com/LwB0QHC.gif

Зевс & Афинас октября 1940 года, Греция - Италия
Когда мир выжигает пламя войны, для богов наступает время делать выбор. Кто-то предпочтет бежать от этого пламени, а кто-то встать у него на пути, защищая то, что им дорого. Даже если это будет стоит жизни. Даже если шансов на победу почти нет. Даже если делать это запрещает отец и Верховный.

Подпись автора

https://i.imgur.com/y9OBFJT.gif https://i.imgur.com/8WgFGTd.gif

+1

2

Афина знала, что им не удастся избежать этой войны. Она понимала устремления всех тех, кто не давал никаких твердых ответов на неудобные вопросы, но она все равно знала, что Греция не сможет держаться середин, особенно учитывая, что никаких середин здесь уже и не было. С одной стороны была Великобритания с ее империалистическими устремлениями, совершенно неуместными в контексте текущей ситуации, с другой стороны была Италия, которая видела Грецию своей целиком и полностью и, кажется, где-то там, на задворках, даже звучали нелепые планы о восстановлении Римской империи. Если бы ситуация не была такой паршивой для Греции, Паллада бы непременно рассмеялась, заявив брату, что он Рим давно покинул, а дело его и идеи все еще живут, но во-первых, Афине было не до смеха, а во-вторых, Ареса рядом не было и это создавало какой-то странный вакуум, который отчаянно хотелось заполнить. Потому что если бы брат здесь был, быть может, для страны все сложилось бы совершенно иначе.

На момент 1940 года Греция оказалась в положении почти отчаянном с точки зрения большинства смертных политиков и военных. Наследие Первой мировой войны оставило экономику страны в ощутимо ослабленном состоянии, что усугублялось еще и тем, что Греция оставалась аграрной и темпы индустриализации здесь едва ли можно было бы назвать ударными. Состояние греческой армии оставляло желать лучшего, потому что два десятка бронетехники, небольшое количество артиллерии и чуть больше полутора сотен устаревших единиц летной техники – не то, чем можно было бы и следовало бы хвастаться. В довесок, итальянцы расположились теперь слишком близко к Греции, взяв под протекторат Албанию. Афина знала, как знали и все остальные, что эта страна станет плацдармом для удара по Греции, а сам удар – лишь вопрос времени, а вовсе не вопрос возможности. Кто-то в политических кругах еще лживо и двулично полагался на Великобританию и их помощь, но Паллада отчетливо понимала, что союзников в этой войне у них не найдется. Греция останется со своим врагом один на один. А это значило, что Афине придется приложить значительные усилия для того, чтобы не сдать свою страну так долго, как это будет необходимо для того, чтобы Гитлеру перерезали глотку.

Настроения в Афинах царили весьма мрачные, но Паллада знала, что когда придет время, она сделает так, что это изменится. Она сделает так, что греческий боевой дух прославят позже в учебниках истории и даже сами немцы назовут его причиной многочисленных побед Греции перед их сокрушительным поражением. Но пока богиня берегла собственные силы и делала то, что должна была: знакомилась с военными чинами, с которыми ее намеренно сводил Метаксас, отлично знавший, кто Афина такая. За Метаксасом был Папагос, за Папагосом – Коризис, Цудерос, Давакис, Врахнос, Станотас, Димаратос, Пицикас, Космас и Цакалотос. Все эти люди постепенно узнавали, кто она такая. Все эти люди позже сыграют свою роль в истории Греции и войны, которая не стала победоносной, но которая не дала этой стране быть уничтоженной.

С Метаксасом Афина была знакома давно, равно как и с Папагосом. Они оба, как и все остальные, пальцем могли бы повертеть у виска на заявление о том, что перед ними не какая-то там девчонка, а богиня войны, но Паллада утверждала собственный авторитет прежде, как женщина, владеющая оружием, военной стратегией и пониманием государственного устройства, а затем уже внедряла мысль о том, кто она есть на самом деле. И знаете, девчонка, которая может уделать любого военного с двух ударов – это хороший аргумент к утверждению о том, что она была, есть и будет той самой Афиной Палладой, которая никогда не покидала свою страну и которая никогда ее не предавала. Как бы там ни было, а именно с этих двоих для женщины началось внедрение в высочайшие военные и политические круги. Так что к началу войны ее привечали здесь, как часть командования, ближайшего друга, советника и, конечно же, божество. Это давало Афине дополнительную энергию, а отец-Зевс свидетель, энергия ей сейчас была бесконечно нужна.

Паллада понимала, что их время на мир истекает. Большинство здесь это понимали. Иначе и быть не могло. Иначе бы в командовании этих людей не было бы вовсе. Но что у них было, кроме слабых надежд на Великобританию, «Линию Метаксаса» и собственную решимость? У них была Афина. И это было отнюдь немало. Тем не менее, день ото дня повисал вопрос о возможности и необходимости призвания в Грецию других богов пантеона. В конце концов, это был и их дом тоже. Паллада деятельно поддерживала контакт с Артемидой и Аполлоном, с Немезидой и Гестией, при желании могла бы добраться до Ареса и Гермеса. Но помимо этого, Афина, конечно же, находилась в постоянном взаимодействии с отцом. И именно его здесь не хватало ей больше всех остальных.

Зевс, между тем, давно уже находился в Италии. Во-первых, потому что это тоже был их дом, и он тоже нуждался в присмотре. Может быть, больше, чем Греция, потому что Греция все еще не была захвачена омерзительной фашистской ересью, а Италию освободить от нее могла бы только смерть. И на этот случай у отца был его лабрис. Во-вторых, потому что пока Афина защищала Грецию изнутри, отец делал все возможное, чтобы защитить ее снаружи. Информация, которую он предоставлял, была бесценна, но вместе с тем, сбор этой информации вовсе не был единственной целью, которую преследовал Верховный. Паллада понимала. Потому что если было бы можно, он бы собственными руками вырвала бы Муссолини позвоночник. Увы, дело было, конечно же, не только в Муссолини.

Им легко удавалось общаться во снах, благо, что энергии Афины на это хватало. Вместе с тем, ситуация пока позволяла и достаточно спать, и выносить максимальную пользу из такого взаимодействия. То, что рассказывал Зевс, не рассказал бы самый талантливый из шпионов, и это было бесценно. Тем не менее, в ночь, когда отец прямо сообщил, что им нужно увидеться, Афина испытала тревогу. Что должно было случиться, что понадобилась непременно встреча? Паллада знала, что случиться могло только одно. И потому, медлить она не стала. Обратившись совой, богиня преодолела отнюдь не малые расстояния с изрядным трудом, но все-таки обнаружила себя неподалеку от Рима, ровно в том месте, где они с отцом договорились встретиться этим вечером. Зевс не заставил себя долго ждать. И еще прежде, чем Афина увидела его, она ощутила его ауру. Так же, как и всегда. И это было хорошо. Это значило, что патологического недостатка энергии Верховный не испытывает.

- Отец, - Минерва поворачивается к нему и склоняется, свидетельствуя о своем почтении и уважении, как к Верховному. Кажется, Зевс не раз говорил ей, что никакой нужды в этом нет, по крайней мере, когда они находятся наедине. Но Афина никогда не забывала, что перед нею был не только горячо любимый родитель, но и Верховное божество пантеона, первый из олимпийцев, тот, кому они все были обязаны жизнью, - Я рада тебя видеть, - она, наконец, встает в полный рост и обнимает Зевса, всего на мгновение ощущая, как щемит в груди, - Какие новости?

Подпись автора

https://i.imgur.com/y9OBFJT.gif https://i.imgur.com/8WgFGTd.gif

+1

3

[indent] Его возвращение с Олимпа не было триумфальным, да и сам Олимп был совсем не тот, каким был ранее. Зевс смотрел на эту серость, вспоминая совсем другое, и даже его молнии, такие яркие, здесь были лишь отголосками себя обыкновенных. Время на Олимпе словно замерло, тянулось вязкой патокой, где один день был похож на предыдущий, где следующий станет точно таким же, и для Громовержца это было одной из самых тяжелый пыток - это бездействие, когда он был вынужден ожидать новой возможности оказаться в мире смертных. Ему не хотелось думать о том, почему он оказался на Олимпе, как это произошло, когда все должно было выйти совсем иначе. И, разумеется, никому о подобном лучше и не знать - разве что сестре рассказать, которая его никогда не сдавала и была в курсе почти всех его дел. Ну, и, конечно же, у Зевса было время подумать, что же пошло не так, чем ему заняться дальше, а то от этой монотонности серого бытия он чувствовал себя каким-то пришибленным, что ли. Пожалуй, что будет лучше вернуться ему в Европу, где как раз должны были разворачиваться события, где остались страны, которые лично Громовержцу были не безразличны, и, пусть смертные ныне поклонялись единому богу, от того его вотчиной они быть не переставали.

[indent] Европа встретила его не серостью, а алыми цветами крови, которая уже начинала литься. Разумеется, Зевсу это не понравилось! И этот "дуче" начал не нравиться с тех самых пор, когда попытался прикрыть его такую успешную идею про мафию! Теперь же недовольство росло и множилось, когда Италия сама себя ставила на колени, когда хваталась за проект, который не потянет, который рисковал разрушить все, что было раньше. Ладно, кому-то, типо бывшего не очень успешного художника с этими жуткими усами на жопе ровно не сиделось, но чего остальные-то повскакивали со своих мест? Как будто властью станут делиться, как будто более уязвимых не пустят первыми, сделав из них пушечное мясо! И ладно бы проблемы решались парочкой убийств, которые уж Громовержцу точно были по силам, да и совесть даже не пикнула, но нет - все было гораздо глубже, что одним ударом не разрубить, даже божественными силами не поправить. Немного поразмыслив, Зевс решил не возвращаться в Грецию, у которой с кадрами все было просто прекрасно, а остаться в Италии и все же попытаться развалить эту систему изнутри. Да, еще была Германия, были другие боги, которые и затеяли всю эту военную свистопляску, но к карательным суровым мерам Громовержец перейдет несколько позже. А пока...

[indent] С этого совещания Зевс выходил злым, очень злым, и ему нужно было срочно кого-то убить! Вообще, кого именно, он давно знал, но позволить себе пока что не мог, и это тоже не добавляло настроя. Ситуация скатывалась в такую задницу, что Громовержец даже не знал, как из этого они все будут выбираться. Потому что смертные оборзели в край! Или это другие боги их так надоумили? А те тогда чем думали или не стали заморачиваться, да просчитывать ситуацию до конца? Словом, будущие планы Италии никакого оптимизма не несли, и многие из штаба были с ним согласны. Не их силам пытаться установить в Северной Африке их контроль и диктат, не без отсутствия поддержки. На что вообще был расчет? Повторить "подвиги" Германии, где лихо и одним ударом? Нет, не будет такого, и многие это понимали: что их втягивают в затяжное сражение с довольно мутными перспективами. Да, стратегически важная точка, которая может многое поменять, но захватить - это одно, а вот удержать - совсем другое. Тем более, что не одной Северной Африкой ограничивались амбиции, и другая угроза была более чем реальной и ощутимой. От того Громовержец попросил свою дочь о встрече, понимая, что во сне все не расскажешь, что им предстоит обстоятельный разговор, и лучше бы и правда с глазу на глаз.

[indent] Ему пришлось немного задержаться, но ко времени встречи Зевс не опоздал - разве что дочь прибыла чуть раньше. Он сразу же ощутил знакомую ауру и улыбнулся, не забывая поглядывать по сторонам, чтобы никого не привести за собой. Его машина осталась у одного из заведений, где высшее военное начальство отдыхало после всех их тяжелых ратных дел, что ни у кого не возникало вопросов, когда кто-то из них периодически ненадолго пропадал и возвращался уж слишком довольный, ощутимо распространяя вокруг себя ароматы женских духов. Так что это было отличное прикрытие, чтобы отправиться на эту встречу, дабы никто его точно не заподозрил. Хотя вроде бы и никто не подозревал, а те неудачи списывались на вполне рядовые стечения обстоятельств, не подозревая, какое участие Громовержец лично принял в каждой из них. Да, в другой ситуации, он бы играл на стороне Италии, но только не в этот раз, когда власти вели страну к краху, когда рисковали обрушить не только Италию, но и Грецию до кучи, что, собственно, и начало происходить, и от того понадобилась эта личная встреча, когда обратный отсчет для Греции уже пошел.

[indent] - Афина, - Зевс улыбнулся, глядя на дочь, а затем покачал головой и протянул к ней свои руки, чтобы она перестала ему кланяться, а наконец обняла. Они достаточно давно не виделись, не считая те общие сны, но по своей любимой дочери Громовержец скучал особо. Он крепко обнимает Афину, прижимая к себе, но дочь подает голос, возвращая их к реальности, и момент разговора никак нельзя затягивать. Зевс шумно выдохнул и отстранился, бросил взгляд по сторонам, а потом полез во внутренний карман своего мундира, который он носил здесь, который был его легендой, и представлялся он, как генерал Стеффано Росси, который входил в тот самый штаб при "дуче", который пытался сделать так, чтобы все рухнуло, но не похоронило Италию под завалами. - Вот здесь все новости, - несколько листов, исписанные его убористым почерком, оказываются в руках дочери. - Это планы по вторжению в Грецию, которое скоро начнется, - с этим он ничего не мог поделать, крутил ситуацию по-разному, но выхода не было: с "дуче" или без него, но взор захватчиков обратиться на его вотчину - рано или поздно. И этот удар будет не сдержать - не те силы у них, даже если боги вступят в бой, у которых силы уже который век тоже не те. - Страну придется сдать... - вот он и сказал те самые страшные слова, от которых внутри у Зевса все перевернулось, который помнил Грецию совсем другой, который никогда не сдавался и шел до конца, начиная с Титаномахии. Этот шаг - огромный удар, серьезный удар, но он не видел иного выхода: зачем тратить напрасно жизни, которые можно сохранить, чтобы потом организовать атаку изнутри? Зачем напрасно умирать, когда эти жертвы не переломят ход наступлений, когда Греция уже была обречена, и все это - лишь временная мера, не отменяющая трагичный финал.

Отредактировано Zeus (2022-01-15 00:28:18)

Подпись автора

https://i.imgur.com/XoV45is.gif   https://i.imgur.com/CqmZQWR.gif

Если вам говорят, что вы многогранная личность — не обольщайтесь.
Может быть, имеется в виду, что вы гад, сволочь и паразит одновременно. ©

+1

4

Афина знала заранее, что новости будут плохие. Будь они хорошие, отец сообщил бы их во сне. Но новости были паршивыми, и именно поэтому им с Зевсом так необходимо было увидеться. Потому что после может так статься, что не увидятся они еще очень долго, хотя бы формально находясь по разные стороны баррикад. И на самом деле, Паллада была отчаянно благодарна отцу за эту возможность, хотя рисковали они оба. И если она могла обернуться птицей и улететь, то Зевс мог заплатить за эту встречу куда дороже. Но теперь Афина об этом не думает. Крепкие объятия отца снимают с нее любые тревоги, а бояться она так и не научилась за бесконечно долгие годы своей жизни. Она и хотела бы теперь сказать отцу, что ей страшно, что она не знает, что делать дальше, что в Афинах каждый день звенит напряжение, потому что каждый там понимает, что оставаться вдали от войны долго они не смогут. Но Минерве вовсе не было страшно. Война была ее вотчиной. И хотя эта война вовсе не была справедливой, не была правой и не была начата ею, Паллада знала, что нет ничего честнее, благороднее и справедливее, чем защищать свою страну от захватчиков, от мерзких выродков, которые наводнили и Италию тоже. Они потеряли Рим, но они ни за что не потеряют Афины. Женщина знала это. И она не испытывала страха перед будущим, потому что убеждена была в том, что держит это будущее в своих руках.

Она, конечно же, заранее знает, о чем пойдет речь. Ожидала, что все будет иначе, что развернется по-другому, что у них будет еще немного времени, но на самом деле, сколько бы времени им ни дали – это бы не помогло. У Греции просто не было источника, из которого можно было вытащить дополнительные ресурсы. Они уже мобилизовали половину миллиона населения, предполагая скорую войну. Они уже шли на недопустимые сделки с Великобританией, которая уже успела предать их в прошлом. И этого все равно было недостаточно. Правда состояла в том, что маленькая, но очень гордая страна находилась в окружении врагов и рассчитывать на то, что она сможет защитить себя от немецких захватчиков, было опрометчиво. Афина рассматривала варианты. Афина думала о том, что ей, наверное, следует найти Ареса, вызвать Аполлона с Артемидой, Гермеса, Немезиду и всех, кто в состоянии держать в руках меч. Не может же такого быть, что они ослабели настолько, что не смогут дать бой армии смертных и победить? Но дело было в том, что Паллада отчетливо понимала, что сражаться они будут вовсе не против исключительно смертных. Нет, за этой войной стояли боги. Они все это знали. Скандинавский пантеон был в шаге от того, чтобы начать переживать небывалый расцвет, уничтожив всех остальных. И Афина их не винила. Просто собиралась затолкать их имперские амбиции и посягательства на ее страну прямо в глотки. Пусть она пока не знала, как именно это сделает, но не было никаких сомнений в том, что ей это удастся. Потому что Афины не падут, пока жива сама Паллада.

- Мы ожидали этого, - спокойно и твердо выговаривает женщина, глянув на Зевса. Конечно, они этого ожидали. Как бы могло быть иначе? Только идиоты в Греции еще рассчитывали на то, что все обойдется и найдутся другие варианты. Не обойдется. Не найдутся. Они обязательно окажутся вовлеченными в войну и это было неизбежно. Пожалуй, неизбежно было и то, с какими именно ресурсами они войдут в эту войну. Помощи ждать было неоткуда. Афина могла надеяться только на свою стратегию, ум, здравый смысл и своих генералов, которые были настроены так же решительно, как была настроена она сама. И как бы жалко это ни звучало в сложившихся обстоятельствах, это уже было немало, потому что боевой дух, порой, творил чудеса, который не мог бы ожидать ни один смертный на всем белом свете. Не ожидал этих чудес Гитлер. Не ожидал их и Муссолини. Но Афине было, чем их удивить.

Они ожидали этого, но после слов Зевса Палладу все равно бросает в жар. Она шумно выдыхает и похолодевшими руками принимает документы, судорожно вчитываясь в каждую строку. Женщина начинает ходить из стороны в сторону, мрачнея с каждым своим шагом. Да, итальянцы, их стратегия и вооружение – все это ни в какое сравнение не шло с немцами и было лишь жалким подобием того, что имел Третий Рейх. Но правда в том, что у Греции даже этого не было. Страдало их вооружение, люди, логистика, а теперь еще и локация, - Пинд, - побелев, произносит женщина. Здесь крылись сразу две проблемы. Первая гласила, что ни один человек в здравом уме не поведет свою армию через горный хребет, если не знает этот горный хребет, как свои пять пальцев. В противном случае, это самоубийство. А значит, итальянцы знали, куда идут и владели большим количеством информации. И это было плохо. Вторая проблема заключалась в том, что вести бои на горном хребте это не все равно, что вести их на равнине, в поле, или даже в лесу. Это требовало особого подхода и особой готовности. Афина уже хорошо представляла себе, какие проблемы перед ними возникнут. И первая из них будет в доставке оружия и провианта. Имеющиеся у них автомобили не смогут пройти по дорогам хребта. Это позже на Пинде поставят памятник женщинам и детям, которые на себе будут тащить снабжение для армии, преодолевая огромные расстояния и карабкаясь по горам без страховки. А сейчас Паллада уже пытается придумать, что именно они могут сделать, чтобы Пинд не стал для них всех могилой.

- «Джулия», - она обращает взгляд на отца, все еще сжимая в пальцах бумаги, - Это элитная альпийская дивизия. Сколько там? Одиннадцать тысяч человек? – уточняет женщина, чувствуя, как становится сложнее дышать, - Да, одиннадцать тысяч, - она находит это в бумагах, тотчас же прикидывая, сколько человек располагается на ближайших аванпостах, которые, вне всякого сомнения, будут просто сметены с пути этой дивизией. Женщина читает дальше, стараясь сохранять спокойствие и подавить желание немедленно вновь обратиться совой, чтобы быть в Афинах не больше, чем через два дня.

- Когда они собираются предъявить ультиматум? – спрашивает Паллада тихо, но очень твердо. Сколько у них есть времени? Хоть сколько-нибудь еще есть ведь? На Пинде сейчас не больше двух сотен человек и этого было недостаточно, чтобы выдержать даже первые удары, если они начнутся в ближайшее время. Афина словно не слышит того, что сказал отец, эта фраза проносится мимо нее, но в конце концов, женщина вновь встает напротив Зевса и смотрит на него непонимающе. Непонимание это искреннее и яркое, недвусмысленно различимое на ее лице. О чем он говорил? Какую страну он собирался сдать? Разве недостаточно того, что они уже сдали Италию?

- Нет, - спустя минуту молчания, выговаривает Афина ледяным тоном. Она смотрит прямо на отца, чтобы он убедился: это все еще говорит она, а не доносит ветер откуда-то издалека. Паллада всегда была послушной, почтительной и благодарной дочерью. Может быть, никто из детей Зевса не любил его так же сильно, как любила Афина, готовая пойти за Зевсом даже на смерть. А потому, искомое «нет» никогда не звучало в ее устах, тем более, так жестко и безапелляционно, да еще и глядя отцу в глаза. Но сейчас все существо Паллады противится тому, что говорит Верховный. Он не мог просить у нее этого. Он не мог отдавать их страну на поругание, смерть, голод и страх. Только не пока она была жива.

- Нет, - повторяет Афина, чуть ли не с мольбой, - Ты не можешь просить меня об этом, отец, - добавляет она уже тверже, - Разве недостаточно того, что фашисты заняли Италию, восседают в Риме, как в своем доме, когда это наш дом? Ты хочешь, чтобы я отдала им еще и Грецию? Сдала им Афины? Собственными руками? Пока я жива? – она вглядывается отцу в глаза и берет его за руку, сжимая его ладонь обеими руками, как делала, когда была ребенком и силилась в чем-то убедить Громовержца, а порой – и унять его гнев, - Нет. Не проси меня об этом, пожалуйста. Итальянцы получат нашу страну только одним способом. Перешагнув через мой труп.

Подпись автора

https://i.imgur.com/y9OBFJT.gif https://i.imgur.com/8WgFGTd.gif

+1

5

[indent] Зевс бы с удовольствием встретился с дочерью по более приятному поводу, но таких в ближайшее время точно не предвиделось, и ситуация становилась хуже день ото дня. Как было проще раньше: молния с небес, его рык, и смертные забегали так, как ему было нужно! Сейчас, увы, такое уже не работало, да и давно не работало, что приходилось как-то приспосабливаться и с этими смертными считаться, когда они сами делали буквально все, чтобы погибнуть в очередной войне, которая вот лично Громовержцу была не нужна. Иногда казалось, что проще вот все вообще разнести, да начать сначала, но силы нынче были не те, прогресс терять не хотелось, а уж про то, что сила привычки - вещь страшная и сильная, говорить не приходилось вовсе. Поэтому приходилось работать с тем, что было, и Зевс, находясь в Италии, сражался несколько иными методами, хотя рубить головы лабрисом было в разы привычнее и сподручнее. Вместо этого он добывал информацию, втирался в доверие, подставлял других и обрушивал чужие планы: потому что эта война Италии была не нужна, и многие из штаба понимали это. Не понимали лишь "дуче" и его "друг художник", который продвигался со своим Рейхом вперед, который уже несколько раз ткнул Италию, как нашкодившего кота, как надо делать дела. Потому что пока "дуче" пытался придумать, его "дружок" уже сделал, и ведь то было не в первый раз, где Италии показывали ее место. Среди генералитета пошел ропот - особенно, когда при показали фронт работ, и дальше уже было понимание, что все это надолго, что, пусть даже они победят завтра, эту победу им придется удерживать, платить большую цену, а потом... а что будет потом - это был отличный вопрос, на который мало кто знал ответ! Зевс своими ответами делиться не спешил - еще не хватало! Вместо этого, когда уже с ним поделились на последнем заседании штаба новыми планами, он мысленно схватился за голову и немедленно связался с дочерью, с которой им определенно предстоял не самый простой и приятный разговор. Разумеется, Громовержец уже знал, что и как надо было делать, а еще знал, что Афина с ним будет не согласна, и вот что делать с последним он пока себе слабо представлял.

[indent] - Мы ожидали несколько не этого, - уже встретившись с дочерью, обняв ее, Зевс тут же и отдал Афине документы, которые объяснят все в разы красноречивее, чем его вольный пересказ с личным не особо цензурным мнением. Он дал дочери время, чтобы она все прочитала, чтобы сразу поняла, чем такое грозит, представила все последствия в красках. Сам Громовержец пока что закуривает и поглядывает по сторонам, но вокруг пока тихо и ни души. - Да, Пинд, и этого раньше в планах не мелькало, - пришлось признать, что кое-где он не доглядел - потому что просто не мог предположить, откуда прилетит этот камень. - На сегодняшнем заседании штабов был представлен этот план, со всеми этими деталями, которые остальные раньше не знали, которых в других планах не упоминали. У меня один вывод: кто-то к ним со всем этим пришел, какой-то перебежчик, у которого были эти детали, - и ему нужно было узнать, кто это такой, чтобы тут же и упокоить: мало ли какие еще сведения он уже передал, да собирается еще передать! Правда надо как-то сдержаться и не упокоить сразу, а задать нужные вопросы: не хотелось бы, чтобы в штабе у дочери был "крот". Но с этим Зевс разберется сам и чуть попозже, а пока что им нужно решить, как следует действовать дальше.

[indent] - Да, это будет 3-я дивизия: именно ее туда отправляют, и приказ уже подписан, - Громовержец и сам несколько удивился, как все быстро, да лихо закрутилось: обычно были долгие нудные обсуждения, что он успевал либо испортить что-то в плане, либо уже на месте сделать так, чтобы не сработало и забуксовало. Нынешняя оперативность не несла ничего хорошего, что Зевс ничего не успевал, что придется решать ситуацию на месте и вот решать уже не ему, а дочери. - Ультиматум будет к концу октября, но части перебрасываются к границам уже сейчас. И никто не будет ждать ответа Греции: часть армий пойдет вперед еще до объявления ультиматума, - это все было при условии, что ничего не случится, что могло бы отвлечь внимание. Кстати, а ведь это - неплохой вариант! Конечно, Зевс понимал, что он не сможет вечно отсрочивать неизбежное, но дать немного времени - это было ему вполне по силам. Только придется ведь подставлять под удар кого-то, и нет уверенности, что, в будущем, этот шаг не сыграет против него. Тут опять же не было никаких гарантий, и Громовержец решил все же действовать последовательно, а, как там будет дальше, он и будет разбираться дальше. Но вопрос Греции оставался открыт, и свое мнение он высказал, и, конечно же, его дочери это совсем не понравилось. Он видит, как силится сдержаться Афина, как противиться этим его словам, как сама этого не хочет, а потом говорит "нет". Зевс ожидал примерно этого, нахмурился и отвел взгляд, когда дочь начинает говорить, когда сжимает его руку, когда заставляет снова посмотреть на себя. И ее слова ему не нравятся, совсем не нравятся, и взгляд Зевса тяжелеет, становясь уж совсем нехорошим.

[indent] - Итальянцы получат нашу страну, и ты это знаешь: у нас нет сил, чтобы вечно удерживать этот удар. Союзники сами в такой заднице, что, в первую очередь, думают о себе, и никто нам не придет на помощь. И что ты хочешь, дочь моя? Хочешь, чтобы они получали нашу страну, пройдя по множеству трупов и по твоему тоже? А что потом, Афина? Кто потом поможет Греции, когда ты пошлешь на смерть тысячи, зная, что не победить? - его дочь не могла такого не видеть, но она всегда сражалась до последнего, как богиня войны, не отступала и не сдавалась, но здесь такие методы не сработают - не с тем, что у них есть. - Сдав страну сейчас, мы сохраним тысячи жизней, которые потом будут за нашу страну бороться. Мы будем вести партизанскую войну, мы сможет защитить наших граждан, мы будем бить их же оружием, заставив отступить и вернуться в Италию. Да, это будет не сразу, и придется потерпеть. Но я не вижу иного выхода, и ты знаешь, что я прав. Здесь нет и не будет никаких справедливых войн, и надо просто сделать выбор, что важнее на данный момент. Я честно драться не собираюсь, да и у меня сил таких нет, и я делаю все, что могу, но и этого мало. Сейчас нам не выиграть, дочь моя, но мы можем многих потерять. Ты готова к этому? Ты понимаешь, как это еще больше может нас ослабить? - Громовержец коснулся пальцами подбородка дочери, серьезно на нее посмотрев и ожидая ее решения, надеясь, что его дочь сможет переселить себя, когда это требуется для дела. Бескровный вариант взятия страны не так уж плох, когда они сохранят жизни, сохранят многие города целыми, оставят себе фундамент на будущее, чтобы воевать дальше. Пускай и такими методами, в спину, но Зевс считал, что здесь цель оправдает все средства, что для победы все будет хорошо, и был явно менее щепетилен в подобных вопросах, нежели его дочь.

Отредактировано Zeus (2022-01-16 01:29:48)

Подпись автора

https://i.imgur.com/XoV45is.gif   https://i.imgur.com/CqmZQWR.gif

Если вам говорят, что вы многогранная личность — не обольщайтесь.
Может быть, имеется в виду, что вы гад, сволочь и паразит одновременно. ©

+1

6

В мыслях Афины просто не существует варианта «сдать страну». Они обсуждали и раньше, что Греции не удастся остаться в стороне, что Италия для них уже потеряна. Они все это знали заранее и должны были быть готовы, но не были. Нельзя подготовиться к тому, что твоя великая страна, колыбель всех мировых цивилизаций, должна пасть на милость тех, кого вы в недалеком прошлом презрительно называли варварами. Разница же в случае с Палладой заключалась в том, что она даже не пыталась к этому подготовиться и принять, как неизбежную данность. Кем бы она была, если бы приняла это? Она защищала Грецию со времен ее основания, Аттика была ее родным домом, ее вотчиной, а Афины – ее сердцем. А теперь она должна была отдать все это на поругание захватчикам? Нет. Даже если ей придется сражаться против всего немецкого воинства в полном одиночестве, все равно нет. Она зальет кровью агрессоров каждый метр земли в Греции, она будет с боем отдавать каждый метр, но просто так не сдастся. Греция никогда не сдавалась просто так. И если они погибнут, если исчезнут, как страна и как нация, то так, что о них станут слагать легенды.

- Пинд, это плохо, папа, - произносит Афина, вновь начиная расхаживать из стороны в сторону и проводя пальцами по светлым волосам. Она судорожно соображает, что они могут успеть сделать до конца октября и могут ли вообще хоть, что-нибудь. Перебросить больше частей на Пинд? Да, возможно. Отладить снабжение? Здесь Палладе нужен был кто-то из родственников, смыслящих в погоде, потому что по горному бездорожью в октябре-ноябре проблемы с логистикой – ожидаемая данность, а не непредсказуемая неожиданность. И итальянцам в этом плане хотя бы какое-то время будет значительно легче, - Насколько хорошо они знают хребет? И если хорошо, то кто снабжает их информацией? – Афина знала Пинд хорошо. Но это была Афина. Она знала каждый квадратный сантиметр этой земли так хорошо, как никто другой, потому что она воевала на этой земле веками, тысячелетиями. А что было с паршивыми смертными, которые так амбициозно решились на сражение в горах? Нет, это вовсе не было случайностью, - Нужно найти его и показательно вздернуть. Найти до того, как первый итальянец ступит на Пинд, - и это будет не самой простой задачей, потому что если отец говорил, что армии стягиваются на границу между Албанией и Италией, значит, стоит только Метаксасу сказать «нет», как наступление тотчас же начнется. Благодаря отцу, они будут готовы, но ровно настолько, насколько позволит ситуация и обстоятельства. А развернуться тут, откровенно говоря, было совершенно негде.

Афина, конечно же, слушает отца. Как бы ни было велико в ней противоречие всему, что он говорит, она никогда не посмеет перебивать своего Верховного, не давая ему закончить слово. Но это вовсе не значит, что она примет все, что он скажет, кивнет головой и пойдет сдавать Грецию. Признаться, Паллада вообще не знала, что могло бы заставить ее поступить подобным образом. Ведь ее с детства учили, что она должна защищать свою страну и присматривать за ней, что она должна гордиться ею и отстаивать ее интересы. Афина так и делала. Тысячелетиями. А теперь отец говорил, что она должна сдаться. Что она должна забыть все, чему ее учили и все, чему она следовала всю свою жизнь. Зевс ли это был, или ее обманывало какое-то злое колдовство скандинавов, затеявших все это? Женщина хотела бы спросить об этом, но она слишком боялась оскорбить отца своим недоверием. Вместе с тем, отчетливо понимая, что ей придется оскорбить его и еще одним своим «нет». Потому что то, что он предлагал, она могла принять, только будучи мертвой. И он это знал. Как и саму Афину.

- Не получат, отец, - и она говорит это с таким воодушевлением и с такой уверенностью, что не остается никаких сомнений в том, что Паллада убеждена в собственных словах. У нее еще нет четкого плана, она еще не раскрывала карту для наметок четкой и последовательной стратегии, но она уже знает, что не отступится, - У союзников нет кое-чего, что есть у Греции, - она устало, неуверенно улыбается, сжимая ладонь Зевса сильнее и глядя ему в глаза – точной копией глаз собственной матери, единственным, что у Афины от нее осталось, - У союзников нет меня, - и этого могло оказаться достаточно, чтобы удерживать Грецию так долго, как у Паллады хватит сил. А ее силы хоть и не были равны силам скандинавов, которые теперь хлебали энергию смертных большой ложкой, но все-таки превышали средние показатели для менее популярных божеств. Когда твоя страна стоит на грани катастрофы – поверишь во что угодно. Афине повезло, что высшие государственные чины в стране верили в нее истово, как верили в любое чудо люди в безнадежной ситуации.

- О чем ты говоришь, папа? – она смотрит ему в глаза почти с отчаянием, не понимая – то ли он нарочно пытается ее обмануть, внушив ложную надежду, то ли не знает, что немцы делают с оккупированными и покоренными странами, - Третий Рейх придет в Грецию вместе с Италией не для того, чтобы сохранить жизнь мирному населению и оказать милость стране, которая сдалась без боя. Они придут в Грецию, чтобы уничтожить наш народ и наше наследие. Не будут никаких партизанских войн. Будут расстрелы, голод, смерть и геноцид тех, за кого мы в ответе по праву нашего происхождения и нашего пантеона. Они станут убивать женщин и детей, морить голодом все мирное население и жестоко убивать любого, кто станет сопротивляться. Если мы сдадим Грецию сейчас, чтобы вести войну из лесов, гор и иных укрытий потом, то мы лишь умножим жертвы, потому что они будут и среди тех, кто не имеет к войне никакого отношения, и среди тех, кто пытается защитить свою страну изнутри. Этого ты желаешь? Такой судьбы ты хочешь греческим женщинам, детям, старикам и всем тем, кто еще не в силах сражаться против захватчиков? – она говорит это с надрывом, слышит, как срывается голос, но не может сейчас ничего с этим поделать. Отпускает ладонь отца, судорожно сжимает ладонями запястья и размышляет. Нет, все еще не о том, как сдать Грецию с наименьшими потерями. Потому что знает точно – это невозможно. И отдать страну выродкам – предательство, которого она никогда не сможет себе простить. Никогда.

- Важнее всего на данный момент, отец, поднять знамя свободной Греции, - и пусть свобода эта под владычеством Великобритании была несколько условной, - Напомнить людям, кто они такие и за что им следует сражаться и сделать все, чтобы итальянцы и Муссолини лично пожалели о том, что идея вторгнуться в Грецию вообще пришла им в голову, - глухо заключает она, закрывает глаза, прикладывая раскрытые ладони к животу и делая глубокий вдох, силясь совладать с самой собой.

- Мы дадим итальянцам бой на Пинде, - наконец, заключает женщина, вновь развернувшись к своему Верховному, - Мы разобьем альпийскую дивизию «Джулия».Мы вышвырнем захватчиков за границы Греции. А затем мы начнем наступление на Албанию. И отобьем у них порт Авлон, - она выговаривает каждое предложение тверже предыдущего и сейчас можно было легко подумать, что Афина сошла с ума от безысходности, в том числе потому что называет порт, давно известный, как Влёра, его древним названием – Авлон. Но, увы, спасительные объятия безумия не были доступны Афине, потому что в противном случае, она бы спряталась в них с большой радостью, избегая ответственности и того кошмара, что им предстоял.

Паллада делает пару шагов по направлению к отцу и склоняет перед ним колени, глядя прямо перед собой, - Благослови меня, отец, ибо я собираюсь вести дело, достойное твоей великой славы и имени. И дай мне побольше своих молний. И то, и другое мне теперь очень нужно.

Подпись автора

https://i.imgur.com/y9OBFJT.gif https://i.imgur.com/8WgFGTd.gif

+1

7

[indent] - Пинд - это не просто плохо, - Зевс вполне разделял опасения дочери, но держался куда более спокойно по той простой причине, что у него было время выплеснуть свой гнев, ярость и бессилие в этой ситуации. Сейчас же Афина расхаживала перед ним, пытаясь что-то придумать, понимая, что здесь решения быть не может, что все уже летит в бездну, и остановить этот полет будет очень и очень тяжело. - Раньше про Пинд так не задумывались, и я этих планов до сегодняшнего дня не знал. Но нашелся кто-то, кто их просветил, кто дал информацию, чтобы уже были составлены все приказы, чтобы продумали действия, чтобы нашли этот вариант наилучшим, - если бы Громовержец на самом деле играл за Италию, то он бы принял этот план безоговорочно и сразу, и многие так поступили, что тут ничего с этим и не поделать: никто бы не отказался от выигрышной стратегии. - Ты полагаешь, что стоит действовать так открыто? Могут возникнуть подозрения, что стратегия с Пиндом стала известной, - даже при таком раскладе вряд ли откажутся от этого плана действий, но могут вызвать дополнительные силы, чего лично Зевсу точно не хотелось, как и не хотелось резни в целом, оккупации, да и много чего еще, но он не уверен, что они победят, что получится, что не прольется зря кровь. И от этого у него лишь один выход, не самый приятный, но необходимый - тот выход, который его дочери ожидаемо не понравился, с которым Афина не согласилась и явно не собиралась соглашаться, начиная с ним спорить. Громовержец нахмурился: это он тоже предполагал, но на деле все выходило не так, и его аргументы Афина словно и не слышала, да и слышать не хотела. Про себя он тихо и тяжело вздохнул: определенно сейчас легко не будет, и дочь будет стоять на своем. А ему-то что делать? Приказать, как отцу и Верховному? Будет ли этого достаточно для Афины, которая силится найти иной выход и так верит в него?

[indent] - Я говорю, как и есть будет, дочь моя, - потому что это правда очень горькая на вкус, потому что Зевс не может закрывать на нее глаза, как бы Афина в него отчаянно не вцеплялась и не пыталась бы переубедить, заглядывала в глаза, словно там могла найти ответ и решение всех проблем. - Я знаю, что такое Рейх, я знаю, что может Италия, и у Греции нет сил это все остановить, и войны унесут многие жизни, и эти потери нам будет не восполнить. Если сдать страну, постараться сделать вид, что лояльны новому режиму, то может что-то и получиться - то, что не получится в открытом противостоянии, действуя напрямую, встречаясь лоб в лоб, - Громовержец хмурится и морщится от слов дочери, которые рисуют более чем жуткую картину, но войны всегда несут смерть, многим вокруг, пусть и тем, кто в битвах не участвовал, ибо многие армии победителей выжигают все и всех на своем пути, не гнушаются ничего, и вот этой судьбы он точно Греции не хотел. Возможно, они бы сумели несколько сгладить эти ситуацию, создать иллюзию победы, чтобы нанести удар, когда расслабленный противник не ожидает сопротивления. Но он не может точно прогнозировать, что не будет напрасных казней и погромов даже при раскладе, что страну сдадут, что примут ультиматум - никто не даст таких гарантий, и у него не те силы нынче, чтобы их обеспечить.

[indent] - Афина, - Громовержец не хочет ей приказывать, все еще надеясь, что дочь примет и поймет, но такого не происходит - слишком его дочь, чтобы сдаваться, чтобы не попытаться дать бой, когда она богиня войны. Только справедливой войны здесь нет и не будет, и флаг свободной Греции продержится недолго, омоется кровью многих солдат, и тогда Греция падет. - Афина, мы не сможем дать отпор, а, если и дадим, то какие наступательные действия? Дочь моя, у нас нет столько сил, оружия, припасов, техники, - он мог бы говорить еще долго, но сразу видно, что свое решение Афина приняла, что не отступит, что даже его "не смей" не возымеет тут действия, и Зевс шумно выдыхает, устало потирает лицо руками, но, конечно же, не помогает. Вот поэтому и был нужен этот разговор с глазу на глаз: чтобы он смог убедить дочь, чтобы она поняла, что будет только хуже. Но это определенно не помогает, а уж когда Афина опускается перед ним на колени... Зевс молчит, молчит долго, смотрит куда-то в сторону, и он не хочет давать это благословение, отправлять и дочь, и солдат на верную смерть. И он мог бы запретить ей, приказа, связать клятвами, которые скорее будут душить Афину, и, возможно, нанесут раны еще большие, нежели раны в битвах. Потому что быть отцом и Верховным - это определенно не должность и не статус мечты, и тут верных решений, которые устроили бы сразу всех и вся, не бывало никогда и, судя по всему, не будет.

[indent] - Ты на самом деле этого хочешь? Хочешь этого всего? - наверное, глупый вопрос, когда дочь говорила предельно четко и ясно, но ему зачем-то надо в этом убедиться, дать Афине еще один шанс принять его решение, чего, разумеется, не следует. И снова повисает пауза, неприятная такая, от которой веет холодом и хочется либо поежиться, либо оказаться поближе к теплому очагу, который бы тот холод прогнал. Громовержец взирает на дочь, стоящую на коленях, понимая, что сейчас от его решения будет зависеть многое - и не только для Греции, но и между ними тоже. Приказать, запретить, сделать так, чтобы Афина осталась в стороне, не вмешивалась, не влезала, не могла пострадать - казалось бы, так просто, и так невозможно одновременно. - Ты сделала выбор, дочь моя, и да будет так, - его согласие еще ничего не значит, когда для себя Зевс это не принял, не собирался принимать, но был скорее вынужден так поступить. Его решение было совсем другим, и это решение он не стал навязывать Афине, которая так его противилась. - Ты получила мое благословение, получишь и молнии, - весь план полетел куда-то в район задницы Тифона, впрочем, в том же районе уже было многое еще и уже достаточно давно, и пока что выбраться было сложновато, не представлялось возможным. Зевс тяжело вздохнул, снимая с головы фуражку и взъерошив седые волосы, пытаясь понять, куда ему бежать дальше и что делать. Нет, предателя он искать определенно будет, и это один из первых пунктов в его планах. А дальше? Он не может оттянуть наступление, он не сможет дискредитировать этот план. Возможно, что немного обрушить перевалы в Пиндах и затруднить проход? Сотворить еще что-то неподалеку, заставив оттянуть часть сил? Времени у него было слишком мало, а дел было слишком много, и у Громовержца все еще сильные сомнения, что выйдет, да и предчувствия у него нехорошие - уже давно такие, едва он вернулся в мир смертных в последний раз.

Подпись автора

https://i.imgur.com/XoV45is.gif   https://i.imgur.com/CqmZQWR.gif

Если вам говорят, что вы многогранная личность — не обольщайтесь.
Может быть, имеется в виду, что вы гад, сволочь и паразит одновременно. ©

+1

8

Афина уже сдавала Грецию. Не превосходящему по силе, уму и умениям противнику, а скользкой и гибкой политике Рима, с которым и войны-то открытой на тот момент не было. За Римом тогда стоял Арес, и это было совсем-совсем другое. Не то же самое, что сейчас. Паллада и тогда остро переживала факт своего неизбежного поражения, факт того, что брат ступит на землю города, названного ее именем. Но Арес повел себя сообразно статусу божества Древней Греции и Рима. Он позволил разграбить город, но в отличие от всех иных взятых провинций, Афины не были сожжены, их жители не были угнаны в рабство, женщин не насиловали, а детей не убивали. Он воспользовался правом завоевателя только с тем, чтобы лишить Афины их блеска и богатства, заплатить своим воинам и унизить сестру, но он не сделал ничего, что нанесло бы ей непоправимый ущерб и раны, от которых она не смогла бы оправиться и которые никогда бы ему не забыла. И Паллада помнила об этом. Но вместе с тем она отлично знала, что в этот раз так не будет, что если она сдаст страну, мужчины, женщины, дети будут умирать под расстрелами, в газовых камерах и от голода. Кровь ее греческого народа будет литься на святую землю, а она ничего не сможет с этим поделать, не сможет защитить тех, кого должна была защищать по своему божественному долгу и соображениям совести. А потому, ни о какой сдаче страны и речи идти не могло. Паллада даже не думала об этом, размышляя только о том, где есть взять ресурсы, чтобы вести эту войну и сделать ее победоносной так надолго, как это было возможно в их ситуации.

Предложение отца не рассматривалось и по другой причине. Он был их Верховным, он был самым важным божеством для нее самой. Уважение, любовь и почтение Афины к Зевсу были огромны и безграничны. Но он мыслил как человек, который верил в милость победителей над побежденными. Паллада понимала, что Рейх такой милости не знает. Она видела много войн. Ей было, с чем сравнивать. Но вместе с тем она знала свой народ, она знала греков. Если она спросит их напрямую, хотят ли они сдаться и надеяться на то, что Италия, или Германия, а скорее всего еще и Болгария будут к ним милосердны, она услышит однозначный ответ. Нет. Они не хотят склонять колени и ждать милости. Они хотят защищать свою страну и сражаться. Умирать, но отстаивать Грецию кровью. Такими были греки, каких она помнила. Такими они остались и сейчас. Афина знала это, потому что настроения, которые царили в главном штабе были совершенно однозначными. Зная о превосходящей силе врага, греки все равно намеревались дать бой. И кто была Афина такой, чтобы противоречить их устремлению? Имела ли она право заставлять вставать на колени тех, кто хотел и готов был сражаться? Это казалось ей невозможным. Но что более – это казалось ей недостойным, оскорбительным и чудовищно-несправедливым.

- Эта война отнимет много жизней у нашего народа, ты прав, отец, - она смотрит на него своими совиными глазами, сдерживая тяжелый вздох, - Но я прошу тебя, не отнимай у них еще и достоинство, не отнимай у них ту искру, что мы вложили еще в их предков. Они будут сражаться и умирать. До последнего мужчины и женщины, способных держать оружие. Может быть, они проиграют. Может быть, ничего не выйдет. Но если они все умрут, они умрут так, что об этом будут слагать легенды, - заключает она тихо, но очень твердо, не отводя взгляда от отца, словно бы Афина боялась, что если оторвется от него сейчас, то он перестанет слушать, убежденный в том, что у них нет ни единого шанса. Но это неправда. Шансов было мало, но они были. Хотя бы потому что за греков сражалась Паллада. И она впервые жалела о том, что за них не сражался теперь еще и Арес, - А если это потребуется, то я умру вместе с ними, - добавляет она достаточно уверенно и достаточно мрачно, чтобы не было никаких сомнений: если Афина сказала, значит, так оно и будет.

- Найдутся. Когда придет время, найдутся и припасы, и техника, и союзники. Мужество греков потрясет весь мир, отец. Так, как это бывало тысячи лет назад, - это теперь казалось невозможным. Афина понимает. Правда, понимает. И не осуждает отца за его чересчур трезвый взгляд на вещи, за его критичность, за его здравый смысл. Может быть, не будь Греция так важна для нее, Паллада бы рассуждала с той же холодностью и приняла бы то же самое решение, которое декларировал Зевс. Но Греция была ее домом. Единственным домом после того, как они утратили Олимп. Как она могла его бросить? Могла ли она его бросить на самом деле? И что делала бы после? Где бы смогла найти себя? Как смогла бы жить с тем, что даже не попыталась защитить своих людей, свою страну, тех, кто был ей вверен божественной властью Зевса?

- Благодарю тебя, - шепчет Афина, закрывая глаза и коротко кивая головой. Ее решение вряд ли мог бы изменить запрет отца, но она уходила бы воевать с тяжелым сердцем, от того, что Зевс ее не понял, от того, что разногласия смертных оказались перенесенными на них тоже. Но теперь Паллада благодарна отцу за то, что он смог понять и принять ее решение. По-другому бы она все равно не смогла и если бы они сдали страну итальянцам, оказалась бы в оккупации со всеми остальными, неизменно и тяжело страдала, изводила бы себя, а в конце, все равно умерла. Теперь у нее был шанс, если и умереть, то сохранив свою честь и свое достоинство. Умереть так, что ее имя окажется воспетым в гимнах прошлого вовсе не зря. Ведь она ничуть не изменилась и была все той же Палладой, что и прежде. Достойной, честной и храброй. Дочерью своего отца от первого до последнего вздоха.

- Могу я просить тебя еще кое о чем? – вопрошает Афина, поднимаясь на ноги и, в общем-то, соблюдая проформу, потому что Зевс никогда ей ни в чем не отказывал. Вероятно, потому что просила она чрезвычайно редко и зачастую вообще не для себя, - Ты знаешь, что на стороне немцев воюют скандинавы, рассчитывая восстановить веру в себя, - она не осуждала, вовсе нет, хотя знала, что отец дружен с их Верховным и подложить им такую свинью мог бы только знатный ублюдок, - Я хочу знать, будет ли кто-то из богов на Пинде и кому доверено завоевать Грецию, принести ее в зубах Одину и Гитлеру, - это были жестокие слова, потому что ни Афина, ни кто бы то ни было другой вообще не знали, кто конкретно из скандинавов задействован в этой войне, они ли ее начали, или просто решили воспользоваться ситуацией, был ли причастен Один и давал ли он на это свое одобрение. Но с точки зрения Паллады иначе попросту не могло быть. И не было. Мыслимо ли это, чтобы Верховный не знал о том, что за войну затеяли боги его пантеона? В греческой семье такое было невозможно. Хотя бы потому что Афина вообще не затевала никаких войн без разрешения отца, а о войнах Ареса она всегда рассказывала ему первой.

- Не тревожься обо мне, пап, - она мягко улыбается, а затем обнимает отца, как делала не то, чтобы очень часто, хоть и была его любимой дочерью, - Надежда есть всегда.

Подпись автора

https://i.imgur.com/y9OBFJT.gif https://i.imgur.com/8WgFGTd.gif

+1

9

[indent] По мере разговора приходило понимание, что Афину ему не переубедить, и, даже если он ей прикажет, то дочь все равно поступит по-своему. Зевс тяжело вздохнул и устало потер лицо: и в кого его дочь такая упертая? Вот совсем непонятно, кстати, что иногда ставило его в тупик на тему того, как ему поступить дальше. То, что происходило, конечно же, ему не нравилось, но все могло быть гораздо хуже, и к этому шло. Он не хотел напрасно рисковать, сильно сомневался, что встреча в честном бою это то, что было нужно, и могли быть иные варианты, менее затратные по человеческим и божественным ресурсам. Однако Афина стояла на своем, не собиралась к нему прислушиваться, хотя, без сомнений, слышала каждое слово, и, обычно, эта непоколебимость дочери его устраивала - но только когда не была направлена против него! Громовержец снова вздохнул и сдержался, подавил желание схватить Афину, перекинуть через плечо и утащить куда-нибудь подальше, где бы она провела все то время, пока будет война, никуда не влезая и оставаясь целой. Он бы и остальных также бы утащил, чтобы у него сердце не заходилось в быстром беге и острой боли, так похожими на смертный сердечный приступ. Но, к его большому сожалению, это был не вариант, хотя очень даже хотелось, что Зевс смерил дочь задумчивым взглядом, словно прикидывая, как бы половчее ее хватать и взваливать на плечо.

[indent] - Если потом останутся те, кто могут эти легенды слагать, - скептично хмыкнул Громовержец и покачал головой, когда дочь, всегда мудрая, логичная и прагматичная, решалась на самоубийственная авантюры, которые как раз были в его духе, но не в ее! И с этим было ничего не поделать, но и смириться ему было не так уж легко. Да что там говорить: Зевс вовсе не собирался с этим мириться! Вот еще не хватало! Неужели Афина полагала, что он сможет это просто так оставить? Хотя, конечно, может и полагала, и знала, как на него влиять, чтобы добиться своего, чтобы он, будучи сильно против, ей бы даже еще и помог. - Вот возьмешь и умрешь? Отличная идея! Еще какие-то гениальные решения будут? - хмурый Громовержец скрестил руки на груди и посмотрел на Афину, вновь подавив желание ее утащить подальше. Потому что он уже не сомневался, что так и будет: что дочь влезет во все первая, что окажется в авангарде, что погибнет, не задумываясь. И вот кому от этого будет легче? Ему - так точно нет! И, да, Зевс здесь эгоистично думал про себя, а не про всю Грецию и кого там еще. Потому что он ни разу не Яхве, чтобы отправлять своего ребенка страдать за всех сразу! Да, конечно, сейчас он злился, но лишь толика злости была на дочь за ее упрямство - больше все-таки было на себя, что допустил, что позволил, что не предотвратил и так далее, и сейчас эта собственная несостоятельность тоже не добавляла настроя, когда надо было что-то решать. И это решение было - у Афины, но Громовержцу оно все равно не нравилось, как и те расклады, при которых его дочь умирала.

[indent] Однако он согласился, со скрипом, дал свое согласие, чтобы дочери, которая свое решение приняла, было спокойнее. Вот это Зевсу казалось самым тяжелым: не самому идти в бой, а наблюдать со стороны. Он прекрасно представлял, во что превратится Пинд, что будет дальше, но сейчас Громовержец стоял перед дочерью в итальянском мундире, и был, фактически, на другой стороне, пусть и пытаясь все развалить изнутри, а не на самом деле продвигая интересы Италии и "дуче" сейчас. Конечно, он мог помочь и поможет, но постоянно в штабе греков находиться не сможет: иначе они лишаться информации, иначе могут пропустить что-то важное, и это тоже может стать приговором. Нет, определенно было проще раньше, когда Зевс одним рыком и молнией с Олимпа решал все проблемы!

[indent] - О чем? - этот вопрос Громовержец задал уже настороженно, ибо ничего хорошего дальше не ожидал в принципе. Ну, собственно, что и подтвердилось, ибо и правда вот только скандинанов им не хватало здесь для полного счастья! Как там говорили славяне: "Кто старое помянет - тому глаз вон"? Короче, Один рисковал таки нарваться, ибо терпение у Зевса никогда не было безграничным, а сейчас ситуация начинала становиться критической. - Думаю, что эти идеи про магию Гитлер почерпнул именно у них, но они зря полагают, что он станет восстанавливать их пантеон. Впрочем, Гитлер тоже наивно думает, что, получив какой-то артефакт или знания в свои руки, сможет им воспользоваться, - про кое-какие изыскания на магической почве недавно говорили в штабе, что Зевс заинтересовался, да прислушался, а потом махнул рукой: несерьезно все то было, мало относилось к реальности. Однако про себя пометку сделал, что стоило бы приглядеться и приглядеть, ибо вот смертные с их раскопками там, где не надо, могли принести уйму проблем! И Критский Лабиринт был тому наглядным примером, когда залезли, нарушили какую-то магию, и Громовержец с ног сбился, пытаясь то поправить. - Я постараюсь узнать, - вопросом дочери тоже стоило заняться, чтобы понимать, кто рискнул сунуться на его территорию, чью потом голову он отошлет Одину. Конечно, был вариант, что сам одноглазый явится, что он не сказал всей правды старому другу, когда сам ввязывался во все это. Что ж, тогда столкновение будет эпичным, ибо Зевс отступать точно не собирался и подобного сносить не станет! Если же не Один, а кто-то из скандинавов... ну, тут уже легче: как бы сам виноват, что зашел к грекам. В любом случае, ему стоит поговорить с Одином, а, если тот на разговор не пойдет, то это тоже будет ответом.

[indent] - Угу: обязательно - сейчас вот прямо возьму и не буду больше беспокоиться, - фыркает Зевс, когда Афина его обнимает, и он стискивает ее в объятиях в ответ. Отпускать дочь совсем не хочется, и от того он не спешит быстро разрывать объятия, все еще раздумывая, что закинуть на плечо и унести - хороший такой вариант, неплохой в принципе. - Меня не интересует призрачная надежда, - шепчет он на ухо Афине, а потом, явно нехотя, все же убирает руки и отстраняется. - Мне нужно, чтобы ты вернулась, чтобы не умирала ни за кого-то там, ни за страну, чтобы не рисковала напрасно. Я бы мог стребовать с тебя это обещание. Мог бы приказать не вмешиваться. Но мы оба знаем, что и как будет дальше. Так вот, дочь моя, со своим знанием подумай еще раз перед тем, как сделаешь. Хорошо? - Зевс коснулся пальцами подбородка Афины, чтобы она подняла голову и посмотрела ему в глаза. Она услышала и поняла его? Безусловно. Но с принятием и реализацией могут быть большие проблемы. - Не смей умирать там, где не нужно: это только я имею право на такие развлечения в пантеоне!

Подпись автора

https://i.imgur.com/XoV45is.gif   https://i.imgur.com/CqmZQWR.gif

Если вам говорят, что вы многогранная личность — не обольщайтесь.
Может быть, имеется в виду, что вы гад, сволочь и паразит одновременно. ©

+1

10

Скепсис отца и его тревоги были Афине хорошо понятны. В конце концов, она была его дочерью уже тысячи лет, а за это время можно и кое-что выяснить о своих родителях, и предсказать их реакции, и знать, как они поведут себя в той, или иной ситуации. Так что недовольство Зевса вызывает груди Паллады тепло, а вовсе не отторжение и она улыбается, обнимая его, потому что именно эти моменты и были, в сущности, по-настоящему бесценными, особенно на фоне подступающей к их стране войны. Кто знает, когда они встретятся вновь? Если Афина и впрямь умрет, то Олимп, скорее всего, примет ее достаточно надолго. Это сейчас ее сил хватало на то, чтобы воодушевлять войска, быть и оставаться богиней войны в полной мере. Но скоро она начнет эти силы щедро тратить, даря грекам ту надежду, которой следовала и к которой стремилась сама. И тогда, одному Кроносу известно, когда она сможет набрать достаточно энергии, чтобы вернуться с Олимпа.

Впрочем, Паллада хоть и была, как богиня войны, всегда готова была к смерти и смерть вовсе ее не пугала, умирать была не намерена. Да-да, она уже слышала о том, что итальянцы превосходят их числом, техникой, подготовкой и Кронос знает, чем еще. Но Афина не верила в их поражение. Она даже не допускала такой мысли. В ее системе координат не существовало вероятности их безусловного поражения, потому что ее армии никогда не проигрывали, и сама она тоже никогда не проигрывала смертным. Разве что на стороне немцев, или итальянцев играл Арес, но скорее всего, об этом Паллада бы уже знала. Впрочем, где был брат теперь, ей неизвестно. И это печально, потому что он увеличил бы их шансы на победу вдвое, если бы только был здесь. Афина не думала, что когда-нибудь скажет это, но сейчас он был ей очень нужен.

- Я не собираюсь умирать. Мы не проиграем, папа, - она улыбается ему, уже разомкнув объятия и глядя в глаза отцу, как он и просил, - И я обещаю, что не буду рисковать своей жизнью и ставить себя под удар напрасно. В мои планы не входит ни поражение, ни собственная гибель. Ты ведь знаешь, как я люблю побеждать, - она тихо смеется, разряжая обстановку и давая понять, что все эти смертные глупости не имели над ней никакой власти. Афина не боялась. Афина не избегала битв. Афина не изменилась за тысячелетия. А это значит, что она сделает все возможное для того, чтобы победить, - Я ведь всегда вела твои армии в бой, - и пусть часто это были вовсе не армии Зевса, который мог вообще быть не заинтересован в конкретной войне, или того хуже, не знать о ней. Для Паллады это были армии отца. Неизменно. Потому что на его территории, в его пантеоне и под его властью, у Афины из своего было только то, что он подарил. И хотя дарил он любимой дочери немало, среди этого не было людей, а тем более армий, - И всегда побеждала. Даже персов, пап. Думаешь, что итальянцы и немцы хуже персов? – не было никого хуже персов. Персы были зверьем, выродками, недостойными человеческого рода. Ей пришлось сражаться не только с ними, но и с их богом, чтобы победить. И она победила. Она победит и теперь. Прославит греков и отца, как делала много раз. Времена менялись, но Афина оставалась той же.

- Думаю, что там кто-то ушлый из их пантеона крепко присел ублюдку на уши, - тихо отзывается Паллада, - Но если хочешь знать, то мне все равно, - твердо говорит она, глядя на отца. Она знает, что Один был его другом, что дружили они очень давно, что дружбу их разделял Перун. Но дилемма заключалась в том, что со славянином они теперь воевали, в сути своей, на одном фронте. А вот поведение Вотана вызывало вопросы. И это еще мягко сказано, - Кто бы из них ни пришел на нашу землю, я убью его. Уж прости, но даже если это будет сам Один, - она говорит это ровно и так уверенно, будто бы убить Верховного другого пантеона было делом плевым. Но Афине было все равно. Она редко сомневалась в собственных силах, а сейчас она защищала собственную землю и страну и была в своем праве. Не было ни единого сомнения в том, что она вступит в бой хоть с Одином, хоть с Тором, хоть с Фрейей, хоть с кем угодно из этого пантеона еще. Потому что верность ее отцу, Греции и самой себе была неоспорима всегда. И теперь ничего не изменилось.

- Я вернусь, пап. Одержу победу, защищу нашу страну и вернусь. Будем пить вино на Марсовом поле и снова пытаться пересчитать всех нимф Аполлона, припомнив заодно их имена, - в прошлый раз им, кажется, так и не удалось вспомнить всех, за что брат смотрел на них осуждающе и говорил, что они слишком много выпили для Верховного и его любимой дочери, - Сделаю все, что в моих силах, чтобы так и было, - ей не нужно просить, чтобы отец тоже сделал. Афина не сомневалась в том, что так оно и будет, потому что Зевс уже сделал достаточно и вряд ли собирался отступать теперь, когда на кону стало стоять еще больше. Было ли ему страшно? Разве что за нее. За себя отец никогда не боялся, оставляя это своим детям. Теперь Паллада тоже переживает. Она понимает, что будет находиться в более опасной ситуации, но положение Италии не так, чтобы безупречно стабильно и это стоило учитывать. Впрочем, конечно же, не Афине было учить отца. Он лучше нее знал, что с этим делать, он лучше всех знал Италию, и он отстаивал ее точно так же, как Паллада отстаивала Грецию. Это была исконно их земля. Отстоять ее – было их долгом.

- Мне нужно возвращаться, - она смотрит на отца с толикой грусти, но лишь с толикой, потому что знает точно, что расстаются они не навсегда, но больше того, Паллада неизменно будет приходить к отцу во снах, чтобы он мог передавать информацию и чтобы они могли контролировать текущую ситуацию вместе. Это не все равно, что стоять рука об руку, но сохранять связь с отцом для Афины было важно и по причинам за пределами военных и текущих дел, - Я была рада тебя увидеть, пап, - она улыбается, глядя ему в глаза, - Скоро встретимся снова. На поле нашей победы. Обещаю.

Подпись автора

https://i.imgur.com/y9OBFJT.gif https://i.imgur.com/8WgFGTd.gif

+1

11

[indent] Увы, Зевс не разделял надежд дочери и вовсе не потому, что не верил в нее, не верил в греков - он просто видел правду, что им не выиграть, что, даже если удастся победить в битве, то война рано или поздно будет проиграна. Его аргументы Афина знала, но будто не желала видеть, не слушала, не хотела принимать, когда ей казалось кощунственным сдавать страну, и она силилась найти другой выход. Выход был: умереть всем, но не сдаться, и этот самый выход Громовержца не устраивал. Ему не удастся переубедить дочь, которая все для себя решила, и его приказ, его запрет действия не возымеют, и то был выбор Афины, с которым Зевсу не хотелось мириться, но сделать это пришлось. Потому что уж его дочь на свой собственный выбор право имела, и он бы не стал отнимать у нее это лишь потому, что ему будет больно, что он волнуется, что он не верит. Еще один важный момент: Зевс не стал отнимать у других надежду, когда сам понимал, к чему все идет, ибо это было бы намного более чудовищным поступком, нежели все остальное. Афина вселяла надежду в сердца греков, и это им помогало жить и бороться, и Громовержец не станет в это вмешиваться, чтобы убить ту надежду, и все немедленно прозрели. Потому что правду, настоящую правду, без прикрас, мало кто мог выносить, еще меньше желали знать и смотреть ей в глаза - так что пусть будет надежда - хоть что-то из того, что еще осталось.

[indent] - Да, ты любишь победы, - Зевс тоже старается улыбнуться, глядя в ответ на дочь, но улыбка выходит у него не слишком уж беззаботно-веселая, какой она у него бывало обычно. Афина любила припоминать персов, но он помнил о другом: он помнил о поражении монотеистам, когда он терял одного своего ребенка за другим, когда собственное бессилие впервые ощущалось так ярко и так безысходно-удушливо, что Громовержцу хотелось кричать в голос. И была боль - та самая боль, которую он впервые тогда ощутил, вдруг спотыкаясь на ровном месте, прижимая руку к груди, где билось сердце, а его уже накрывало пониманием того, кто был потерян. И так было раз за разом, пока они не остались втроем: он, Афина и Арес. Зевс знал, что им не победить, и его дети были тоже в курсе, но никто не пожелал сдаваться или отступать - они собрались биться до победного, и они это сделали. Сделали проиграв, когда пантеон пал, когда Зевс, умирая, не ощущал ничего - лишь вязкую пустоту внутри с горечью от всех тех потерь, которые у него были. С того момента прошло достаточно времени, но он ничего не забыл, помнил отчетливо и ярко словно это было вчера, и оттуда шел страх потери, когда ему самому умирать было не больно - других смертей он страшился более всего. Он малодушно не хотел переживать этого снова, хотя за долгие века случалось, но Зевс к такому не привык и привыкать не собирался! Да только Афину ему было не удержать и не сдержать, и вот это отступление, не вмешательство давались ему тяжело.

[indent] - Я все разузнаю и сообщу тебе, - Громовержец переключается с былых проблем на текущие, которые требуют решений, которые еще наверняка им аукнутся. Вот только Афина продолжала гнуть свою линию, что он с трудом сдержался, чтобы не забрать обратно свое дозволение и ограничить ее немедленно всяческими запретами, чтобы приказать и выдохнуть, что смог ее сберечь, что ей ничего не грозило. Это было слишком обманчиво, что он даже на мгновение поверил, но нет - их реальность была другой. - Довольно смелые слова, дочь моя. Смелые слова для той, которая еще недавно говорила мне, что не станет ставить себя под удар, - Зевс вопросительно выгнул седую бровь, ибо вот сейчас у Афины несколько расходились показания. - Если в деле замешан Один, то я разберусь с этим сам, - у него с Вотаном давняя история, в которой было многое, и, если и правда скандинав покусился на его территорию, то им предстоит тяжелый разговор с возможными последствиями. И то было делом Зевса, но никак не его воинственной дочери, которая рвалась в бой, что он опасался, что вот именно Афина и погибнет первой, и не хотел этого, но руки у него были почти что связаны. Как же тяжело было быть не в силах что-то изменить или поправить, довольствуясь лишь малыми толиками сил и возможностей!

[indent] - Так и будет, - Громовержец кивнул головой и усмехнулся. - Нимфы будут приятным разнообразием: я несколько подустал от смертных женщин за столько веков, - сейчас Афина должна закатить глаза, фыркнуть и протянуть свое "па-а-а-ап" - и будто ничего не было, словно все по-прежнему, и ничего не случилось. Зевс берет дочь за руку и крепко сжимает в своей руке: им уже пора прощаться, но отпускать совсем не хочется, и он на эти пару мгновений задерживает ее подле себя, старается улыбнуться в ответ, словно все у них хорошо или будет хорошо вот прямо в обозримом будущем. - Береги себя, дочь моя, и помни, о чем я тебе говорил, - Громовержец целует Афину в лоб и отстраняется, кивает в ответ на ее слова про победу, надеясь, что эту самую победу, о которой Афина говорит, она увидит - как увидят и многие из пантеона, кто также борются за их страну. Этот момент прощания выходит тяжелым, и Зевс провожает дочь взглядом, вздыхает и идет обратно - ему надо выпить, чтобы немного заглушить все это в себе, что свыкнуться, чего никогда не будет, и тут алкоголь, разумеется, не помощник, но выпить было необходимо!

[indent] Вся эта деятельность помогает ему отвлекаться от не самых приятных мыслей, и Зевс первым делом находит того предателя - не то, чтобы это было так уж и сложно для него, а потом расправляется с ним. Нет, увы, никаких показательных казней и вздергиваний на площади, как хотела Афина, а простой банальный несчастный случай, когда нельзя подставлять под удар якобы "секретность" операции. Он сообщает об этом дочери в одном из своих снов, когда увидеться с глазу на глаз пока что не представляется возможным, но оба понимают, что так надо, что они увидятся позже, когда все закончится. О том, как закончится, Громовержец старается малодушно не думать и работает дальше. Конфликт в Македонии пришелся как раз кстати, а, особенно, если его немного раздуть, и вот уже часть армии стянута туда, что, конечно же, не панацея, но в их ситуации выбора нет - пригодится может все. И от того Зевс лично направляется в горы, держа в руках скипетр, что потом говорили, что давненько не видали таких гроз, когда молнии прямо вот прицельно били по земле, что скалы не выдерживали и рушились. Эта показательная акция его порядком измотала, но ничего - свои силы Громовержец восстановит и ничего с ним не будет. Если, конечно, исключить некоторые "брожжения в массах", то есть в штабе итальянцев, о чем он не говорит Афине - нечего за зря волновать дочь. Но зато он узнал по скандинавам и назвал имя того, кто идет в Грецию, да должен там и остаться хладным трупом - Тюр.

Подпись автора

https://i.imgur.com/XoV45is.gif   https://i.imgur.com/CqmZQWR.gif

Если вам говорят, что вы многогранная личность — не обольщайтесь.
Может быть, имеется в виду, что вы гад, сволочь и паразит одновременно. ©

+1

12

— Οχι.

Нет.

Иоаннис Метаксас смотрит в сторону Афины, стоящей в тени высоких стен его кабинета. Она медленно кивает, в который раз убеждая его, что так надо. Он считает себя безумцем сейчас, не только потому что маленькая, гордая, но очень слабая страна собиралась встать против в разы превосходящих сил противника, но и потому что верит гречанке, которая не таясь называет себя Богиней войны.

Это святотатство, совершенное во всех отношениях безумие, но он ей верит.

Накануне войны, в которой прольется немало крови, накануне войны, в которой твоя страна окажется в почти безнадежном  положении, поверишь во что угодно. Метаксас верил в Афину и ее помощь, ведь она не подводила его уже отнюдь не первый год. Ряд его сторонников тоже знали, кто она такая и тоже верили. Что еще им оставалось? Эта вера, или смерть. Впрочем, Паллада не таясь говорила им, что смерть их всех ждет в любом случае. Умалчивала лишь о том, что ей самой все равно доведется вернуться, умри она хоть тысячу раз.

Эммануэле Грацци, итальянский посол, мнется, стоя на своем месте. Время четыре утра, они все чертовски устали, ведь спор и обсуждения длились с шести часов вечера. Теперь же Грацци предъявляет Метаксасу и Греции ультиматум: итальянские войска войдут на территорию страны и займут все стратегические объекты. Только так они смогут избежать войны.

— От какого пункта ультиматума вы отказываетесь? — Грацци растерян и явно не ожидал такого ответа. Это ничего, ведь Метаксас тоже от себя такого не ожидал. Но кого волнуют ожидания смертных? Главное то, что ожидала Афина. А она находила справедливость в грядущей войне и собиралась защищать свою страну, как делала это тысячелетия назад. Ее могли одолевать любые эмоции на этот счет, но как бы там ни было, Греция это ее дом. И она не отдаст ее ни одному из чужеземных ублюдков.

— Ото всех, — голос Метаксаса тверд, а Грацци на какое-то время замирает на месте, прежде чем ослабить галстук и вспотеть от возмущения настолько, что судя по виду, его грозило теперь разорвать. Но до вербального противостояния не доходит. Он принимает ответ, хотя и не понимает его, а через минуту в кабинете остаются только Афина и Иоаннис.

— Ты правда думаешь, что Греция сможет выстоять в этой войне, остаться свободной и сохранить независимость? — голос его все еще тверд, хотя вопросы, которые он задает Богине, пока она разглядывает ночную темень за окном, тревожат и его сердце, и его разум сильнее, чем можно было бы себе представить.

— Нет, — холодно отзывается женщина, сжимая пальцами свои запястья, — Для этого понадобилась бы не доблесть и храбрость, а чудо. А для него мне не хватит сил. Может быть, попросишь о нем своего Бога, Иоаннис? — никакой иронии в голосе. Если Яхве мог помочь и не оставался глух к просьбам верующих в него, сейчас было самое время отозваться. Но не отзовется, Афина знает. Они здесь одни. И им многое предстояло сделать.

Метаксас нервно закуривает, игнорируя подколку Богини, отлично зная, что сейчас — не лучшее время, чтобы вести теологические споры. Он желал знать, что они могут и хотят сделать дальше. И у Афины, конечно же, как и всегда, был план. У нее всегда был план.

— Но мы сможем держать оборону какое-то время и показать пример мужества, гордости и решительности всему миру. Если от какой-то страны и ожидают, что она сможет сопротивляться фашистской экспансии, то точно не от Греции. Докажем им обратное. Докажем обратное себе и нашему народу, Иоаннис. Мы не победим, нет. Но все равно будем сражаться до последнего, — заключает Афина и в голосе ее никаких сомнений и никаких тревог. Она приняла решение, кажется, уже достаточно давно, а может быть, и недавно, но звучало так, будто уже целую вечность.

— Как ты и сказала, мы сформировали бригаду Пинд. Там всего одна артиллерийская батарея и всего около двух тысяч человек. Назначили командовать ею Константиноса Давакиса и я надеюсь, что советуя его на эту должность, ты не ошиблась, потому что наступление итальянцев наверняка начнется уже скоро и их состав в несколько раз превзойдет наш, - голос Метаксаса дрогнул, тот затянулся сигаретой и посмотрел на Афину. Она кивнула.

— В пять с половиной раз. Сегодня они из Албании приведут альпийскую дивизию «Джулия» в составе одиннадцати тысяч человек, - спокойно сообщает Афина. Метаксас становится бледнее, - Ты пришлешь туда подкрепление. Как можно скорее. А я поеду сегодня же.

— Откуда ты все это узнала? — интересуется Иоаннис, когда Афина уже стоит у выхода из кабинета, намереваясь закрыть за собой дверь. Времени было катастрофически мало. Давакис, конечно же, был назначен ею совсем не случайно и отлично знал и Афину, и кем она является. Христианином он не был, веря в свою старую боевую подругу многим больше, чем в любого другого Бога. Не было никаких сомнений в том, что на месте они вспомнят былое и найдут общий язык.

— Я — Богиня войны, Иоаннис. А разведка всегда была ее неизменной частью, — Афина медлит всего секунду, а затем выходит в коридор. У нее была куча дел и без расшаркиваний перед высшими военными чинами.

До Эптахориона, где базировался штаб бригады Пинд, Афина добралась за половину дня. К тому времени наступление на Грецию уже началось, Давакис разрабатывал стратегию совместно со своими людьми. В мужчине, коим Богиня, благодаря божественным силам, легко прикидывалась, он узнал Палладу без особого труда. Оборонительная стратегия не нравилась никому, но нападать, имея столь ограниченный человеческий ресурс, и вовсе оказалось бы безумием. Стратегию намечали до позднего вечера, вскоре их с Константиносом оставили одних. Мужчина выглядел растерянно, но в Афине он не сомневался в буквальном смысле никогда. И сейчас взгляды, которые он бросал в ее сторону были легко распознаны женщиной, которая не отрывала своего взгляда от карты.

- Спрашивай, - тихо, но твердо говорит она, все еще не глядя на Давакиса.

- Что спрашивать? – с притворным удивлением интересуется мужчина, как если бы не был полон сомнений и тревог.

- О том, на что я тут надеюсь, или каков наш план, - она, наконец, поднимает на него небесно-голубые глаза и смотрит в упор, отчего бывалому вояке становится не по себе.

- Так каков наш план? Чего ты хочешь? Каковы наши конечные цели? Мы ведь оба знаем, что воевать с «Джулией» долго не получится. Даже на Пинде, - он хочет сказать «особенно на Пинде», но боится оскорбить Афину, которая знала эти места, как свои пять пальцев и потому вряд ли считала местный ландшафт недостатком. Ущелья, камнепады, плохие дороги – кто в здравом уме захотел бы здесь воевать? Паллада захотела. Вовсе не просто так.

- Мы не будем долго с ними воевать, - прохладно замечает Паллада, берется за фигуру под синим флажком и передвигает ее прямиком на Албанию, - Мы разобьем «Джулию», мы вышвырнем итальянцев из нашей страны, перейдем границу с Албанией и отобьем и у них порт Авлон.


Спать перед наступлением кажется почти кощунственным, но Афина знает, что уязвимость физического тела не позволит ей не спать вовсе, а когда получится в следующий раз – одному Кроносу известно. А потому, Паллада ложится в постель, намереваясь не только хорошо поспать в последний раз в кровати, а не на твердой земле, но и навестить отца в своем сне. У них существовали вполне определенные договоренности о том, когда надлежит спать, а когда бодрствовать, если они хотят время от времени встречаться, так что, если не случилось ничего непредвиденного, у них, без сомнения, получится. Должно было получиться.

Афина засыпает и почти тут же осознается во сне. Белесый свет явственно говорит, что способности ее действуют, как и всегда, так что коридор до сна Зевса она прокладывает без особенного труда и тут же видит перед собой фигуру Зевса.

- Рада тебя, видеть, пап, - она коротко обнимает Верховного, улыбаясь. Времени у них не слишком-то много, так что Афина не медлит, - Метаксас отклонил ультиматум, но это тебе итак известно. Я уже на Пинде. Мы выступаем завтра. Итальянцы уже здесь. Есть новости?

Подпись автора

https://i.imgur.com/y9OBFJT.gif https://i.imgur.com/8WgFGTd.gif

+1

13

[indent] - Греция - дело почти решенное, но ситуацию в Македонии нельзя упускать из-под контроля. Какую часть мы можем туда перебросить? - Зевсу стоило определенных усилий спокойно сидеть на месте, когда он слышал эти слова. Его план сработал, и часть сил уйдет в Македонию - не такая уж большая, конечно, но для Греции нет не важных мелочей, и там нужна любая помощь. Слушать бахвальство было откровенно неприятно, как эти жалкие смертные кичились тем, что придут в его страну, что она станет их, что ультиматум ничего не означал, и все давно было спланировано и готово. Про ультиматум Громовержец и сам понимал, что сделано было скорее для галочки, когда никто не собирался просто так сдаваться, а у Италии уже был план вторжения. Только Пинд станет огромной ловушкой, где грекам были прекрасно известны детали операции, где Зевс лично несколько скорректирует ландшафт так, чтобы затруднить проходы. Предатель стал историей и больше не принесет никаких ценных сведений, но стоило подумать о том, что он мог быть такой не один, а, значит, в будущем надо будет приглядывать за окружением. Он прекрасно представлял все потери - с обеих сторон, и это совершенно не радовало, но вернуть в нужное русло Италию пока что не представлялось возможным, да и с сохранность Греции были большие проблемы. Ему надо было что-то решать, и свое решение он принял, заранее согласившись с последствиями, но то в теории, ибо на практике наверняка все будет только хуже.

[indent] - Наш контингент в Северной Африке... - Зевсу захотелось закатить глаза: вот надо же было так...! Потому что растягивать войска и воевать на столько разных фронтов они не смогут, и все те победы, которые так воодушевили некоторых идиотов, были лишь на текущий момент: в будущем все это надо постараться как-то удержать, о чем думали далеко не все. Хотя нет: достаточно генералов задавалось вопросом, на кой вообще они во все это ввязались? Да только было поздно отступать, и они все получали приказы, и новую политику надо начинать вести с самого верха: то есть избавиться, как минимум, от половины, а затем что-то пытаться выправить. Рейх представлял также большую проблему, но одной Италии с ним, конечно, было не сладить, а это якобы "сотрудничество" вскоре станет костью в горле, что не вздохнуть.

[indent] - Кстати, генерал Росси... - а вот это был сюрприз: он старался не отсвечивать, и к нему обращались не так, чтобы уж очень часто. Зевс медленно повернулся в сторону говорившего: это кому там больше всех надо было и на заднице ровно не сиделось? Ах, да, конечно - он мог бы догадаться... Громовержец изобразил должное выражение крайнего внимание на лице, выслушивая, как его пытаются подставить, и вот это совсем не понравилось. Потому что подобного он как-то и не ожидал, силясь про себя понять, с чего вдруг такое интересное отношение на ровном месте-то? Впрочем, здесь упомянули не только его, и коллективную ответственность разделять - это же самое милое дело, ибо, если у Зевса что-то случалось, он всегда был готов этим поделиться. Но все равно не слишком понравилось, и тут тоже надо было приглядеться. Не мог же он напортачить с устранением того перебежчика? Нет, точно не мог - все было достаточно гладко, и его с этим делом никак не связывали. Что же тогда?


[indent] В штабном зале заседаний было тихо - вот совсем тихо, когда тишину можно было назвать абсолютной. Зевс улыбнулся и довольно выдохнул, прикуривая сигарету и смотря по сторонам. Огромная карта Европы, занимавшая почти всю стену, показывающая расположение войск и потенциальные удары по противнику, превратилась в одно сплошное красное пятно из-за той крови, которой она была заляпана. Крови в зале было достаточно: везде и всюду, что сапоги утопали в ней почти по щиколотку. Громовержец с наслаждением затянулся сигаретой и погладил рукой древко лабриса, тоже окровавленного, который лежал перед ним на столе. Нет, здесь ему одному было не скучно - компанию ему составляли трупы всех тех, с кем он ранее проводил эти совещания, кого он тут же и убил. Голова "дуче" была на столе по центру, и эта картина определенно нравилась больше, когда ранее та голова была еще на вполне себе живых плечах. Вот так и надо заканчивать и совещания, и эпоху правления - только так! Зевс хотел было еще затянуться сигаретой, как все вокруг начало смазываться, погружаться в белесый туман, что вздох вышел почти что разочарованным: как жаль, что это был всего лишь сон...

[indent] И вот теперь Зевс на ногах, в своем мундире, безо всякой крови на нем, и лабрис куда-то пропадает, а возле него уже оказывается Афина. Да, конечно: это был сон, и ему нужно с ней поговорить до того, как все завертится для Греции в одном кровавом хороводе. Громовержец машинально обнимает дочь, но сам еще пребывает остатками разума в том самом сне: многое бы изменил подобный его поступок? Не стало бы хуже? Потому лучше от всех тех убийств было лишь ему, а что потом делать со страной было непонятно - ни вернуть войска, ни расторгнуть договора с Гитлером, чтобы Рейх обрушился уже на Италию, и все соседние страны, которые уже пострадали, не повернулись против врага. Нет, к сожалению, то был не выход, и так просто все не решить.

[indent] - Как ты? - это первый и главный вопрос, который его интересует, а все остальное может подождать: у Громовержца уже давно была своя шкала приоритетов, и с некоторых позиций даже конец света не мог подвинуть его близких. - Я в курсе про ультиматум, да ты и сама понимаешь, что его бы никто не стал принимать, как и наступление было давно спланировано, - они уже это обсуждали, делали свои прогнозы, и вот сейчас прогнозы начинали сбываться, что оставляло за собой двоякое чувство, где удовлетворение от собственной прозорливости было такое себе. - Да, кое-какие новости у меня есть, - Зевс согласно кивнул головой, чуть отстранился, но не выпустил Афину из своих объятий - пусть и такую эфемерную, из сна, когда в реальности дочь была далеко от него. - Провокация в Македонии удалась, и туда уже отправлена часть сил, задействованных в наступлении на Грецию. Сразу скажу: много оттянуть не удалось, но ты сама понимаешь все, - потому что невозможно было откладывать наступление, никто не собирался этого делать, и вообще как-то уперлось командование в этот план, что Громовержец начал подозревать, что было еще что-то, что он мог просмотреть или не знать. - В горах я несколько подкорректировал ландшафт - пройти получится с трудом. Я рассчитываю еще добавить попозже, непосредственно в наступление - так что ты там своим передай, чтобы сразу в бой не бросались, а то еще завалит камнепадом, - увы, силы были не те, что раньше, и предыдущая вылазка в Пинд ему далась не так уж и легко, но силы как были при нем - ровно как и жезл, что Зевс рассчитывал поучаствовать лично еще и здесь. - В штабе не подозревают ни о чем и уверены, что возьмут легко Грецию, и от того смотрят дальше - на Северную Африку. Для Муссолини уже и речь заготовили о блестящей быстрой победы, да письмо его "приятелю", чтобы похвастаться. Так что вы там уж постарайтесь подпортить ему настроение, - ухмылка выходит не слишком веселой, да и шутка - такая себе, и Зевсу вот сейчас ни разу не смешно. - Помни, что ты мне обещала, дочь моя, - он не хочет терять Афину и не собирается этого делать, но ситуация у них не простая, почти критическая, и предсказать результаты он не берется. - У меня тут некоторые сложности возникли, - нет, он не собирается перекладывать свою ответственность на плечи Афины, как и не собирается жаловаться, но она должна быть в курсе кое-каких моментов, ибо у них здесь вполне серьезное дело, важная информация и разведка, которые могут быть поставлены под удар. - Но я разберусь - не переживай, - разбираться ему надо будет быстро - сразу же после Пинд он и начнет: пока вроде время у него есть, да только этого времени в мире смертных никогда много не бывает.

Подпись автора

https://i.imgur.com/XoV45is.gif   https://i.imgur.com/CqmZQWR.gif

Если вам говорят, что вы многогранная личность — не обольщайтесь.
Может быть, имеется в виду, что вы гад, сволочь и паразит одновременно. ©

+1

14

Итальянцы не возьмут Грецию легко. И после того, что Афина видела на улицах города, уходя из него на Пинд, она отчетливо знала, что они, возможно, вообще ее не возьмут. Единодушие греческого народа в эти дни достигло своего апогея. Каждый мужчина, женщина, старик, или ребенок – все они кричали «Браво Метаксасу» после его выступления у здания МИДа, узнав о его отказе от капитуляции и оккупации страны.

Все, кто мог держать в руках оружие, сражаться и помогать сами же отправились на призывные пункты. Кто не мог отправиться на войну, стал замещать государственных служащих, инженеров, техников и простых служащих, ушедших на фронт, на местах. Студенты организовали марш с требованием мобилизовать и их, и попытки объяснить им, что раньше, чем их успеют подготовить, война уже будет кончена, не возымели успеха. Афина советовала хотя бы начать их набор и подготовку, Метаксас обещал подумать, но он боялся брать на себя эту кровь и Паллада его понимала. Он считал, что шестнадцатилетние мальчишки не должны были воевать. Она считала иначе, потому что видела среди шестнадцатилетних мальчишек греческих героев еще в древности, но переубеждать не было времени.

Мобилизация по всей стране приобрела настолько добровольный характер, что казалось, будто бы, если не дашь этим людям оружие в руки – возьмут сами и пешком пойдут до расположения частей на горном хребте. Все они готовы были и желали защищать свою страну до последней капли крови, до смерти, и если и была в этом заслуга Паллады, то настолько малая, что ее вообще можно было не учитывать. Но она гордилась своим народом. Она восхищалась им. И она готова была повести его в бой.

- Муссолини не понадобится его победная речь, отец. Это я могу обещать, - она улыбается, озаряя своей улыбкой и уверенностью пространство сна, - Мне жаль, что в эти дни ты не в Греции, отец. Не в Афинах и не в Салониках, - глаза ее сияют ярким светом, как не было уже довольно давно, пожалуй, с тех пор, как греки утратили веру в них, как утратили и римляне тоже, - Если бы ты видел наш народ сегодня, ты бы гордился ими так же сильно, как горжусь ими я. Сражаться за свободу нашей страны готовы не то, что женщины и старики, но даже дети. Не сомневайся, ни единой пяди земли не будет отдано им ни сегодня, ни завтра, ни через месяц. Греки готовы на кровь, на жертвы и на смерть ради победы. Матери благословляют своих сыновей на то, чтобы идти на войну, а отцы с сыновьям и берутся за оружие. Мобилизация по всей стране и от желающих нет отбоя. Люди готовы идти на Пинд пешком и биться голыми руками, если потребуется, - она улыбается и в этой улыбке гордость, какой Афина не помнила за собой очень давно. Это действительно происходило. Прямо сейчас греческий народ восстал против возможности оккупации, против внешнего врага, стал единодушен и смел, стал храбр и мужественен.

- Да, отец, страны Оси еще не проиграли ни одной битвы. Но клянусь, битва на Пинде станет для них открытием. Я собрала под своим началом талантливых полководцев и просто очень смелых людей. Мы дадим бой Италии. Мы победим ее. Мы отобьем у них порт Авлон. И мы освободим Албанию, - она вздергивает подбородок и для того, чтобы у отца случился приступ дежавю, на Афине не хватает только ее сияющих доспехов и эгиды, которую Зевс сам подарил дочери, защищая ее от смертных и бессмертных разом. Но сейчас на Палладе нет ни доспеха, ни эгиды и защищает ее только святая вера в ее же народ. Народ, который давно ее покинул. Народ, который больше не поклонялся Олимпу, но который все еще хранил его заветы глубоко в сердце своем, в чистой греческой крови, в своем мужестве и единстве.

- К сожалению, сложности с проходом будут не только у итальянцев, но и у нас, пап. Дороги на Пинде в это время года очень плохи, а нам придется сражаться на большой высоте. Вопрос со снабжением я пока не решила, потому что у нас нет машин, способных проехать по этому бездорожью, но я справлюсь, - Афина говорит уверенно, давая отцу понять, что она готова ко всему. Как их народ был готов сражаться за свою страну и идти по избранному пути, так и она сама чувствовала небывалое воодушевление, которое всегда испытывала перед битвой, перед сражением, которое собиралась выиграть. Когда Паллада начинала войну, для нее не существовало безвыходных ситуаций и безоговорочных поражений. Вовсе нет. Она знала наверняка, как и когда можно победить. Победа на Пинде не была для нее вопросом возможности. Она была для нее свершившейся реальностью, пусть до самой битвы оставалось еще некоторое время, не столь большое, чтобы можно было, что-то изменить, но и не столь малое, чтобы принять все, как данность.

- Я обещаю быть осторожной, отец. Я помню, что сказала тебе. Я не буду рисковать собой напрасно. В конце концов, другая сторона моей войны, - а не войны Ареса, с которым их неизменно сравнивали, - Это мудрость, как ты помнишь. И я об этом никогда не забываю. Но я ценю, что ты тревожишься и заботишься обо мне, - потому что никому другому это позволено не было. Никогда прежде, - Но я хочу, чтобы ты позаботился и о себе. Твои занятия в тылу меня беспокоят и я надеюсь, что все твои трудности разрешатся до того, как мы одержим первую победу, - она искренне этого желает. На самом деле, за отца Паллада переживает всегда. Неважно, где он и что происходит. Он был слишком увлекающейся натурой, и Афине казалось, что порой, натурой, которая успевает поймать ситуацию, когда она уже летит с Олимпа в Тартар. Для женщины, которая всегда имела долгоиграющую стратегию, это было пытке подобно. То и дело виделось, как отец встрянет во что-нибудь паршивое. И ведь бывало же такое.

- Что за сложности? Я могу помочь? – интересуется женщина, внимательно глядя на отца. Времени у них было не так, чтобы очень много, но вполне достаточно, чтобы обменяться информацией и что-то решить. Что-то всегда ускользало, и не было гладко. Паллада знала это. Паллада привыкла с этим справляться. Помочь же отцу было ее прямым долгом. Если только будет, чем именно и так скоро, как это возможно.

Подпись автора

https://i.imgur.com/y9OBFJT.gif https://i.imgur.com/8WgFGTd.gif

+1

15

[indent] Зевс смотрел на дочь с толикой ностальгии, когда он помнил иные времена, и Афина тогда была не менее воодушевленной. Как давно это все было, что просто и не подсчитать, а еще не подсчитать, как давно он не видел такую дочь. Он замечал все: и искры в ее взоре, почти как его молнии, и то, как она гордо вздернула подбородок, как звонко звенел ее голос от той гордости, которая ее переполняла. Такого не было очень давно, слишком давно, но нет - не начало забываться, а, скорее, несколько поблекли те воспоминания, и сейчас Афина возвращала им былые яркие краски. Громовержец не перебивал дочь и слушал внимательно, мысленно представляя все то, что она ему рассказывала. Да, жаль, что его там не было, что он не увидел все это собственными глазами и не застал, но после победы он обязательно на все посмотрит. И эта мысль, мелькнувшая яркой вспышкой, будто молнии, одним махом разрушила его иллюзию, которой он готов был поддаться, в которую уже был готов мгновение назад поверить. Улыбка на его губах чуть меркнет, когда Зевс вспоминает о реальном положении дел, о том, что Греции не устоять, и многие погибнут, и его дочь, как всегда, будет на передовой, что он не мог о ней не волноваться. Когда-то смертные также сражались, иногда вместе со своими богами, да умирали за них, но ситуация изменилась. Тогда их судьбу решали все же боги, и победа была заранее известна, и ничто не могло это изменить. Только сейчас иные времена, и вот боги сражаются, как и смертные, и также рискуют погибнуть, а итоги не так однозначны, как ранее.

[indent] - Ты молодец, дочь моя: вела их за собой раньше - поведешь и впредь, - Зевс положил руку на плечо Афины в жесте поддержки и одобрения, как будто она без него не могла прочитать в нем, что он ей гордился - снова гордился, как и всегда это было, и всегда он был на ее стороне, его любимый ребенок - та, в которую он верил безоговорочно, которой доверял. - Греки всегда были готовы стоять за родную землю и сделают это снова. Направляй их, ибо Пинд - это лишь начало, - потому что безрассудный героизм сейчас точно им не нужен, но его дочь, богиня войны, сама прекрасно все понимала: как надо распределять ресурсы, куда кого лучше посылать на линию фронта, что стоит сделать с заделом на будущее. Тут Громовержец ей советы не давал и не собирался этого, продолжая слушать о планах, смелых планах, в которых он сам был не уверен. Но у Афины так сверкали глаза, как когда-то ранее, что он дрогнул, да и не собирался он отнимать у нее и других надежду - ту самую надежду, которой в нем уже не было. Такое было бы слишком жестоко и совершенно не нужно, когда впервые за многие века его дочь стала похожа на себя прежнюю. Нет, и раньше у Афины были сражения, были победы, но то было иное, и взгляд у нее горел не так ярко - не сравнить прямо, что Зевс лишь улыбается и кивает головой: хорошо бы, чтобы прогнозы дочери сбылись.

[indent] - Сейчас у Италии есть силы, но это на текущий момент, когда особых битв считай и не было, когда не надо подсчитывать поражения и ущерб, стараться перегруппировать войска и что-то новое придумать. Я не знаю откуда у них вообще взялась такая уверенность, что все получится легко и быстро: про Грецию в штабе говорят, как про свершившийся факт, да уже поглядывают на Северную Африку. Там, кстати, успехи есть, но они не слишком заботятся о том, как все это удержать, - та самая далекая Африка наверняка интересует его дочь менее всего, и Громовержец сворачивает тему, переходя к их вопросом, которые и правда более насущные. - Мне казалось, что Пинд поэтому и выбран - самая неочевидная точка перехода, куда не так просто влезть, да закрепиться, и они не рассчитывали на то, что мы все узнаем. Возможно, что машины и не понадобятся... как насчет канатной дороги? Пусть и самой примитивной, чтобы доставлять грузы, но это тоже надо смотреть по ресурсам и расположению: что сработало в той же Испании, может у нас не пойти, - честно говоря, Зевс так уж не прочесывал местность с греческой стороны, когда со стороны Италии молния била прицельно прямо в горы. У него не было на это после ни сил, ни времени, что данный вопрос оставался полностью на откуп Афины. Однако раз штаб так вцепился в этот план, то он был более чем реальный и наименее затратный, так как итальянцы определенно разленились и не хотели совершать лишних телодвижений. Но ведь приходилось, когда требовалось все больше и больше, когда отдельные амбиции шли вперед, что вот не остановить, и вот теперь у них был план, который потерпит крах. Должен потерпеть: лично Громовержец в это много вложил, как и его дочь с другой стороны.

[indent] - Разве я могу не тревожиться и не заботиться о тебе? - Зевс устало улыбнулся и покачал головой. Да, Афина дала ему обещание, но сможет ли она его сдержать, когда обстоятельства могут быть против нее? Об этом думать не хотелось, и одновременно не думать об этом он не мог. Дочь выглядела уверенной в себе - впрочем, так всегда и было, даже в самых патовых ситуациях, и Громовержцу оставалось лишь надеяться, что данные ему обещания ее удержат. Потому что это была его Афина, которая слишком давно вела войны и привыкла к победам. - Да о мне-то что беспокоиться? - Зевс хмыкнул и махнул рукой: он ведь был в штабе, не на передовой, не подставлялся под пули или снаряды. Хотя вот последнее совещание несколько так напрягло, и ему с этим придется разобраться в самое ближайшее время. Зря, наверное, он про это ляпнул вслух: Афина вон напряглась, а у нее хватает своих забот, более важных и по-настоящему опасных, чтобы еще отвлекаться на него. И, если бы это был исключительно личный момент, то он бы наверняка уже менял тему, но, прикинув про себя все расклады, он все же решил договорить до конца: - Нет, дочь моя, не надо помогать - ты занимайся своими делами, и это сейчас наш приоритет с тобой, - потому что как он со своей стороны не мог помочь Афине в полной мере, так и она на своем месте ничего не сделает для него и не сможет сделать. - Тут на последнем совещании под меня начали копать... и не то, чтобы прямо вот целенаправленно, других кое-кого коснулись... возможно, что это лишь показалось, но я еще посмотрю, как дело пойдет. Это я к тому, дочь моя, что дальше сведения от меня могут поступать с некоторой задержкой. Особенно, если меня все-таки направят в эту проклятую Африку, - вот уж куда Зевс точно не стремился и не собирался ехать, и ему придется приложить силы, чтобы задержаться в штабе и дальше, чтобы держать руку на пульсе, а не подыхать от жары среди песков. Так что чужие планы на его счет придется скорректировать - и, скорее всего, радикальными методами, но это он тоже обдумает, когда сведений станет побольше. - В любом случае, не волнуйся за меня - я справлюсь. Ты лучше себя береги, как и обещала, - за себя Громовержец волновался мало, но так было и всегда, когда собственная смерть не была чем-то из разряда вон: для него всегда были вещи намного хуже и страшнее.

Отредактировано Zeus (2022-01-29 20:57:48)

Подпись автора

https://i.imgur.com/XoV45is.gif   https://i.imgur.com/CqmZQWR.gif

Если вам говорят, что вы многогранная личность — не обольщайтесь.
Может быть, имеется в виду, что вы гад, сволочь и паразит одновременно. ©

+1

16

Афина понимает тревоги отца за нее. Всегда понимала. И потому, никогда не возражала и не противилась, не пыталась назло доказать свою состоятельность и показать, что она на все способна сама. Они оба знали, что способна. Отец никогда не сомневался в ней. Просто не хотел подвергать ее чрезмерным рискам. Афина ценила. Искренне. Не каждый из детей Зевса получал подобное расположение и заботу. Но Палладу это никогда не коробило. Она знала, что являет собой любимого ребенка своего венценосного отца и принимала это уже очень давно, не пытаясь лицемерно утверждать, что Зевс всех своих детей любит одинаково. Невозможно любить всех детей одинаково. Афина это отлично знала. И ценила любовь отца к ней. Ту самую любовь, что теперь запрещала ей жертвовать собой во имя смертных. Ту самую любовь, что никогда не дала бы Зевсу, ни за что на свете, в отличие от монотеистического бога, пожертвовать своим ребенком во благо человечества, даже если этот ребенок сам того хотел. Милостивый бог? Что это за бог такой, наблюдающий за тем, как его ребенка распинают на кресте и ничего не делающий? Афина была убеждена, нет, знала точно, что отец даже в самые худшие их времена никогда не позволил бы сделать с нею такое. Ни за что на свете. И как отец заботился о ней и защищал его, так и она защищала его от перспективы наблюдать за ее распятием, даже если не в буквальном смысле. А потому слова Паллады не были пустым звуком. Она намеревалась победить, но еще она намеревалась выжить, как и обещала Зевсу. Об этом ему не следовало переживать.

- Я буду беречь себя. И нашу страну. И за тобой присмотрю, если получится, - она улыбается, глядя на отца, сияя в своей праведной уверенности в том, что на Пинде итальянцы встретят свою погибель. Никто не знал, откуда в ней бралась эта уверенность, никто не знал, почему она не сомневалась ни единого мгновения в том, что со всем этим справится. Знала только сама Паллада и легко могла бы ответить. Пока она была со своим народом, с греческим войском и во главе его, не найдется ни одной армии мира смертных, способной взять Грецию, поставить ее на колени и заставить молить о пощаде. Пока она жива, итальянцы не возьмут их страну. Пока она жива, итальянцы не пройдутся победным маршем по Афинам. А Паллада намеревалась быть живой очень долго.


Пули свистят прямо у уха, пролетая едва ли не у самого виска, но Афина оказывается быстрее. Она жмется к земле и дает ответный огонь почти вслепую, тем не менее, убивая сразу двоих. Но ее задача сейчас состоит вовсе не в этом. Не в том, чтобы пролить кровь как можно большего количества итальянцев на Пинд. Вовсе нет. Она не желает им смерти. Она желает победы. Она не ненавидит их. Она их осуждает. За глупость. За гордыню. За высокомерие. И она сбивает с них эту спесь уже шесть дней, водя их по Пинду и отдавая лишь малые клочки земли, не давая им дойти до Мецово. Дойдут – нарушат связь между их силами в Эпире и силами в Македонии. Все будет потеряно. Здесь это каждый понимал. Как и то, что их основная задача – изматывать противника, сколько получится. Лучше, если до прихода греческого подкрепления, которое уже было отправлено и готово к самым жестоким боям.

Столкновение у села Фурка было предсказуемым. Непредсказуемым было то, что здесь тяжело ранят Давакиса, на которого Паллада так полагалась и который верил в нее безоговорочно. Они и теперь были в небольшом окружении итальянцев из-за дурацкого стремления Константиноса всегда быть в авангарде. Не кидаться на амбразуру, но ясно давать всем понять, что он – такой же солдат, как и остальные. Теперь он истекает кровью и ранение его плохое. Очень плохое. Афина – не целитель, но она была на войне столько раз, что знает о ранениях все и даже немного больше.

- Не занимайся мною, считай меня мёртвым! И смотри, чтобы не заняли твои позиции! Иди! – пытается командовать ею Константинос, но Афина оказывается глуха к его словам, стремясь спасти мужчине жизнь. Уходит какое-то время на то, чтобы расстегнуть на мужчине китель и рубашку, еще больше времени на то, чтобы подручными средствами достать из него пулю. Он бы умер, вне всякого сомнения, но сейчас Паллада знает, что просто не может ему этого позволить. Вместе с тем, богиня отчетливо понимает и то, что не может исцелять его рану путем вливания божественной энергии, потому что снаряд останется внутри и это все равно приведет к смерти мужчины в довольно короткие сроки. Так что, Давакису приходится терпеть, а Афине стараться изо всех сил не убить его своими неловкими попытками помочь. Но наконец, пуля падает на землю, а Паллада передает часть своей энергии Константиносу. Он отрубается в одно мгновение, можно подумать, что Афина перестаралась, или опоздала, но это не так. Пара-тройка дней без сознания и будет вполне себе живой. А пока Паллада оттаскивает его все дальше от итальянцев до тех пор, пока его не принимают с носилками двое рядовых. Давакиса эвакуируют в Эптахори. А у Паллады здесь сегодня еще были важные дела.


- Мецово они взять не смогут. И итальянцы уже понимают это, - генерал-майор Василиос Врахнос смотрит на Афину с сомнением. Он тоже в курсе, кто она такая, но они не так давно знакомы, а если бы он не видел ее в бою, сам бы вышвырнул девчонку в Афины. Как будто им тут без нее не хватало проблем. Но Врахнос видел, как она билась. А еще невольно испытывал чувство глубокого благоговения перед богиней и ничем не мог этого объяснить. Это просто было и все. Ничего не оставалось, кроме как прислушиваться и принимать, кто здесь на самом деле командует.

- Их передовые соединения окружены со всех сторон. Подкрепление в полном составе подойдет уже завтра, - и это были, конечно же, очень хорошие новости, но мысли Афины все еще мрачны. Она рассматривает карту с проставленными на ней фигурами, расхаживает по штабу. Молчит. Весьма многозначительно и неспокойно.

- Они запросили подкрепление в Албании, потому что «Джулия» не справляется. Но по нынешнему бездорожью это подкрепление либо не дойдет вовсе, либо дойдет, когда будет уже слишком поздно, - спокойно проговаривает женщина, потирая шею. Они оба знают, о чем она так благоразумно молчит. С каждым днем их армия продвигалась дальше и выше, а упомянутое бездорожье ни разу не было проблемой одних только итальянцев. Но если у них проблема была в отсутствии подкрепления, то проблема Афины была в отсутствии снабжения. Дороги Пинда не могли пропустить колонну машин с грузами. Не было ни припасов, ни теплых вещей, ни топлива, ни снарядов. Пока они справлялись, но того, что есть, хватит дней на десять, не больше, даже с учетом того, что они смогли забрать у итальянцев.

- Да, это так. Но нам нужно начать решать проблему со снабжением сейчас. Потому что когда закончатся припасы, говорить будет не о чем, - Врахнос прав, Афина это знает. Они оба это знают. Но пока ей не достает понимания, что нужно сделать, чтобы это исправить. Вот бы им сюда еще одного бога. Кого-нибудь, кто разбирается во всей этой природной теме и владеет соответствующей магией. Но никого не было. Паллада была одна. И ей предстояло решить этот вопрос. Отчего-то теперь ей казалось, что в этом им поможет только чудо.


Чудо, как это нередко бывает, находит их само. На улице еще не успело рассвести, когда рядовой после громкого стука заходит в комнату Афины в штабе. Взволнованный и встрепенувшийся, он выглядит странно, когда мнется посреди ее комнаты, отдает честь, а затем, наконец, начинает говорить, - Полковник Кралидис, разрешите обратиться, - наконец, сообразив, что надо делать, обращается к ней юноша.

- Разрешаю, - устало говорит женщина, трет глаза и садится на кровати, чуть хмурясь. Судя по звукам и тому, как вел себя рядовой, на них не нападали. Стало быть, ничего срочного. Неужели нельзя было подождать до утра? До утра ведь всего пара часов осталось, а Палладе после всего отчаянно нужно было поспать.

- Меня прислал генерал-лейтенант Василиос Врахнос. Он просил Вас прибыть в штаб так скоро, как это будет возможно, - рапортует мальчишка и Афина чувствует себя совсем уж растерянной, - Вы должны это увидеть, - с горящими глазами добавляет он и Паллада кивает, потому что ничего больше ей, в общем-то, и не остается. Она жестом дает понять, что ей нужно немного личного пространства на короткий промежуток времени и собирается всего минут за пять, полагая, что если уж возникла такая срочность, то ее потерпят с заспанным лицом и чуть растрепанными волосами.

Уже у здания штаба становится ясно, что внутрь Афине заходить не обязательно. Толпа людей здесь – мужчин, женщин, даже детей – вот, что стало причиной, по которой ее вызвали. Василиос выглядит не лучше ее самой, но он рад видеть богиню теперь, что и дает понять явственнее всего, когда она оказывается рядом.

- Что происходит? – тихо спрашивает женщина, желая знать все, желательно тихо, быстро и без привлечения внимания к тому, что у них посреди высокогорного села, занятого войсками, такое количество гражданских, неизвестно что здесь делающих.

- Эти люди… - Врахносу не дают договорить. И этот строгий, жесткий, где-то даже жестокий мужчина, послушно замолкает, несмотря на то, что его вполне откровенно перебили, не считаясь ни с его званием, ни с его положением в обществе. По одному этому можно было понять, насколько значимым является то, что сейчас происходит.

- Мы хотим помочь, - заявляет крепкий коренастый мужчина в потрепанной куртке. Ему вторят женщины, которых здесь большинство, а дети просто кивают головами. Афина не понимает, о чем тут говорить, ведь «хотим помочь», привычно, выливается в бессмысленные человеческие жертвы. При наиболее эффективном распределении ресурсов – в партизанские отряды. Ни то, ни другое им сейчас было не нужно, Врахнос отлично об этом знал, это была не та причина, по которой следовало поднимать Афину с кровати. Она думает о том, как эти люди вообще сюда добрались, как распределить их теперь, ведь возвращение не будет ни легким, ни безопасным, а еще неизвестно, откуда они пришли и как вообще умудрились дойти до этого места. Но еще женщина думает о том, что надлежит сказать этим людям и как помягче погасить их благородные, но самоубийственные устремления. По ее виду уже понятен ответ. Старики, женщины и дети не могут заниматься войной и не должны.

- Мы ценим ваше участие… - Афина осторожно подбирает слова, когда вместо того, чтобы перебить и ее, люди расступаются. Паллада непонимающе смотрит на Врахноса, а затем подходит ближе, чтобы увидеть неказистые плетеные корзины, ящики, самостоятельно изготовленные переноски и коробки. Женщина растерянно открывает одну из коробок доверху забитую шерстяными носками. Еще одна – сухие дрова, полено к полену, а сверху сено, чтобы было легче затапливать. Корзины полны продуктов питания. И даже ящик с боеприпасами есть.

- Откуда? Как? Как вы?.. – Афина не заканчивает. Она смотрит на этих людей – строгих, решительных, спокойных и готовых делать то, что от них никто не ожидал, но то, что им всем теперь было очень нужно. И она не находит слов, чтобы задать вопрос, как не находит слов, чтобы воспротивиться происходящему.

- Изо всех деревень и сел, что ниже расположены. Не все пошли, кто хотел, нас больше, намного больше, госпожа, - это «госпожа» чертовски режет слух, так что Афина вздрагивает. Наверняка у этих людей есть вопросы о том, как женщина оказалась на этом месте, почему воевала наравне с мужчинами и почему Врахнос к ней прислушивается. Но они ничего не спрашивают, - По дорогам-то не пройти и не проехать. Нас куда смогли довезли на машинах, а дальше мы сами, пешком, вверх по горам и по скалам. Маршрут наметили через ущелье, так быстрее вдвое. Вот, меньше, чем за сутки дошли, - скромно и потупив взгляд, говорит мужчина. Только в этот момент Паллада к своему стыду замечает сбитые и окровавленные пальцы этих людей, их усталый и изможденный вид. Сутки по горам. Без страховки. Через ущелье. Карабкались и взбирались сами. А теперь стоят здесь и пытаются ей что-то объяснить.

- Разместите этих людей. Дайте им горячей еды, постели и место у огня. В полдень мы поговорим в штабе.

И они говорят. Врахнос, Афина, представитель их маленького отчаянного отряда. От него они узнают, что добровольцев больше, по меньшей мере, в десять раз. Что молодые женщины и юркие, подвижные, легкие дети и подростки – все сами пожелали помочь. Что старухи вяжут носки, варежки, даже шапки, зная, что на такой высоте постоянный холод, а погода сейчас такая, что каждый промерзает до костей. Что они уже связались с тылом и центром снабжения – от них и получили оружие и боеприпасы. Как эксперимент. Как возможность. Узнали, что все местные знают и пути, и ущелья, и весь Пинд, как свои пять пальцев. Карты имеют получше военных. Что дойдут, куда угодно, потому что многие по этим ущельям, горам и лесам лазали еще с детства. Что нести могут на себе очень тяжелые вещи. И что с каждым днем их, таких добровольцев, становится все больше, а значит, скоро они смогут снабжать армию почти беспрерывно.

Афина слушает и не верит своим ушам. И снова гордится. И снова не знает, что ответить. Потому что она не должна была соглашаться на это. Привлекать гражданских к военным операциям – табу. Это превращает войну в побоище. Но они с Врахносом знают, что у них сейчас нет другого выбора. Нет иных вариантов доставки продовольствия в лагерь. Нет иной возможности получить то, что вскоре будет им очень нужно. И хотя Афина соглашается с тяжелым сердцем, она знает, что в нынешних условиях, должно быть, поступает правильно.


В Самарине и Вовусе – селах, которые они очищают от захватчиков уже к четвертому ноября, их встречают, как героев. К 13 ноября вся фронтовая зона оказывается очищенной от итальянских соединений. Они победили. Безоговорочно. Всецело. Не оставив итальянцам на Пинде ни единого шанса. Афина в тот же день связывается с генеральным штабом, чтобы согласовать дальнейшие планы, встречается с давним своим другом, приложившим к делу не меньше усилий, генералом Кацимитросом, который всей греческой армии известен, как безумец и это было еще самое лестное его обозначение. Во многом, они победили именно благодаря его «безумию», ведь он нарушил ряд приказов и отказался отступать, заявив, что не собирается отдавать Италии ни пяди греческой земли. В этом они с Афиной солидарны, так что целый день едят, пьют и празднуют, отлично зная, что на короткую передышку у них есть немного времени. Ведь это Паллада заявила, что они перейдут границу с Албанией и отобьют у Италии порт Авлон. Все греческое руководство теперь готовилось к этому, хотя прежде считало безумием. Афина понимает. Многое кажется безумным, пока не произойдет. Их победа здесь тоже казалась таковой раньше. Больше нет.

Паллада спит крепко и надеется на то, что отец тоже. Он, конечно же, знает, что именно произошло. Он был в итальянском штабе и до него не могли не дойти такие новости. И все же, во сне она встречает его со счастливой и довольной улыбкой, склоняется, но затем, почти сразу же, крепко обнимает.

- Я принесла тебе блестящую победу, отец.

Подпись автора

https://i.imgur.com/y9OBFJT.gif https://i.imgur.com/8WgFGTd.gif

+1

17

[indent] Улыбка дочери сверкает и искрится, что Зевсу хочется обмануться, забыть обо всем, словно ничего не было, и будто они все также на Олимпе, а Афина пришла рассказать ему о своей победе где-то под Спартой или над Спартой - его дочь всегда побеждала, старалась и прикладывала к этому все усилия. Пожалуй, Громовержец не мог бы припомнить случая, когда она проиграла, да и не хотел он помнит подобного. Но только времена теперь другие, и у него нет такой уверенности, как у Афины, что все закончится хорошо, что та самая победа будет. И отпускать дочь не хочется, но тут он скорее вынужден это сделать, прекрасно понимая, что собрать всех близких ему, да запереть где-то, пока все не закончится - не тот вариант. Да, такой желанный ему, но, безусловно, не лучший. И от того Зевс нехотя разжимает свои объятия, старается еще улыбаться, но все же отпускает Афину, у которой впереди важные битвы, и он не хочет думать о плачевных итогах, но не может от них отмахнуться.

[indent] - Разве за мной надо присматривать? - Громовержец вопросительно выгнул бровь и усмехнулся. Если бы дочь все про него знала, то это уже она его бы где-то заперла, пока не перебесится, но тут он скорее сохранял ее покой и ограждал от знаний, который могли принести волнения. Да и не те времена у нынче для откровений, о которых он в принципе распространяться не собирался. - Я буду ждать тебя с победой, - потому что Зевс не мог сказать иначе, и улыбка меркнет на его губах, когда Афина уходит, а он остается один. Обратно в кабак он не спешит, еще курит сигарету и размышляет о том, что ему надо успеть сделать в ближайшее время. Возвращаться и веселиться с этими офицерами в компании дам не самого тяжелого поведения Громовержцу совсем не хочется, но его отсутствие может выглядеть подозрительно. И эти самые подозрения, после некоторых намеков, будут точно лишними. Ладно: не в первый раз - справится!


[indent] - Греческие порты можно использовать... - на редкость смелое заявление, когда Греция еще не завоевана. Но некоторые охотно строят планы, которые так далеки от реальности. Зевс старается слушать даже этот бред, чтобы быть в курсе всего. Больше всего ему сейчас хочется спать, когда несколько бессонных ночей на нем начинают сказываться, когда он потратил достаточно сил, чтобы лично пойти и что-то сделать, что еще больше усложнит проход итальянской армии. Того раза явно оказалось недостаточно, и ему пришлось приложить еще усилия - собственные силы, да взяться за скипетр, чтобы все было сделано так, как ему надо. К сожалению, его личных сил не всегда достаточно, и к этому Громовержец никогда не привыкнет.

[indent] - Нам сообщили о неблагоприятных погодных условиях, но это не станет проблемой: "Джулия" более чем способна пройти, - про себя Зевс хмыкнул, представляя, как встрянет та самая "Джулия" еще на начальных этапов, и ведь дальше будет только хуже!

[indent] - Говорят, что молния била прямо в горы, и были обвалы. Как будто сам Юпитер разгневался, - вот это было ближе к истине, ибо в последнее время Громовержец был достаточно зол.

[indent] - Глупости! Если бы это был сам Юпитер, то он был бы на нашей стороне, - от такого смелого самонадеянного заявления Зевс аж проснулся и посмотрел, кто же это такой умный выискался? Ах, ну да, он мог бы и сам догадаться: чего еще взять с идиота? - Кстати, генерал Росси, вы говорили про операцию в Африке? - да, может быть и идиот, но под него явно копает. Громовержец вообще не мог припомнить, чтобы он рот открыл про ту самую Африку, куда его вполне могли составать! А ему ведь нельзя: у него здесь столько дел. Однако откуда столь пристальное внимание? Жену он, что ли, этого генерала совратил? Так ведь нет же: страшная она, и Зевс столько не выпьет в принципе. Любовницу увел? Вроде как не замечен был этот идиот за походами налево. Так с чего вдруг-то?

[indent] - Ситуация в Северной Африке пока стабильна, - во всяком случае, Паоло не орал, что кто-то опять там все просрал, а, значит, Зевс мог вполне такое утверждать. - Однако такое важное направление никак нельзя оставлять без внимания, чтобы не потерять наши позиции, - ему эта Африка была не слишком интересна: у него здесь конкретно проблемы, которые надо было решать. И Зевс не лез на чужую территорию, справедливо полагая, что это пусть у других, местных богов, голова болит. Он же не Яхве, которому было больше всех всегда надо. - И, если мне не изменяет память, а она мне не изменяет, про африканскую операцию я ничего не говорил. Возможно, вы меня с кем-то спутали? - ответный взгляд намекнул на то, что не спутал, нет, и ведь идиот ничего ему не сделает - не сможет просто, но может помешать. Эту проблему ему также придется решать, да побыстрее - сразу после Пинд и займется.


[indent] - Этого просто быть не может! Куда вы смотрели!?

[indent] - Я!? План операции был согласован, и весь штаб за него проголосовал!

[indent] - Откуда у греков вообще такие силы?! Их было во сколько раз больше? Ах, меньше..!

[indent] - Они были готовы к этой атаке! Они заранее все знали! - вот это было самое умное заявление, которое точно попало в цель. Кто мог вообще предположить, что главной целью станет операция именно в районе Пинд? Неочевидное решение, нестандартное, и греки не могли бы сами по себе распылять силы, прикрывая все - просто не получилось бы.

[indent] - Им кто-то подсказал: выдал информацию! Среди нас предатель! - Зевс, для видимости, разделил этот "праведный гнев", но про себя подумал, что больно долго они как-то догадывались. Однако теперь будут следить, и это было плохо - определенно такое мельтешение принесет проблемы. Но об этом он подумает позже, а пока что послушает, что еще интересного скажут. Ну, кроме ругани, разумеется, взаимных попыток обвинить друг друга и повесить всех собак, ибо найти по-настоящему виноватого они не смогут, а, значит, этим виноватым кого-то назначат. Может, подсуетиться и на ниве этой волны кого убрать? А вот это определенно стоящая идея, и в неожиданной импровизации Громовержец всегда был хорош.


[indent] Его сон не слишком отличался разнообразием: все та же штабная комната, залитая кровью, кругом трупы, и он с лабрисом в руке. Потому что уже накипело, и пока еще Зевс себя сдерживал, чтобы не сорваться - точно было не время, и ему придется потерпеть, а уж потом за некоторыми он придет лично - список у него есть. Конечно, много чести для каких-то смертных, но это они Верховному нервы трепали, чтобы так просто отделаться или чтобы он уступил кому другому оборвать их жалкие жизни. Поэтому в этом замечательном сне, поглаживая древко окровавленного лабриса, Громовержец раздумывал, кто еще ускользнул от его пристального внимания и кого стоило пойти и немедленно добить. Правда он и шагу не успел ступить по этой реки крови, когда место действия сменилось, стирая все остальное, и топор исчез из его руки, будто и не было его. Перед ним стояла Афина, которая довольно улыбалась, глаза которой горели от той победы, которую она принесла Греции.

[indent] - Дочь моя, я поздравляю тебя: ты молодец! - Зевс тоже улыбается, и победа эта и правда была блестящей. Он не позволяет себе думать о том, что война еще не закончена, что одна победа не поставит сразу точку во всем этом кровопролитии, которое только началось. Сначала надо воздать должное и его дочери, и тем грекам, которые добыли эту победу, а для остального еще будет время, и о таком он сейчас точно думать не хочешь. - Я наслышан о твоих деяниях, - в штабе не осталось никого, кто бы не слышал - и правда. И ладно бы по существу было там все, но нет - мозги ему там имели еще личными домыслами, обвинениями друг друга и всякой неприглядной сварой, когда "дуче" размышлял о том, что не удалось утереть нос его "другу по переписке", что вот они так встряли, да и требовал результатов. Это они обсудят чуть позже, когда о подобном Зевс не мог не предупредить. - Жаль, что меня там не было, - но в этой войне у каждого была своя роль, и он это прекрасно понимал. - Расскажи мне, как все прошло, - его не слишком интересуют разного рода военные и стратегические детали, которые он итак узнал в штабе - скорее то, как греки шли в бой, как дрались, как восприняли свою победу, чего ожидали дальше и планировали. С этим он как раз может помочь, если не оглядываться на мелкие проблемы, которые у него начинают скапливаться. - И, надеюсь, ты помнила о своем обещании и не рисковала почем зря? - этот отдельный момент обязательно следовало уточнить скорее для личного успокоения хотя бы на время.

Отредактировано Zeus (2022-02-07 01:05:37)

Подпись автора

https://i.imgur.com/XoV45is.gif   https://i.imgur.com/CqmZQWR.gif

Если вам говорят, что вы многогранная личность — не обольщайтесь.
Может быть, имеется в виду, что вы гад, сволочь и паразит одновременно. ©

+1

18

Афина рада тому, что приносит хорошие новости. Афина рада посвятить свою победу отцу. Но еще она просто рада его видеть, потому что как бы ни было странно это признавать, будучи богиней больше пяти тысяч лет возраста, она все еще порой ощущала чувство глубокой тоски, если не видела отца слишком долго, не могла обсуждать с ним стратегию, не могла прибегнуть к его совету в какой бы то ни было ситуации. И совершенно неважно, что в военной стратегии советы ей были вовсе не нужны. Важно то, что Зевса не было рядом, они не могли полноценно действовать вместе, и Афине все время казалось, что она утрачивает с этим, что-то очень важное, что-то, что всегда было у них на Олимпе. Наверное, это была возможность просто подняться в чертоги отца, попросить его о совете, обнять его и пообещать, что она, конечно же, победит во что бы то ни стало. В ту пору такие обещания звучали куда, как более убедительно. Отец позволил ей быть одной из самых почитаемых богинь сначала Греции, а затем и Римской империи. У нее доставало энергии, чтобы приносить ему одну победу за другой без страха, что ее саму могут убить, или навредить каким бы то ни было образом. Ведь если Афина не воевала с Аресом, победить ее никто не мог. А еще тогда смерть не имела никакого определяющего значения. Умерла и встретилась с Зевсом на Олимпе. Умерла и тотчас же воплотилась на земле снова. Ничего страшного. Ничего странного. Ничего, о чем стоило бы переживать.

Теперь все было иначе. А потому, Паллада всегда тревожилась за то, что больше с отцом свидеться не доведется. Особенно теперь, в войну. Ведь если она попадет на Олимп, кто знает, когда ей снова выпадет возможность вернуться? И кто, в таком случае, будет помогать Зевсу в делах, что занимали их теперь? Афина знала, конечно, что у отца и помимо нее было предостаточно детей, внуков и прочих родственников. Да только, где они были, когда Верховный с дочерью сражались за страны, которые были их Родиной? Паллада не винила ни в чем своих собратьев по пантеону. Но и отрицать, что в этой войне они остались с Зевсом едва ли не одни, тоже было бы несправедливым. И тем сильнее был страх за отца. Тем сильнее был страх ошибиться. Тем сильнее был страх не принести ему обещанную победу, в которой Афина вовсе не сомневалась и которая теперь уже была в ее руках.

Паллада обнимает отца всего на пару мгновений дольше обычного. Он нереален и это всего лишь сон, но ей сейчас недоступно ничего иного, потому что отправляться в долгий полет просто для того, чтобы удовлетворить свое желание побыть дочерью, было бы, пожалуй, слишком эгоистично и неразумно. Она ведь обещала освободить страну от итальянцев и вышвырнуть их далеко за пределы Греции, перейти границу Албании и пройтись победным маршем по ней, как минимум, до порта Авлон. Эта победа будет величайшей, особенно, если Авлон им удастся удержать, потому что важнейший порт Албании острой костью встанет в глотке у всего Третьего Рейха, не говоря уже об ублюдке Муссолини. Но для этого Палладе следовало оставаться в Греции. Она считала высшие чины их армии достаточно талантливыми, чтобы справиться самостоятельно, но вместе с тем, Афина знала и то, что разговоры о боевом духе солдат на Пинде не были пустым звуком. И их боевой дух в осознании того, что воевать предстоит против превосходящих в разы сил противника, взяла не с пустого места. А значит, если Паллада покинет их теперь, это обернется катастрофой. Вот почему Афина не может никуда лететь, как бы ни хотела увидеть Зевса, убедиться, что все в порядке и похвастаться ему своими первыми победами. Прежде и хвастаться-то было не нужно. Отец видел все с Олимпа и знал обо всем, что происходило. Теперь тоже. Но совсем по другой причине.

- Я соскучилась, пап, - честно говорит женщина, улыбается и смотрит на Зевса с теплой любовью дочери, которая и впрямь скучала по своему отцу, - Надеюсь, что скоро я поганой метлой выгоню итальянцев за самые крайние пределы Пинда, а потом мы увидимся на поле нашей победы, - и это не могла быть ни единого раза одна лишь ее победа. Потому что Зевс тоже вкладывался в это. И пусть на поле боя он не был, Афина знала, как много усилий он приложил для того, чтобы сама война, а не просто побоище, стала возможной на Пинде. В конечном счете, до сих пор ни одна страна не смогла дать Германии отпора. Греция была первой. Но могла бы и не стать, если бы не слаженные действия Верховного и его дочери. И Паллада гордилась. Ими обоими. Но победу всегда считала принадлежащей Зевсу. Могло ли вообще быть иначе? В конце концов, она воевала на земле отца, а значит, все победы заведомо принадлежали ему. Так было прежде, так оставалось теперь, так будет всегда, пока они существуют. Афина на бесконечно многое была способна сама. Она была одним из самых почитаемых богов Греции и Римской империи. Но прежде она была дочерью и безукоризненной сторонницей своего отца. Тысячелетия ничуть этого не изменили. Попросту не смогли, даже в такое жестокое и вероломное время, как теперь, когда забывались узы родства и дружбы, рвались многолетние связи. Между кем угодно, но только не ими двумя.

- Благодарю тебя. За похвалу. И за все, что ты сделал, - она, конечно же, знает, что именно. Они оба знают. Перевалы на Пинде слишком редко засыпало само по себе. Молния нечасто била прямиком в те места, в которые нужны. Ландшафт играл им на руку. Как и то, что Афина выросла в Греции, была гречанкой до мозга костей и каждая пядь местной земли была ей близка и знакома, - Греки сражались, как герои, папа. Это они одержали свою законную победу. Первую победу тех, кто решил бросить вызов этой огромной империи нацистских выродков. Защищу страну и поеду оторвать голову Гитлеру и его приспешникам. Настало время положить этому конец, - пылко повествует она Зевсу, уверенная в том, что именно так и поступит, - Сражения были сложными. Сам знаешь, в горной местности сражаться не так, чтобы очень просто. Но нам неоценимую помощь оказало местное мирное население. Ты знаешь о проблемах со снабжением. Но они на себе носят продукты, одежду, топливо и снаряды. Особенно женщины. Там погода такая, что без слез не взглянешь, а они… - Паллада разводит руками, давая понять, что искренне и глубоко гордится и теми, кто шел на такие жертвы. Она поражена, конечно же. И тут влияние ее ауры ни при чем. Решение принимали сами смертные, без ее участия. Видеть такую силу духа – значит, иметь и видеть надежду. Искрящийся светлый луч, - Боевой дух нашего войска силен, как никогда. Мы планируем до конца очистить Пинд, а затем перейти границу с Албанией и продвигаться к Авлону. Сможем отбить его – сорвем все планы Третьего Рейха до тех пор, пока они нас оттуда не выбьют, - а судя по виду Афины, они никогда не смогут их выбить, - Я не рисковала почем зря, как и обещала, - она улыбается, качая головой, - Но там никого из равных мне и не было, - она пожимает плечами, давая понять, что обещанного Тюра нигде нет. Затаился и выжидает? Быть может. Он тоже был стратегом и тактиком. И о его тактике Афина не знала ровным счетом ничего, - Ни единого бога, пап. Еще не успели дойти, или не придают значения? – спрашивает она осторожно, - В любом случае, ты знаешь, я буду готова.

Подпись автора

https://i.imgur.com/y9OBFJT.gif https://i.imgur.com/8WgFGTd.gif

+1

19

[indent] То, что Зевс знал, как развивались события, еще не означало, что ему хватило этой информации, и услышать из первых рук, а, тем более, от Афины - это дорогого стоило. Он видел, как горели гордостью глаза дочери, как она вся светилась от той победы, которую она принесла Греции вместе с ее гражданами. Такое возвращало в старые времена, когда воодушевленная Афина всегда приходила к отцу поделиться своими свершениями, что Громовержцу сейчас на короткое мгновение хотелось обмануться - словно не было монотеизма, словно они были еще в силах, словно ничего не изменилось и все шло так, как и было раньше. Даже объятия дочери - всегда такие крепкие и радостные - сейчас кажутся чуточку иными, и Зевс не менее крепко обнимает ее в ответ, прижимает к себе и позволяет себе забыться и дальше - что все уже случилось, что это всего лишь его сон. Да, сон в разы приятнее, нежели ему снились обычно, хотя в последнее время  окровавленный штаб с горой трупов доставляет ему удовольствия от лицезрения подобной картины, что впору бы записать этот сон в пророческий, да самому же это пророчество и исполнить. Но то будет позже, намного позже, и Громовержцу сейчас определенно не до тех размышлений, когда он ожидает рассказ о настоящем подвиге греков, который точно останется и в веках, и в истории.

[indent] - Я тоже скучал, и ты молодец, - эту похвалу Зевс никогда не уставал повторять, да и она всегда была оправданной: Афина старалась на благо и страны, и пантеона, чем существенно упрощала ему жизнь: он всегда знал, что сможет на нее положиться, что там, где не доглядит он, всегда будет на месте дочь со своим приглядом, помощью и поддержкой. Он довольно улыбнулся и поцеловал Афину в висок, пока что не спеша выпускать ее из своих объятий - пусть и таких иллюзорных, как во сне. На эту победу, честно говоря, сам Громовержец и не рассчитывал - и дело было вовсе не в том, что он не верил в свою дочь, но расклад сил был точно не на стороне греков, что с этим приходилось считаться. Однако они смогли, пересилили и противника, и себя, вырвали победу, которую в штабе итальянцев уж точно не ожидали, считая завоевание Греции делом решенным. И от того удар был столь сокрушительным, когда рушились планы, когда недоумение на лицах генералов читалось так явно, что многое сразу становилось понятным. Зевс улыбнулся дочери, кивнул головой и медленно разжал объятия - для них, уже настоящих, еще будет время, а пока надо успеть многое обсудить, и на это времени всегда мало, будто недостаточно.

[indent] - Да, местность там... - Громовержец покачал головой, ибо сам не по наслышке знал, как и что было в тех горах: сам там бывал, когда устраивал обвалы, и вообще пришлось помотаться, что на следующий день он был без сил и жутко хотел спать на этих совещаниях. Только его роль здесь все равно сводилась к минимуму, когда его не было во время сражения, он не отражал удары противника и сам не шел вперед. Зевсу не слишком легко было переносить подобную отстраненность, но он понимал, насколько мог много сделать на своем месте, что не мог этого бросить, но руки чесались взять лабрис, да и молнию тоже. - Проблему снабжения там так просто не решить, но другая сторона тоже столкнулась с этим по мере продвижения, - правда вот продвинулись они не далеко, а, при отступлении, наверняка и многое бросили, что было даже на руку, ибо худо-бедно, но снабжение армии Италии было все-таки получше, да и подготовка к этому вторжению у них велась явно дольше. Словом, тут никто явно не стал бы перебирать, используя против противника то, что они с самой с собой же и привезли. - Я постараюсь улучшить погоду, - ранее ему бы подобное ничего не стоило: лениво махнуть рукой с Олимпа, и вся Греция подчинилась его воле. Сейчас же Громовержцу приходилось использовать свой скипетр, а погода ограничивалась одним районом, а не всей их территорией, да и стоило это ему его личных сил, о чем он совершенно не собирался здесь вспоминать.

[indent] - Это хорошо, что они так бьются за свою страну, осознают свой долг и важность каждого человека в этой битве, - когда-то сражения велись не менее отчаянно, и греки не щадили себя в этих битвах. За таким было интересно наблюдать, но наблюдать с Олимпа, а теперь они все непосредственные участники событий. И от того Зевсу тревожно: он не хотел никого терять, но был не в силах что-либо сделать. Хорошо, что Афина помнила про его слова, помнила свое обещание, но то была лишь первая битва, а впереди их много - бесчисленное количество, где не будет ни одной не важной, где каждая потребует свою жертву. Он был не из тех, кто жертвовал своими близкими, но ему с трудом пришлось признать, что те самые близкие имели право на свой выбор, да еще оставалось надеяться, что Афина, как та, кто всегда на передовой, помнит про его слова. Но все равно неспокойно, и он не хочет думать о нехороших предчувствиях, которых в последнее время и без того хватает. Громовержцу не хочется портить момент, когда дочь гордо сверкает глазами, когда он может еще больше узнать о том, как сражались их люди, но некоторые вещи, о которых уже заговорила Афина, заслуживали отдельного упоминания и обсуждения.

[indent] - Нашей победы не ожидали: для штаба захват Греции был почти что свершившимся фактом, от чего сюрприз получился очень и очень неприятный, - губы Зевса кривятся в нехорошей такой усмешке, когда он прямо-таки наслаждался происходящим, при этом не забывая поддерживать общую волну "праведного гнева". - И теперь от генералов требуют результатов как можно скорее: выбить вас обратно и все-таки захватить Грецию. Как ты понимаешь, к такому никто не готов, а уж тем более армия Италии, которая, прямо скажем, представляет собой не самое лучшее зрелище. Есть толковые генералы и солдаты, но их немного, а большая часть нынче переброшена в Африку, и дергать их оттуда никто пока точно не будет. Они постараются управиться собственными силами: уже отданы приказы о наступлениях, но без какого-либо четкого плана и стратегии, которую, даже на коленке, надо все же успеть согласовать. Ты сама знаешь, что это не дело, но тем не менее: "дуче" требует результатов. Он уже представлял, как будет хвастаться перед своим "дружком", а хвастаться особо нечем. И вот здесь тоже будет проблема, когда до Рейха дойдет вся информация, - Громовержец прекрасно понимал, насколько все было бы проще, если бы они бились только против Италии, но тут было без шансов, что Гитлер и компания останутся в стороне. - Поверь мне, они скоро узнают, и самые рьяные скоро будут здесь, - он говорит именно про богов - про тех, кто все это затеяли, кто дергали за ниточки, указывая на цели, решив поправить проблемы своего пантеона за счет других. Такое Зевсу не нравилось, но он был не властен поделать что-то именно на том этапе: не он принимал решение. Еще его злило, что кто-то посмел позариться на его территорию, подумал, что подобное у него получится и сойдет с рук. Он был готов спустить шкуру с Одина лично, да пока что не представлялось возможности. Зато теперь, видимо, они скоро дождутся, когда кто-то придет к ним, и тогда это будет отличный шанс. Разве что... Громовержец бросил настороженный взгляд на дочь, понимая, что уж его Афина отступать точно не будет, и именно ей, скорее всего, доведется встретиться в том противостоянии, когда она всегда была в авангарде. - Я постараюсь тебя предупредить, кто и когда будет у нас. А ты, в свою очередь, предупреди меня, когда они будут близко, - и Зевс постарается успеть - потому что мало кто может сладить с Верховным пантеона на его территории! Да, пускай у него уже не те силы, но их все равно достаточно, чтобы выбить все дерьмо и всю дурь, а заодно отправить отдохнуть подальше на некоторое время. - Афина, я... - он не успевает закончить предложение, когда что-то происходит: вокруг все будто рушится, покрываясь трещинами, что Громовержец с некоторым удивлением покрутил головой.

[indent] - Генерал Росси, просыпайтесь: у нас чп! - в реальном мире его адъютант, так и не дождавшись ответа на свой стук в дверь, рискнул все-таки войти в его спальню и настойчиво пытался его добудиться, тряся за плечо. - Генерал Росси...! - в своем сне Зевс нахмурился и скорее машинально дернул плечом, пытаясь избавиться от этого захвата, но сон уже таял, а, вместе с ним, и видение его дочери.

[indent] - Береги себя, Афина! И помни, что ты мне обещала! Слышишь!? - он еще цепляется за руку Паллады, когда ее образ тает окончательно, и Громовержец открывает глаза, смотря на взволнованное лицо своего адъютанта. - Какого...!? - а дальше все становится еще интереснее, ибо один из складов с боеприпасами, которые должны были отправиться для армии для захвата Греции вдруг оказался взорван, и там погиб... ну, вообще, плевать, кто там погиб, и, толком не отошедший ото сна Зевс пытается припомнить того, чье имя ему называли. Но, если так посудить, то хорошо и просто отлично: его дочери и грекам будет даже легче! Другое дело, что это была не его идея, и не он подобное воплощал, а это уже навивало совсем иные вопросы. Впрочем, ответы у него будут позже, а пока не выспавшийся Громовержец уже начал подниматься с постели, да собираться, надеясь, что дочь свяжется с ним завтра, что у него еще будет для нее информация и хорошие новости - вот уж что точно не будет лишним!

Подпись автора

https://i.imgur.com/XoV45is.gif   https://i.imgur.com/CqmZQWR.gif

Если вам говорят, что вы многогранная личность — не обольщайтесь.
Может быть, имеется в виду, что вы гад, сволочь и паразит одновременно. ©

+1

20

- Одного бога на нашей территории я еще вытяну, отец, - и даже это для них теперь было весьма самонадеянным заявлением, потому что силы греков и скандинавов ныне оказывались несравнимыми. Афина могла дать бой одному из них, пожалуй, но равно также она могла этот бой и проиграть. Нет, Паллада вовсе не боялась проигрывать. И отдать свою жизнь за страну, в которую женщина верила безоговорочно и свято, ей тоже вовсе не было страшно. Никогда не было. Но она знала, что ее смерть в ближайшее время до крайности нежелательна, потому что они только начали свое победоносное шествие по Пинду. Им еще так много предстояло сделать, так много решить, так много побед одержать, что Афина размышляла теперь вовсе не над тем, как сразиться с одним из скандинавов и достойно умереть. Она размышляла над тем, как сразиться и победить, что именно для этого следует сделать и как вообще добиться такого результата. Заставить армию молиться ей одной? Заставить всю Грецию молиться ей одной? Это было бы весьма проблематично в сложившихся обстоятельствах. Но это вовсе не значило, что Афина собиралась отступать и даже раздумывала об этом. Нет. Если скандинавы собирались прийти на ее землю, она готова была встретиться с ними лицом к лицу.

- Но для того, чтобы вытянуть больше, мне нужны другие боги нашего пантеона. Если сможешь выяснить, где сейчас Артемида с Аполлоном, Энио и Эрида, Фобос и Деймос… - она вздыхает, - Даже Арес. Сообщи мне, пожалуйста, - просит женщина, вымученно улыбнувшись. С ее точки зрения они все априори должны быть в Греции и защищать ее. Но в итоге Грецию снова защищают только Зевс и Афина. Это начинало напрягать. Особенно в сложившихся обстоятельствах. По счастью, у Паллады были таланты для того, чтобы суметь призвать братьев и сестер, племянников и племянниц, равно как и всю прочую родню к ответственности и к защите их собственной земли. Впрочем, Афине хватило бы здесь и одного Ареса. Они терпеть друг друга не могли, но когда выступали на одной стороне, равных им найти было сложно. Но Ареса не было. И Артемиды с Аполлоном тоже. И с этим нужно было, что-то решить.

- Отец… - изображение начинает дрожать и тает всего через несколько мгновений. Зевса, кто-то будил. Поделать с этим ничего было нельзя, так что Афина с налетом грусти проследила за тем, как их связь прервалась, не оставив надежды на восстановление в ближайшее время. Женщина ждет еще пару мгновений, - Удачи тебе. Мы с этим справимся, - говорит она на выдохе, взмахивает рукой и проваливается в свой обычный сон. Тот самый, что в текущих обстоятельствах был самой настоящей роскошью.


- Пинд очищен, Афина, - Кацимитрос проводит черту на карте и смотрит на Палладу выжидающе. Точно так же на нее смотрят все присутствующие члены штаба. Они больше не сомневаются в ее решениях, они больше не думают о том, что она – просто глупая баба, случайно затесавшаяся в рядах доблестной греческой армии. Вовсе нет. А те, кто в этом сомневался, теперь здесь не присутствовал вовсе, - И у нас есть всего два варианта, - он произносит это спокойно, но напряжение звенит в воздухе и с этим ничего нельзя поделать. Они все напряжены. Им всем немного страшно. Кроме Афины. Паллада не знает, что есть страх, таковая ее божественная сущность, - Либо мы удерживаем Грецию от нового вторжения, ждем и готовимся, когда сюда придут уже немцы, а не итальянцы, - а в том, что они придут, никто не сомневался вовсе, как и в том, что полагаться они могут только на себя, а вовсе ни на какую ни на Великобританию, в сторону которой все это время были направлены надежды многих наивных греков, - Либо мы переходим границу Пинда, как ты хотела ранее, отбрасываем итальянцев и продвигаемся вглубь Албании, - он замолкает и тишина становится такой, что слышно дыхание присутствующих. Паллада и Кацимитрос пересекаются взглядами и смотрят друг на друга долго, быть может, многим дольше ожидаемого.

- Каково твое мнение? – вдруг спрашивает Афина, заведомо зная, что мнение этого мужчины – мнение большинства греков в штабе. Его считали сумасшедшим, но сумасшедшим он не был, просто знал больше других. Например, что на их стороне играет богиня войны, а это намного больше ожидаемого. В конце концов, они ведь и к настоящему сделали намного больше ожидаемого.

- Уничтожим их всех, - тихо, но достаточно, чтобы Паллада слышала, говорит мужчина, - Покажем, чего все еще стоит Греция и ее герои. Отобьем порт Влёра, заблокируем рейх на Балканах, остановим их наступление. Мы не сможем победить целенаправленный немецкий удар, ты и сама это знаешь, - знает. Здесь все это знают. Но глаза все равно горят. Души все равно пылают. Они готовы пойти за Афиной даже на смерть. Они принимают смерть, как необходимую данность, как героический подвиг, который воспоют в веках. Так уже было. Много-много веков назад. И Афина этого не забыла, - Но мы задержим их и дадим время союзникам. Порт Влёра станет для них огромной потерей, а мы сможем пополнить силы албанцами. В довесок, скоро станет сухо и линии снабжения можно будет отладить. Нам бы еще месяца три протянуть, не больше. Албанию мы знаем намного лучше итальянцев и немцев вместе взятых. У нас все шансы держаться там не неделями – месяцами. О нас уже говорят, как о героях. Мы первые дали немцам отпор среди союзников. Боевой дух солдат высок, как никогда. Они пойдут за тобой даже в пекло ада, - он улыбается женщине и она коротко улыбается в ответ. Это решение будет стоить им очень дорого. Кацимитрос во многом думал так же, как она сама, но Афина опасалась. Не за себя. За людей, которые так истово в нее верили.

- Если не сможем взять Влёру… - тянет Афина, глядя куда-то в сторону, - Они не пойдут в Албанию, ударят по северному направлению, под удар попадут Салоники, а наша армия будет слишком далеко и слишком растянута, чтобы дать отпор, - потому что незамеченным захват такого важного узла, как этот порт немцы, конечно же, не оставят. Но если они не успеют взять его до того, как Германия придет на помощь своему бездарному союзнику, то греки буквально окажутся зажатыми в тиски.

- Тем больше поводов начать, как можно скорее. Времени и впрямь не так, чтобы очень много. Весть о наших победах разнеслась по всему миру и нет никаких сомнений в том, что Гитлеру это не понравилось, - Кацимитрос разводит руками, а Афина кивает. Коротко, но твердо.

- Я поговорю с Метаксасом и главным штабом. Завтра мы перейдем границу Албании и вышвырнем итальянскую падаль от нашего порога, - заключает она, выпрямляясь и разворачиваясь к составу, который заполнил весь штаб, весь дом и даже всю улицу, - Мы защитим Грецию и остановим фашистских ублюдков, - на несколько мгновений повисает гробовое молчание, но затем слышатся одобрительные возгласы, переходящие в ликование. Иного выбора быть не могло.


Боевой дух греческой армии и впрямь силен. Сильнее, чем у любого в Европе. Потому что с греками была Афина. Потому что каждая ее речь, что бы она ни говорила, силой ее ауры встречается ликованием. Она тратит на это огромное количество сил, но греков питает не только Паллада. Но и то, что они защищали свою землю. Своих людей. Своих матерей, жен, детей и стариков. Об этом Афина тоже не забывала напоминать им раз от раза. Потому что знала, что если погибнет, нужно, чтобы что-то другое держало боевой дух и давало армии уверенность в завтрашнем дне и смысл всего происходящего.

Они переходят границу с Албанией. Бои идут удивительно легко. Паллада и сама удивляется этому, но итальянцы отступают. Битва за битвой. Потеря за потерей. Они отходят от границ, а армия Греции продвигается все глубже и глубже. Корча, Поградец, Саранда, Гирокастра. Когда Цакалотос без предварительного артиллерийского обстрела берет Мали и Джорет, становится ясно, что боевой дух греческих солдат – едва ли ни основное оружие греков. Афина поддерживает их сильнее и сильнее с каждым днем, понимая, что от этого зависит их успех и будущее. В результате они медленно, но верно берут перевал Кучи. И это победа, от которой сердце в груди билось быстрее, потому что это открывало им путь на Влёру. Да, впереди у них было ущелье Кельцюра, но прежде они берут Химару, выбив итальянцев прямиком оттуда и спровоцировав такой гнев дуче, что он ублюдок поклялся сам расквитаться с командующими греками. Афина очень ждала. Потому что вырвать легкие из груди Муссолини она согласилась бы и без дополнительного приглашения.

Увы, спит Паллада очень мало. И учитывая это, встретиться с отцом следующие несколько недель ей не удается. Она все равно получает информацию о том, что Муссолини прибыл в Албанию, о том, что он сам решился курировать операцию против греков. Она знает обо всем, но все равно тревожится от невозможности поговорить с Зевсом. В довесок, на попытки у нее тоже сейчас не особенно много сил, потому что поддержка боевого духа войска уходит очень много сил.

Весеннее наступление Италии близится и они все о нем знают. 2 марта Муссолини пребывает в столицу, Афине, как никогда нужно связаться с отцом, но энергии совсем мало, а им предстояло жестокое сражение. Дуче был в отчаянии. И это отчаяние сквозило меж рядами его армии. По одному приказу – сопровождать военные части высокопоставленными чиновниками – можно было сделать вполне однозначные выводы о том, насколько все плохо у итальянцев. Афина знала, что они победят. Но вместе с тем, Афина чувствовала, что на этом поле боя она вовсе не будет одна.

Они встречаются в бою за высоту «731». Палладе не нужно спрашивать – она чувствует присутствие другого бога и вскоре они встречаются на поле боя. Это был Тюр. Сын Одина. Они не были знакомы хоть сколько-нибудь хорошо, но Афина все равно его узнала. А он узнал ее.

Их сражение, в отличие от битвы за эту высоту, вовсе не было трудным. Не в пример тому, как истово сражались и побеждали греки, Паллада понимала, что с нынешним запасом энергии она долго не протянет. Так и происходит. Четверть часа спустя очередной удар Тюра болезненной вспышкой разносится по телу, а затем наступает тьма, но вовсе не смерть. Пусть итальянцы, уходя, считают иначе. Пусть высоту «731» с тех пор признают священной для греков во славу ее божественной крови, пролитой на этом месте вместе с ее народом. Пусть. Это был еще не конец, хотя Афина, заключенная между миром живых и миром мертвых в пограничье своей комы, об этом пока не знала.

Подпись автора

https://i.imgur.com/y9OBFJT.gif https://i.imgur.com/8WgFGTd.gif

+1

21

[indent] Честно говоря, Зевсу совсем не хочется видеть чужих богов на своей территории именно в таком ключе, но ему не оставили выбора, и, рано или поздно, но кто-то из скандинавов будет здесь. Если они схлестнутся с Одином... ну, итоги могли быть разными, и он не брался бы их предсказывать, но отступать бы точно не стал. Иные боги - уже другой вопрос, и его порядочно злит вся эта ситуация в принципе, что раздражение, которое он пока что не может излить на всех вокруг, прорывается в его очень колоритных снах. Благо, что Афина выдергивает его из них для разговоров и не видит то, что осталось за спиной у Громовержца - ей бы подобное точно не понравилось. Впрочем, и самому Зевсу много, чего не нравится, но теперь от не него не так, чтобы именно много и зависело. Да, пока что на их счету есть одна победа, но с ней ничего не закончилось, а, скорее, наоборот - все лишь началось, да завертелось еще больше.

[indent] - Я постараюсь найти остальных, - раньше ему достаточно было всего лишь позвать, но теперь его зов вряд ли услышат, да и некоторые вполне могут проигнорировать. Но им здесь и правда не помешает помощь, что надо будет попытаться как-то разыскать других, а то вон тот же Арес, который бог войны, непонятно чем занят! Пока что обнадеживало, что на стороне противника Зевс сына не заметил, но он не слишком обольщался - скандинавы вон уже удружили, и тут точно питать иллюзий не стоило. Только в этот раз нормального поговорить им не дали: Громовержца уже будили, и образ дочери перед глазами начал таять. Вот вечно у смертных все было не вовремя!


[indent] - И это все, что вы можете сказать!? Почему Греция еще не взята!? - голос "дуче" гремит на всю залу - не хватало еще разве что раскатов грома, но подобное было точно не к нему. Вообще, Зевс еще поразился тому, как лихо все в генштабе переставили с ног на голову: о какой Греции вообще шла речь, когда часть Албании уже потеряна? Но Муссолини требовались результаты, которых не было, и от того его "друг по переписке" еще более косо на него поглядывал. Было делом времени, когда Гитлер решит взять все в свои руки, поняв неспособность итальянской армии выполнять поставленные задачи. Причин подобного было множество, но одна из ключевых: боги были не на их стороне. Пускай в них перестали верить, но у смертных такая короткая память - прямо как и жизнь: где уж им вспомнить или найти в летописях правду о том, что было когда-то, чтобы сопоставить с текущими событиями и прийти к верному выводу. Впрочем, неверных выводов здесь хватало, и Громовержец совершенно не собирался никому облегчать задачу - у него здесь, вообще-то, совсем другие планы и обязанности.

[indent] - Мы стараемся удержать... - дальше слова кого-то из генералов можно было и не слушать: не этих слов ожидал "дуче", но он не мог не понимать, что других не будет. Зевс осторожно разглядывает "коллег", снова замечая те самые взгляды в свою сторону. Ладно, он с этим что-нибудь решит, но чуть попозже: пока надо как-то помочь в Албании, но только как? Вроде бы у Афины все под контролем - насколько это вообще возможно. Но они двоим мало что могут, и помощь определенно не помешает. Ладно, кое-что он уже сделал и напряг Ириду, и остальным будет лучше откликнуться на его послания. Иначе он начнет дозываться сам, а это... ну в мире смертных, где они скрывают свою сущность, это может кому-то сильно осложнить существование или испортить. Подобные мелочи Зевса точно не остановят: он то собирался делать вовсе не по прихоти, и у них скоро на самом деле будет критическая ситуация.

[indent] - Английский флот... - да, еще одна большая проблема для итальянцев, которым "Уорспайт" уже показал, что их господство на Средиземном море не так однозначно, как они думали. И это была отнюдь не разовая победа, когда все понимали, что будет, если в Грецию все-таки прибудут союзники. На последнее лично Зевс не слишком рассчитывает, но это было бы просто отлично, хотя всем сейчас тяжело - тут уж не до сравнений, кому хуже. - Гросс-адмирал Редер будет со стороны Рейха, - а вот это уже новость! Нет, понятное дело, что такие "успехи" "дорогих союзничков" не радует, но пока что они во многом наблюдали со стороны, позволяя "дуче" проявить себя. Угу, проявил - больше в стороне никто сидеть не собирался, и это был первый звоночек. Конечно, они договорятся - вернее, там просто не будет выбора, и вскоре немецкие корабли и самолеты будут здесь, чтобы помочь с перекрытием Средиземного моря. При этом не факт, что британцам снова удастся их блистательных маневр, и помощи, скорее всего, они не дождутся. Об этом надо побыстрее рассказать Афине, чтобы была в курсе событий - тех, что еще не произошли, но к последствиям которых будет немного времени подготовиться.


[indent] Зевс нервничал все больше, и дело было не в предстоящей операции: он слишком давно не разговаривал с Афиной. Конечно, у дочери полно дел, и там явно не курорт, что отдохнуть толком и не получается, а про нормальный сон в ночное время можно забыть сразу. Ладно, часть сведений он может передать через Ириду, и там не так, чтобы критично - ничего того, о чем дочь не знала и не догадывалась бы, но это не заменит полноценного разговора - пусть даже и во сне, когда оказаться рядом нет никакой возможности. Это отсутствие новостей его слишком напрягает, что Громовержец чувствует, что может сорваться. Когда Афина не врывается в его сон, он раз за разом переживает свои кровавые расправы до конца - до того самого конца, до которого он так и не досмотрел. Зевс видит себя на руинах Рима, сжимая в руке окровавленный серп, и его кривая ухмылка так напоминает ухмылку Кроноса, что от такого он просыпается в холодном поту. Реальность пока что была не лучше, но там он хотя бы держал себя в руках, старался что-то делать и быть полезным, ожидая новой информации, понимая, что так просто Греция уже не сдастся, а у Италии нет такой сил и мотивации, чтобы переломить ход событий. Пока что нет, ибо Рейх уже начал вмешиваться, хоть британцы еще пытались удерживать свои позиции в Средиземноморье. Надолго ли их всех хватит? Ведь главные силы пока не вступили в бой, и от того ему было более чем неспокойно.

[indent]Не было никакого фееричного наступления и победы в один миг, и позже Маттео, ругаясь сквозь зубы, рассказывал ему то, о чем давно уже знал весь генштаб, что вывело в очередной раз "дуче" из себя, но даже он не мог закрывать глаза на ситуацию - итальянцам пришлось отступить. Новая победа Греции, которой, по планам Италии, быть не должно было, но планы смертных не всегда шли в одном направлении с божественными. Зевс был рад и горд, но настороженность его не отпускала, как и нехорошие предчувствия. Это усугубилось тем, что Афина не спешила врываться в его сны с радостными вестями, и он вообще не представлял, где была сейчас его дочь и в каком состоянии. Да, он мог бы отправиться в Албанию, обшарить там все, но это заняло бы время, которого у него не было, как не было и у Греции. Разве что Зевс мог утверждать, что Афина была жива - он ничего не почувствовал. Или это с его силами что-то не так? Но, право слова, не искать же кого-то из пантеона, чтобы убить и проверить свою теорию - до такой степени отчаяния Громовержец еще не дошел. Пока еще не дошел, когда силы Рейха оказались в стране, когда он ничего уже не мог поделать - не с его силами, не в том положении, где он был. Даже мелкие саботажники и тот кретин отошли на второй план: Зевс тщетно искал выход, но его не было, как и не было дочери в его снах, и от того чувство тревоги никуда не делось и не исчезло.

[indent]И, наверное, это был тот самый нужный момент, когда присутствие других богов замелькало на горизонте, когда до него дошли слухи о прибытии Тюра, но Одина все-таки не было. Впрочем, отличились не только скандинавы, и, идя по темной улочке, Зевс сразу же ощутил ауру другого бога - еще до того, как дошел до него, намного раньше, чем увидел, когда тот прятался в тени, подпирая собой стену одного из домов.

[indent] - Соскучился... отец? - Гермес, ухмыляясь прямо как родитель, вышел ему навстречу, скрестив руки на груди. Первым делом Зевс испытал облегчение: сын был рядом и вроде как в порядке. Во-вторых он бегло осмотрел Гермеса, но видимых ран на нем не было. Так что и правда можно было немного выдохнуть - хотя бы по этому поводу.

[indent] - Ты не особо спешил, - в принципе, сюда особо мало кто спешил, понимая, что тут происходит, чем это грозит и так далее. И, нет, это был вовсе не упрек, да и сын так точно не подумал - их манера общения всегда была своеобразной, отточенной веками, что теперь Гермес лишь насмешливо фыркнул и мигом оказался возле отца, бегло осмотрев окрестности.

[indent] - Тебе не слишком идет этот мундир, - мундир удостоился скептического взгляда, и Гермесу явно не хватало больше деталей, да и любопытство его никуда не делось, что прямо-таки читалось в его взгляде. В принципе, в том послании Зевса, которое он отправил с Иридой, деталей как раз и не было - было не до того, но зато были иные слова, что его шустрый сын теперь был здесь.

[indent] - Я рад, что ты здесь, - Громовержец стиснул плечо сына и повел его подальше от улиц, где бы они могли нормально поговорить, каждый раз не оборачиваясь по сторонам. - Ты примерно в курсе, что здесь происходит? - странно было бы, если бы Гермес не знал, как в мире идет мировая война, но все-таки Зевс задал свой вопрос, который больше относился к подвластным ему территориям. Остальной Европе приходилось нелегко, а скоро все это перекинется и на Русь, которая нынче была Советами, а там, глядишь, и шагнет через океан, ибо планы у Рейха и союзников простирались слишком широко. - Афина пропала, - вот он и перешел к главному вопросу, который его так волновал. - Ты должен ее найти, - Зевс прекрасно понимал, что теперь сын не так быстр, как был когда-то, что эти поиски могут занять время и вовсе не увенчаться успехом, но это нужно было сделать - от того Гермес не отшутился в ответ в своей привычной манере, а лишь кивнул головой, становясь поразительно серьезным - его таким мало кто знал.

[indent] - Мне нужно знать больше, - это тоже не праздное любопытство, и Громовержец согласно кивает головой. Возможно, так у них появятся еще некоторые шансы в конце концов переломить все это, возможно даже выиграть и так далее, но пока так далеко загадывать Зевс не спешил: у него здесь и сейчас хватало дел, которые надо было решать в первую очередь, и лично-семейные дела, как это почти всегда и оказывалось, были в приоритете.

Отредактировано Zeus (2022-03-13 16:21:49)

Подпись автора

https://i.imgur.com/XoV45is.gif   https://i.imgur.com/CqmZQWR.gif

Если вам говорят, что вы многогранная личность — не обольщайтесь.
Может быть, имеется в виду, что вы гад, сволочь и паразит одновременно. ©

+1

22

Смерть была милосердна по отношению к богам. Возвращение в родной мир, на Олимп, никогда не казалось Афине чем-то жутким и пугающим. Даже если ей с ее нынешним количеством энергии придется пробыть там десятилетия, а может быть, и того больше. Она любила Олимп. Олимп был ее домом. Она скучала по Олимпу. И рассматривала возвращение туда, как возвращение домой. Смерть? Боялась ли она смерти? Может быть, в одном из своих первых сражений. Может быть, всякий раз, когда подозревала, что ей придется убить Ареса. Но перед лицом смерти Афина не тушевалась уже очень давно. В противном случае, она не была бы Богиней войны. А Паллада была. И в последние месяцы на Пинде, а затем в Албании, доказывала это явственно и стремительно, ничего не опасаясь, а особенно смерти. В некотором смысле, ей даже следовало побывать на Олимпе. Посмотреть, как там все было теперь. Проследить, чтобы отцовский трон не был случайно занят кем-то из заскучавших младших божеств. Убедиться в том, что все в порядке. Насколько Олимп мог быть в порядке за недостатком энергии.

Вот только Афина не умирает. Тьма поглощает ее, утаскивает в свои спасительные объятия, но она не умирает. В состоянии между светом и тьмой, жизнью и смертью богиня повисает, как если бы была обычным человеком, но она не была. Повреждения основания черепа несовместимые с жизнью. Но божественная регенерация совместима почти с любыми повреждениями. И может быть, вовремя проведенная операция, которая убрала бы осколки и поставила кости в нужные места, могла бы в комплексе с божественными способностями вернуть ее к жизни, вот только ничего подобного не происходит, а ускоренная регенерация играет против нее. Афина дышит, за ней даже сохраняются кое-какие рефлексы, но это все, что она теперь может дать – врачам, столпившимся солдатам и высшему командному составу. Рядом нет Асклепия, чтобы помочь. Рядом вообще нет никаких других богов, кроме самой Паллады. А все, что она может теперь – жалеть, что не умерла. Потому что смерть была милосердна. А безвременье не было.

Если бы так случилось, что Афина была бы жива, она бы не допустила ничего из того, что случилось после. Не допустила бы эвакуации английской армии, не допустила бы предательства македонской, той самой, что отказалась выполнять приказы руководства, не допустила бы, чтобы немцы зашли им в тыл и ударили по Салоникам. Она бы не сдала Афины. Никогда. Ресурсов было мало, сражаться с немцами было почти невозможно, но Паллада непременно бы, что-нибудь придумала. И начала бы с того, что собрала в Греции божеств их пантеона, способных ей помочь.

Но Афина была между жизнью и смертью непозволительно долго. Там, где во тьме, казалось, проходит несколько часов, в реальности проходили целые дни. Это доводило ее до состояния отчаяния, в том числе и потому что будь у нее доступ хотя бы ко снам отца, раз уж они не могли увидеться очно, она бы сообщила ему о пагубности сложившейся ситуации и непременно постаралась бы сделать все возможное, чтобы он смог принять командование на себя. Это было бы безупречным вариантом, хотя сейчас Афина была готова и на куда менее подходящие. Даже если бы командование взялся Арес, Паллада была бы счастлива, потому что в текущих обстоятельствах смертные не вытянут самостоятельно совершенно безусловно.

Она не знает, сколько конкретно времени проводит в этой бесконечной тьме. Просто в какой-то момент тело взрывается чудовищной болью, Афина с трудом сдерживает крик, а затем распахивает глаза и тихо стонет уже в военном госпитале в Афинах. Над нею склоняется обеспокоенное лицо Гестии, продолжающей вкладывать в нее свои силы, приводя Палладу в состояние скорее медленной и мучительной смерти, нежели жизни, но во всяком случае, она хотя бы старалась. И по мере того, как каленое железо ее энергии растекается по телу, Афина в полной мере начинает чувствовать себя лучше. Особенно, когда кости встают на место, пусть это больно настолько, что тяжело дышать.

Тяжело дышать Палладе становится и когда она понимает, насколько все дерьмово сложилось. Нет, конечно же, она и сидя в заточении между жизнью и смертью отчетливо понимала, что последствия ее отсутствия будут катастрофическими. Но надежда зиждилась на навыках ее командиров. Увы, это не помогло, потому что без поддержки божественной энергией боевой дух быстро пошел на спад. На противоположной стороне сражался бог войны и это тоже кое-что объясняло. И все-таки Афина надеялась на другой исход. А теперь страна была оккупирована и с чего именно начинать Афина воистину не знала. По-хорошему начать бы следовало с сообщения отцу обо всем, что успело случиться, но Зевс, скорее всего, был в курсе, а Паллада пока не готова была смотреть ему в глаза после такого феерического провала.

О том, что надлежит делать, ей расскажет сначала Гестия, а затем те из генералов и солдат, что все еще остались в Греции и были живы. Греческое сопротивление оккупации было чудовищным, но совершенно не удивительным и очень даже предсказуемым. Его только нужно было направить в нужное русло. И Афина отлично знала, как это сделать. Может быть, у нее еще были проблемы с физической формой, потому что она не до конца восстановилась, но у нее совершенно точно не было никаких проблем с умом и лидерскими качествами. А потому, совершенно не удивительно, что вокруг нее в одночасье стали объединяться противники тройной оккупации. Совершенно не удивительно и то, что они имели такую готовность пойти за Палладой даже на смерть, какой не имел ни один немец, албанец, или итальянец. Греция готовилась к новой битве и сопротивлению. Им не удалось отстоять страну у границ, значит, они отстоят ее, оказавшись внутри. И хотя Паллада отлично понимала, как дорого это обойдется греческому народу, она понимала также и то, что каждый на этой земле готов отдать последнюю каплю крови во имя свободы страны. И это было страшно и поразительно, но все-таки неизменно и статично. В былые времена Афина бы этим гордилась, но в современности она ощущала нечто подобное чувству вины, потому что приносить жертвы людскими жизнями ей было хоть и привычно, а все-таки не сказать, чтобы очень приятно.

30 мая с Акрополя срывают нацистский флаг. Паллада видит это с улицы, хотя не принимает непосредственного участия. Так они возвещают о том, что сопротивление существует. Так они возвещают о том, что ни одна скандинавская падаль не может вешать свои флаги на местах, что исконно принадлежали греческим богам. И если ей доведется встретиться с Одином, она самолично ему об этом напомнит. Как и его сыну, что пришел с войной туда, куда ему не следовало ступать без приглашения даже с миром.

Тянуть дальше было нельзя. А потому, как только ее находит Гермес, Афина не церемонится слишком долго и отвечает брату твердо, но односложно. Ему тоже приходится поделиться с ней энергией, потому что Паллада не уверена, что ей хватит своей, чтобы проникнуть в сон отца. Поймать его удается только на четвертую ночь – слишком разнятся в графике сна. Но, наконец, это происходит и она видит фигуру Зевса, благодаря небеса за то, что с отцом все в порядке. Восполнить потерю Греции она собиралась самостоятельно, но кто бы восполнил ей потерю отца?

- Папа, - она крепко обнимает мужчину, искренне ощущая сейчас и радость встречи, и тоску, и боль, и весь тот спектр эмоций, который испытывали простые смертные дочери, когда оставляли своих отцов слишком надолго, - Тюр отправил меня в кому на два месяца. Я потеряла страну. Прости. Я верну ее раньше, чем скандинавы узнают, что я выжила и успеют, что-то предпринять.

Подпись автора

https://i.imgur.com/y9OBFJT.gif https://i.imgur.com/8WgFGTd.gif

+1

23

[indent] Время тянулось бесконечно долг, а Зевс никогда не любил ожидания - не в его деятельной натуре такое было, но иногда это было нужно, и приходилось себя усмирять. Он не сомневался, что Гермес сделает все, как нужно, но только в теперешнем положении богов это будет не так быстро, как было когда-то. Ему оставалось только ждать и надеяться, что он не проснется от резкого укола в сердце, означавшего, что он потерял кого-то из своих детей. А еще ждать, что однажды его сон прервется, и Афина бросится ему в объятия. Только пока что такого не происходило, и Громовержец успевал досмотреть все свои сновидения, которые обрастали новыми кровавыми деталями. Да, ожидание - это было не к нему, но у него не было иного выбора, а еще у него были дела, которые нужно было делать. Зевс не питал никаких иллюзий, понимая, что именно сейчас им не победить, и от того будет лучше сохранить силы на будущее, когда чаша весов качнется, и шансов будет побольше. Его воинственная дочь придерживалась иного мнения, была в чем-то права, но также не могла не понимать, как события будут развиваться дальше. Успехи греческих войск под ее началом будут новыми легендами о доблести, но Громовержец не хотел, чтобы их пели на кладбищах, когда потери будут большими, когда Рейх наконец поднял голову и обратил внимание на их страну. Вот какого скандинавам у себя не сиделось? Один благоразумно не появлялся на горизонте, понимая, что их встреча будет, мягко говоря, далеко не дружеской, что той самой дружбе может быть положен конец. Дальновидное решение - не то, что другое, которое приняли скандинавы, и Зевса интересовало личное участие каждого бога в нем. Но с этим еще успеется - надо было думать о проблемах насущных. Да, от волшебной поездки в Африку ему удалось отмахаться, но у руководства были уже другие далекоидущие планы. И это с их-то армией! Нет, конечно, основное бремя ляжет на Рейх, но далеко не все, и пушечное мясо всегда и везде было в цене, как бы там не говорили за "великие победы". Вытащить Италию из всего уже не представлялось возможным, да и то не было конечной целью самого Громовержца: Греция не должна была пасть, даже если ее захватит враг. Пусть и пройдет время, но Греция оправится и от такого удара, поднимется с колен и возьмет свое. Да, терпение - это было не к нему, но иногда обстоятельства были сильнее, и Зевс заранее им запасался, понимая, как это пригодится.

[indent] Улыбаться получалось с трудом, когда Громовержец слышал очередные дифирамбы о победах. Еще труднее было прикусить язык, чтобы не сказать вслух, что те самые победы к Италии и Муссолини не имели никакого отношения. Потому что во все это уже влез Рейх, видя неспособность итальянцев достигать тех самых побед, которые были так им нужны и важны, неспособность армии двигаться вперед, закрепляться на рубежах или удерживать свои позиции. Не с их армией сейчас воевать, и многие в штабе это прекрасно понимали, но все равно шли вперед. Зевс иногда задавался вопросом о такой слепой преданности, но ненадолго: преданность смертных иногда быстро заканчивалась, и он об этом прекрасно знал. Едва ход войны будет сломлен в другую сторону, как от тех самых побед будут открещиваться, побросают оружие и забудут про свои мундиры. Уж Зевс точно бы забыл - он ему не слишком шел, надо сказать, но выбора пока что у него не было.

[indent] - ... и наши победы будут только множиться! Мы пойдем дальше! Гораздо дальше! - после этих слов Зевс как-то нехорошо нахмурился: куда уж дальше-то в их положении? Если только дно пробивать! Но глаза Муссолини горят азартом, и вот это сейчас не внушает никаких надежд на всякое светлое будущее для Италии в принципе. Как этот вообще... ах, да, Громовержец был в Штатах - у него там дела, мафия и все прочее. Стоило попинять себе на подобное, но, объективно говоря, у него нынче не те божественные силы, чтобы одним рыком поставить всю Италию на колени - к сожалению, все-таки не те. Заговорили все и сразу, и Зевс быстро соериентировался в ситуации, тоже произнес несколько уместных фраз, поймал на себе настороженный взгляд... дуче!? Вот все не слава Всемогущему Мне! Хотя уже не такому всемогущему, и надо, кажется, проявлять активность и здесь - чего-то такое сделать. Или ему уже придумали занятие? Кажется, что этот вариант как раз попал в точку. - Генерал Росси, вы, помнится, говорили об укреплении наших позиций? - Громовержец медленно повернул голову и кивнул, заметив, с какой кривой ухмылочкой его уже почти что постоянный оппонент на него поглядывал. - Вот вы и займетесь сопротивлением и саботажниками! В нашей Италии такого быть не должно... - дальнейшую часть речи Зевс пропустил мимо ушей, мысленно выругался про себя и уже прикинул перспективы. Нынче от тех самых саботажников было больше вреда, нежели пользы. Нет, конечно, при правильном руководстве их энергию можно направить в нужное русло, и у него этого самого руководства было хоть отбавляй!

[indent] - Спасибо за доверие, дуче. Я постараюсь его оправдать, - Зевс вполне себе изобразил почтительный кивок головой, про себя прикидывая, что могло быть хуже. Например, та же Африка или еще куда, учитывая, лихо вдруг зашагали планы. Только ухмылочка оппонента ему не нравилась - он знал и приложил руку? Тогда добра точно не жди, да и эти саботажники... ладно, он вообще мафией рулил - чтобы Верховный и не справился? Тем более, что первый план и некоторые действия им были проделаны уже следующим вечером: нет, ну а чего терять время зря? И, надо сказать, тут Громовержец несколько просчитался, не учел риски, и едва не вляпался так... определенно задание было с подвохом, и от того новый сон изобиловал достаточными кровавыми подробностями расправы, которую Зевс уже был готов учинить в реальности! Если бы...

[indent] - Афина! - едва кровь по стенам стала пропадать, появился туман, как он мигом понял, что произошло, а в следующее мгновение дочь уже прижималась к нему, и Громовержец крепко обнимал ее в ответ. - С тобой все в порядке? Где ты? Я отправил Гермеса на твои поиски... - Зевс шумно выдохнул, но не отпустил от себя дочь - пусть все это происходило всего лишь во сне, но где-то там, в Греции, его Афина была жива, мирно спала в постели, и для него этого было вполне достаточно. - Ты не должна себя винить, дочь моя: мы оба прекрасно знаем, какими ничтожными были наши шансы, что ты с греками сотворила чудо, но, увы, иногда и его бывает недостаточно. Наши силы... остатки наших сил - это не то, что можно противопоставить армии смертных нынче, - вряд ли его слова послужат таким уж утешением для Афины и вряд ли она сама всего этого не знала, но не сказать Зевс не мог. - Значит, Тюр... - протянул Громовержец, нехорошо нахмурившись и уже заранее зная, за кем он придет. И плевать, что против него выступит бог войны - он ведь Верховный, и на своей земле! Однако это создавало проблемы - и проблемы для Афины, которые он пока что не мог решить, а так хотелось бросить все и немедленно отправиться за головой мерзавца! Только Зевс не знал, где сейчас Тюр, и быстро бы его вряд ли нашел, если тот уже покинул пределы Греции и ближайших стран-соседей. А это время, время, которого у Греции уже не было, и выбор было делать не легко, но у него были его обязательства и долг - пусть смертные и перестали в него верить. - Расскажи мне все, дочь моя: как ты? Где ты? Ты ведь наверняка была ранена. Ты оправилась от ран или как всегда? - Зевс заставил Афину посмотреть на себя и вопросительно выгнул левую бровь - в этом дочь была очень похожа на него. - У меня все, как обычно, и о многих событиях ты уже знаешь. Представляешь, меня дважды чуть не убили! Вот уж не ожидал подобной наглости... - это Громовержец произносит почти что весело, ухмыляется, но на деле это ни капли не смешно, и эти проблемы ему предстоит решить в ближайшее время - одни из многих.

Подпись автора

https://i.imgur.com/XoV45is.gif   https://i.imgur.com/CqmZQWR.gif

Если вам говорят, что вы многогранная личность — не обольщайтесь.
Может быть, имеется в виду, что вы гад, сволочь и паразит одновременно. ©

+1

24

Стыд. Острый, всепоглощающий, ужасающий стыд. Вот, что Афина испытывала, глядя на отца сейчас. Пусть это был лишь сон, это не имело ровным счетом никакого значения, потому что факты были удивительно упрямой вещью. А факт состоял в том, что Паллада, несмотря на все свои многочисленные победы в начале войны, потеряла Грецию. Да, весь мир воспевал их победы, они были первой страной, которая смогла дать отпор странам «оси», Великобритания вдохновлялась их боевым духом, и даже сам Гитлер признавал греков за единственную силу, с которой он считал честью сражаться. Но этого было недостаточно.

Афина прочла все эти газеты, она все еще видела, как пламя ненависти к оккупантам горело в глазах жителей даже самых отдаленных городков и селений. Но этого было недостаточно.

По всему миру говорили, что греки – герои, что они – доказательство неизбежности падения режима Гитлера, что их победа есть луч надежды для всего мира. Но этого было недостаточно.

Сейчас Афине мало было надежды, потому что ее страна, ее Афины были в руках захватчиков. Ее народ страдал под гнетом немецкой, итальянской и болгарской оккупации. Здесь нечем было гордиться. Здесь не на что было надеяться. Греция принадлежала Зевсу, а Афина ее сдала. Этому не было никакого оправдания, но оправдываться Паллада и не намеревалась. Она намеревалась отбить страну и показать скандинавскому пантеону, что такое воевать с греками на их же земле.

Да, еще недавно они, кажется, были друзьями. Еще недавно они, кажется, могли сесть за один стол, а дружба Зевса с Одином не подлежала никаким сомнениям. Но теперь это не имело никакого значения. Они покушались на то, что им не принадлежало. И Афина не собиралась это принимать и не собиралась с этим мириться. Она собиралась выбить из зарвавшихся «друзей» всю дурь и отправить их туда, откуда они пришли. Чего бы ей это ни стоило.

- Теперь да, - она говорит это твердо и уверенно, потому что быть заключенной между миром живых и миром мертвых намного хуже, чем быть пока еще раненой, но живой и в реальном мире, - Я в порядке. Мы сошлись с Тюром в битве за высоту «731». Мы одерживали победу, - и как узнала Паллада позже, одержали, - Итальянцы отступали, но Тюр – нет. Полагаю, что в пылу битвы он счел меня мертвой, но мертвой я не была. Тем не менее, я надолго зависла между миром живых и миром мертвых. И это было весьма паршиво, отец, - она неприязненно хмыкает, ведь если Палладе правильно помнится, раньше с нею ничего подобного не бывало вовсе. Никогда. Но новые времена преподносили новые сюрпризы. И большинство из них были не сказать, чтобы очень уж приятными.

- Отец, я не понимаю, - она вздыхает, разводя руками, хотя осознает, что ответов у Зевса, скорее всего, тоже нет, - Скандинавы никогда не были нам врагами. Разве Один не знает о том, что происходит? Что Стикс побери, здесь делает его сын? – Афина знала ответ. Он сражался здесь за право обладать целым миром, потому что именно таковы были амбиции Гитлера. И судя по количеству энергии, которое было в нем, все происходящее шло скандинавам на руку. Могло ли так статься, что они предавали давние узы не родства, но дружбы во имя того, чтобы обрести власть? Паллада не раз с подобным сталкивалась. И факты говорили сами за себя. Тюр был здесь. На ее земле. Сражался с нею. Едва не убил. Какие еще нужны были доказательства того, что скандинавы ушли далеко от памяти о дружбе и союзничестве?

- Если Один об этом не знает, сделай так, чтобы узнал. А если знает, то передай, что я убью его сына, а затем приду за ним самим, - она выплевывает это с презрением, которое всегда испытывала к вероломству и предательству. Нет, Паллада не была чиста и безупречна. Военная хитрость не была ей чужда. Но она осознавала ценность союзников, признавала ее и не шла на предательства, подобные тем, что получили греки. Нет, их со скандинавами вовсе не связывали военные обязательства. Но удар в спину? Нет, этого Афина никогда не забудет.

- Я в поселке на берегу моря, помнишь, древний афинский порт? Неподалеку от Афин. Порто-Рафти. Меня перевезли сюда, потому что афинский госпиталь разбомбили при взятии города, здесь же меня нашла Гестия. Она влила в меня энергии достаточно, чтобы я пришла в себя, - и после Паллада отправила дражайшую родственницу подальше из Греции, опасаясь за ее будущее, за то, что она не будет в безопасности, раз уж они собираются вернуть себе страну. Афина собирается. А у смертных, в сущности, и нет никакого выбора, - Ей ничто не угрожает, не тревожься о ней, - едва ли Паллада позволила бы, чтобы с ее родственниками произошло, что-то дурное, - Тревожься о себе и будь внимателен, отец, - наставительно произносит богиня, глядя Зевсу в глаза, - Твоя потеря хоть и не будет долгой, - все-таки он был Верховным Богом греков и энергии у него было побольше, чем у других, - Тем не менее окажется невосполнимой. Будь осторожен, - она касается его плеча, шумно выдыхая. Где пролегала грань между осторожностью и трусостью? И где пролегала грань между храбростью и безумием? За годы своего существования Афина так и не нашла полноценного ответа.

- У меня еще будет время оправиться от ран, отец, - потому что пока они были не готовы, чтобы дать полноценный бой захватчикам. Но они будут. Будут, - Я собираю повстанцев по всей Греции. Мы отобьем у них страну, - она заключает это глухо, но так твердо, что нет никаких сомнений: Афина приняла решение и она будет ему следовать, - Мы сорвали нацистский флаг с Акрополя. И с Парфенона тоже. Не хватало еще, чтобы эта мерзость оскверняла мой храм, - Паллада вздергивает подбородок, тем самым выражая свое отношение к тому, что кто-то вообще осмелился водрузить это поганое знамя на место, которое было священным для греков, для греческих Богов, но прежде – для самой Афины.

- Я заберу у них город. И страну. Вырву из окоченевших рук хоть Тюра, хоть Одина, хоть всей скандинавской кодлы разом, - она твердо констатирует это, но затем начинает расхаживать из стороны в сторону, - У него было очень много энергии, пап. И я полагаю, что у других будет так же. Прошу, если узнаешь, что-то об их планах, что-то о том, что они собираются делать, сообщи мне, - она вздыхает, проводит пальцами по копне светлых волос, - Это будет непросто. Но я верну нам Грецию. Какой бы высокой ни оказалась цена.

Подпись автора

https://i.imgur.com/y9OBFJT.gif https://i.imgur.com/8WgFGTd.gif

+1

25

[indent] Зевс испытывает небывалое облегчение: словно весь земной свод упал с его плеч, хотя он и не был Атласом. Но собственный груз был не менее значимый, а, может, и поболее, и эту ответственность он ощущал особенно остро после падения их пантеона - падения, которое он не смог ни предотвратить, ни остановить, хотя должен был - он же Верховный. Но Зевс заигрался в эту власть, лишь позже начиная понимать, что она на самом деле означала, какую цену имела, что за ней стояло. Если бы он знал раньше, он бы так не веселился, узнав, какой ему выпал жребий. Только пустые сожаления ничего не могли ему теперь дать, а его пантеону - и подавно, и надо было идти дальше, что Громовержец и делал. Иногда было довольно паршиво, иногда - получше, но возврата к прошлому так и не случилось. От того они живут здесь и сейчас, и от того Зевс ничего не может сделать, чтобы, обрушив молнии с небес, раз и навсегда освободить свою вотчину от захватчиков, чтобы его дети не сражались в этой войне среди смертных и не погибали. Последнее он ощущает острее всего, и это, наверное, его проклятие - за ту власть, которую он взял в свои руки, да не смог удержать.

[indent] - Афина, - Зевс все прижимает дочь к себе и боится отпустить, словно она немедля пропадет и исчезнет - как мираж. Конечно, все это вокруг - его сон, а не реальность, и это немного ощущается, но не в достаточной степени, чтобы он не нуждался в этих прикосновениях дочери, которые подтверждали, что с ней все в порядке, и она жива. Ожидание - это не то, что он любил, но был вынужден терпеть, а это ожидание в сто крат хуже, когда Зевс не знал, что думать, что делать, куда бежать и будет ли со всего этого толк. Да, он отправил Гермеса, который всегда выполнял поручения отца, но сейчас его шустрику также нелегко с его отголосками былых сил, и быстрых результатов ожидать определенно не приходилось. - Значит, Тюр... - протянул Зевс и нехорошо так нахмурился, припоминая этого скандинава, который посмел заявиться в его страну и пойти против его дочери! Нет, где это видано! Теперь можно не сомневаться, что Громовержец его найдет - рано или поздно, да точно не забудет подобного. Что ни говори, а Зевс отличался редкостной мстительностью, что не забывал о нанесенных оскорблениях и обидах, о том, что его задели и покусились на то, что было его. Нет, определенно отомстит, а, может быть, и не один раз, ибо ситуация вышла скверная, и сам Тюр наверняка знал, на что шел. Или он полагал, что, с падением Греции, он станет сильнее всех, будет в силах пойти против греческого Верховного на его же территории? Или же ему было все равно, что он не смотрел на последствия - ну да ничего, Зевс ему о них позже напомнит.

[indent] - Я не знаю, дочь: я не смог связаться с Одином, - и тому было несколько причин, что Громовержец задавался вопросом: а не затеял ли одноглазый это лично, да теперь избегает его? Вполне вероятно, но все еще из разряда догадок, когда ему надо знать наверняка. Впрочем, сейчас это знание мало что изменило, когда война разделила их по разные стороны баррикад, когда никакие объяснение не смогли бы сгладить последствия или потушить огонь гнева грека. Все уже было сделано, и теперь им оставалось идти только вперед - каждому по тому пути, какой он для себя избрал или на какой ему пришлось ступить. - Возможно, что с этими завоеваниями Рейха изменится и сама религия, и они рассчитывают вернуть свое. Как я слышал, Гитлер верит если не в старых богов, то в некоторые артефакты, ритуалы и чудеса, и на это могли сделать ставку скандинавы. Они не понимают, в какую яму загоняют себя этим сотрудничеством, раз рассчитывают повторить путь Яхве, которые прошелся по чужой территории и сверг многие пантеоны, - мысль, конечно, была заманчивой, но сам Зевс, после длительных размышлений, на подобное бы не подписался: слишком расплывчато, когда у смертных чуть ли не в крови рано или поздно оказывать сопротивление навязанному. Гораздо лучше действовать иначе: привести смертных к ним, чтобы они видели в старых богах свое единственное спасение и надежду. Но это будет сделать нелегко, и это дело, возможно, не одного века - только на эту тему ему не досуг было побеседовать с Одином, который сторонился его нынче. - Нет, Афина: с Одином я сам разберусь, - потому что это определенно не весовая категория его дочери, да и не она должна стоять против скандинава. - Что же касается Тюра... если ты говоришь, что он сейчас силен, то это будет проблемой. Постарайся не подставляться и сразу же сообщи мне, - он мог бы приказать Афине не вмешиваться, не ввязываться в драку с Тюром, но... но он не хотел подобным оскорблять свою дочь, как-то принижать ее силу и достоинства, когда она могла бы убить скандинава. Его личное беспокойство тут играло свою роль, но все равно воспринялось бы дочерью несколько иначе, чего Зевс, разумеется, не хотел. Быть отцом все-таки нелегко, в чем он убеждался раз за разом.

[indent] - Хорошо, что с Гестией все в порядке, - потому что сестра оставалась где-то в Греции, и он не мог не дергаться: Гестия вовсе не была бойцом, но и не стала стоять в стороне. Громовержец намеревался отправить сына на ее поиски сразу же, как тот бы нашел Афину, но вот как неплохо все сложилось. Только где сейчас будет безопасно? В Европе подобных мест можно пересчитать по пальцам одной руки, да и то безопасность всегда была относительной, пока бушует большая война, что расползается все дальше и дальше. - Да у меня все в порядке, - Зевс беззаботно махнул рукой, когда у него вот порядка как-то не бывало, но пока что не стоило дергаться - ему главное потом не упустить свою возможность и, если что, успеть увернуться. Да, если будет совсем плохо, то он и правда быстро вернется с Олимпа, но до такого не хотелось бы доводить - мало ли что может случиться в его отсутствие. Тем более, что вон как сверкают воинственным огнем глаза у дочери, и у Зевса от такого делается неспокойно на сердце. Потеря Греции была предопределена, и он, хоть и сожалел, но понимал, что нельзя этого избежать. Потерь среди верных воинов также было жаль, что их теперь осталось меньше. И Громовержец совсем не хотел на этом фоне терять еще и Афину, чья жизнь, по его мнению, не стоила и всей Греции, и всех людей! Но у дочери было свое мнение, и упрямством она пошла точно в него, что для себя он предрекал непростые времена и разговоры.

[indent] - Афина, я прошу тебя, - голос все-таки дрогнул, и Зевс тяжело вздохнул. Что ему делать в этой ситуации? Приказать ей отступить и сидеть где-то тихо? Не вариант, когда для дочери это будет худшей пыткой, когда подорвет ее веру и в него, и в себя. Но как ему ее уберечь, если она сама в этом нисколько не помогает? - Я знал, что так случится, и я говорил тебе об этом: пока что силы слишком не равны, чтобы парой победой решить исход всей войны. Это случится не завтра, и, наверняка, займет несколько лет, но мы будем действовать и не сидеть сложа руки. Мы постепенно, шаг за шагом, будем отвоевывать свое, расшатаем этот альянс изнутри, нанесем удар там, где они не ожидают. Пускай пока думают, что победили, пусть упиваются этой победой, считая, что никто не сможет бросить им вызов - пусть делают эти шаги к своему поражению - не будем им мешать. Но, я прошу тебя, не спеши в бой - у нас не так много сил, которые ты потеряешь в битве, а к противнику ведь на замену придут новые бойцы, и это будет бесконечный круг, пока наши силы не иссякнут. Я все также прошу тебя беречь себя, как бы ты не хотела бросить всем им вызов. Ты можешь мне это пообещать?

Подпись автора

https://i.imgur.com/XoV45is.gif   https://i.imgur.com/CqmZQWR.gif

Если вам говорят, что вы многогранная личность — не обольщайтесь.
Может быть, имеется в виду, что вы гад, сволочь и паразит одновременно. ©

+1

26

Афина всегда разумна, последовательна, сдержана и лишена сантиментов. Лишена вообще любых эмоций, как полагают многие. Часто это правдиво. То, что она все еще продолжала, что-то ощущать, то, что в ее груди все еще билось сердце, знали очень немногие. Один из этих немногих сейчас смотрел прямо на нее и просил ее быть осторожной, просил не рисковать, просил сообщить ему, если она окажется под ударом. Отец всегда о ней заботился. Когда на Олимпе еще не было, кажется, вообще никого, кроме них, когда их семья еще даже не успела пополниться никем из тех, кого сейчас Паллада называла братьями и сестрами, когда мама уже исчезла, а Гера еще не пришла, их с отцом на Олимпе было всего двое. Кто-то заходил погостить время от времени, тетя Гестия пыталась стать ей матерью вместо Метиды, но на самом деле, Афина в этом не нуждалась. Она купалась в отцовской любви Зевса, ураганом носилась по огромным его чертогам, хохотала так, что смех этот звоном тысяч колокольчиков разносился по Олимпу и чувствовала себя самой счастливой на свете. Это позже пришла Гера, появились все остальные, а Паллада выросла главной гордостью своего отца. Но она все еще помнила дни, когда их было только двое. Были ли эти дни длинными, или прошли столетия, прежде чем Афина стала той, кто она есть теперь – это совершенно неважно. Важно лишь, что память ее о тех днях позволяла Зевсу все то, что не было позволено никому другому. Он мог смотреть на нее с тревогой, страхом и снисхождением. Ни от кого иного подобного Паллада терпеть ни за что не стала бы. Она была разящей силой своего отца и Верховного. Что вообще она могла и должна была бояться? И кто мог бояться за нее? Кто, кроме самого Зевса, ее горячо любимого отца и бесконечно уважаемого ею Верховного?

Но вместе с тем Афина чувствовала горечь на губах. Ведь отец просил ее о том, чего она не могла пообещать. И он знал, что она не могла. Знал, потому что сам учил ее заботиться об их земле и их народе. Сам учил ее быть справедливой и мудрой по отношению к смертным. Сам показывал ей, кто эти смертные есть и для чего они существуют. А теперь все то, что он когда-то ей показал, было в огне войны, страха, боли, насилия и смерти. Ей невыносимо было смотреть на это. Она не должна была на это смотреть и никогда себе такого не позволила бы. Не только ради их страны и людей, которые в них верили. Ради их памяти, ради Зевса, ради Олимпа, даже ради самой себя. Потому что скандинавы шествовали по их землям, желая уничтожить их народ, их страну и саму память о них. Разве же она могла это позволить?

- Отец, - она смотрит на него ясными серо-голубыми глазами, точь-в-точь, как были его молнии и как был его собственный взор. Говорили, что больше всех на Зевса походил Аполлон, но только Афина переняла от него этот взгляд, который никогда не давал никому забыть, чья именно она дочь, - Много тысяч лет назад, когда я была еще ребенком на твоих коленях, ты назвал меня богиней справедливой войны, - как если бы уже тогда знал, что у него родится сын, который станет богом войны неправедной и вероломной, станет вечным врагом его возлюбленной дочери, неспособный сокрушить ее, а оттого крушащий все вокруг, - И я была ею на протяжении всех веков нашей истории. Я защищала наш народ. Я хранила наши города. Я была волей твоей и твоим законом в каждом государстве, что нам принадлежало. Разве ты не помнишь? – интонации, что звучат теперь в голосе Афины, незнакомы никому, кроме ее отца. В них слышится почти что мольба, если Паллада вообще умела умолять кого-то о чем-то.

- Та война, что шагает сейчас по нашим землям – самое неправедное, жестокое, безнравственное беззаконие, которое претит всему моему нутру. Больше всего на свете я желала бы закрыть глаза и не видеть его, делать вид, что ничего не происходит, но я не могу, - она улыбается через силу. Она правда не может. И Зевс это знает, потому что сам воспитал ее такой, - Ты имеешь право считать мои прежние победы на Пинде и в Албании ничтожными, - она не ощущала обиды из-за этого, не ощущала, что ее недооценивают, а ее стараний не видят. Афина вовсе не тщеславна, потому что Зевс в прежние времена всегда воздавал ей за ее заслуги. И если он считал, что на Пинде не произошло ничего значимого, он имел на это полное право. Еще и потому что Паллада всегда признавала одну безоговорочную истину: какие бы великие победы она ни приносила отцу, сам он мог бы принести победы в десятки раз грандиознее. Потому что Афина – лишь его тень. Большего ей не было нужно, - Но не проси меня считать ничтожным наш народ и ту жертву, которую они прямо сейчас приносят во имя своей свободы, своего будущего и своей надежды. Они были побеждены, но не сдались. В каждом доме еще горит огонь надежды и сопротивления. Тройная оккупация страны для них ничего не значит. Они готовы биться до последней капли крови за нашу страну. И они призывают нас на эту битву. Мой долг – ответить на их призыв. А ты хочешь меня удержать? – она приближается к Зевсу, сжимает его предплечья и смотрит отцу прямо в глаза. Потому что как бы времена ни меняли их обоих, вряд ли он мог измениться настолько, что ему вдруг стало наплевать на Грецию и греков. Да, позже был Рим, а теперь Италия. Но все началось в Греции. Греция была их домом. Всегда. Афина никогда об этом не забывала.

- Мы уже сидим, сложа руки, папа! – восклицает женщина, но затем закрывает глаза и делает глубокий вдох, потому что даже в эмоциях своих повышать голос на Верховного – это уже чересчур, непозволительно и кощунственно. Зевс простит ей это, конечно же. В конце концов, Аресу он прощал и не такое, а они с братом находились по принципиально разные стороны отношения отца к ним. Но Афина все равно не хотела позволять себе выходить за рамки, которые сама же и установила. Она слишком любила и уважала Зевса, - Где все остальные? Почему на Пинде я билась за Грецию одна? Если они все в Италии, то я рада. Но если нет, то это даже хуже, чем сидеть, сложа руки, - женщина вздыхает, глядя на Зевса, но словно бы сквозь него, - Где Арес? Где Посейдон? Где все, кто может держать в руках оружие и вести смертных за собой? Неужели ты думаешь, что если их нет сейчас, они будут через год-два, или больше? А если не будут, то как ты собираешься победить, когда итальянцы и немцы закрепятся в своей победе и уничтожат наших людей, наш народ и саму память о нас? Это будет невозможно, отец. Мы должны действовать. Мы должны делать, что-то сейчас. Я должна, если больше некому, или если всем остальным все равно. Это наш дом, пап. Помнишь? Тот самый, в котором были только мы двое, когда мама исчезла, - и Афина не спросит больше никогда, правда ли, что он проглотил ее из страха, что она родит нечто куда более великое, чем сам Зевс, или она просто ушла искать мудрость в другое место, оставив на руках у Зевса вечное напоминание о себе в лице самой разумной из его дочерей, - Тот самый, в котором много лет назад тоже не было никого, прямо, как сейчас. Мы ведь тогда справились. И теперь должны тоже. 

Подпись автора

https://i.imgur.com/y9OBFJT.gif https://i.imgur.com/8WgFGTd.gif

+1

27

[indent] - Я помню, - Зевс не отвел взгляд, когда Афина так пристально на него посмотрела, словно в глазах пыталась увидеть отголоски былого. Он слишком хорошо знал такой взгляд дочери - он у нее мелькал с детства, когда она, сидя на его руках, завороженно взирала на молнию, что он ей показывал. Маленькая Афина смотрела с восхищением, а потом протянула к молнии свои руки, что в первый момент Зевс испугался, что молния сможет причинить ей боль. Тогда Афина подняла на него глаза, и он дрогнул - позволил ей это сделать, услышав сначала ее тихое ойканье, а потом довольный звонкий смех, когда молния искрила в ее руках, принимая, как свою хозяйку.  С тех пор как-то повелось, что его молнии постоянно оказывались в ее руках, и поначалу Олимп претерпел множество ремонтов, на что Зевс взирал совершенно спокойно и не видел в этом ничего такого. Зато Афина была счастлива, всем довольна, улыбалась ему и смотрела так, будто он был самым-самым, хотя, конечно, отцом он был далеко не идеальным, но Зевс пытался. Уже позже, когда повзрослевшая Афина получила его молнии в свое распоряжение, им двоим это казалось само собой разумеющимся - кто еще, если не она? Громовержец взирал на дочь с гордой улыбкой, одобрительно кивая всем ее успехам и начинаниям, и в этом плане он никогда не испытывал страхи Кроноса: что однажды его собственный отпрыск превзойдет его. Пускай: Зевс знал, что сам был не идеален, что подобной идеальности глупо было бы требовать от других, но то понимание пришло к нему позже.

[indent] - Не говори так, - Громовержец нахмурился, сдвинув брови: слова Афины ему не нравятся. Когда это он преуменьшал ее заслуги или стал считать ничтожными? Дело было вовсе не в Пинде и не в Албании, и дочь сама все прекрасно знала. И в этом крылся главный предмет зависти Ареса к сестре: та, ничего не делая, все равно бы оставалась для него лучшей, любимой и самой-самой, хотя, конечно же, Афина не сидела, сложа руки. А Зевс продолжает хмуриться, когда и слова дочери, и собственные мысли ему уже давно не нравятся. Если бы все сложилось иначе, то он бы, конечно, так на нее не наседал, но однажды их пантеон пал, а боги стали умирать, и он это чувствовал. То было совсем новым и жутким для него - ощущать все эти потери, которые, особенно близкие, его задевали до глубоких ран. Он эгоистично этого не хотел, а еще, не менее эгоистично, наплевал бы и на всю Грецию, и на всех греков, если бы это сохранило жизнь его детям. Ужасная позиция для Верховного, и Зевс об этом прекрасно знал, но ничего не мог поделать. Ему бы собрать сейчас всех детей, начиная с Афины, и запереть где-то в безопасном месте, подкрепим все приказом сидеть тихо, как глава их пантеона... эта мысль не дает покоя, но Громовержец молчит: он понимает, как подобным заденет детей, как подорвет их доверие - пусть и ради собственного спокойствия. А еще он знает, что некоторые его посмеют ослушаться, и в этом случае Афина будет в первых рядах.

[indent] - В этой войне уже нет ни справедливости, ни чести, - и эта война еще только начиналась, несмотря на то, что каждый день для их страны, для тех стран, где она бушевала, был помножен на вечность. - Переломить ход событий будет не просто, как и вырвать победу. Я прекрасно понимаю, как жаждешь сражений ты, дочь моя, как верные греки хотят выкинуть с наших земель захватчиков. Но ты также не можешь не знать, что одним махом нам не победить, что зря проливать кровь, чтобы потом некому было ковать эту победу и ее увидеть, не стоит. Да, они готовы пожертвовать своими жизнями, как и ты, но такие жертвы сейчас будут напрасными, и они ослабят и без того нашу не слишком сильную позицию. Нам нужен план, Афина, а еще поддержка, снова собрать силы и дождаться лучшего момента для удара, - не то, чтобы Зевс сейчас говорил что-то новое, чего его дочь не знала, но в Афине говорили иные чувства, и ей было невыносимо от одной мысли, что сапоги захватчиков топчут их земли, принеся с собой боль, хаос и разрушения. Поэтому тут вряд ли она поймет его личный эгоизм, с которым Громовержец все еще пытается бороться - иначе бы его приказы были иными, и они Афине определенно не понравились бы. - Да, я хочу тебя удержать, посадить под замок и не выпускать, пока все не закончится, пока не будет безопасно, - он отвечает на ее взгляд, чувствуя, как она сильнее стискивает его предплечье: ведь Афина и без его слов знала ответ на свой вопрос. То, как Афина сходит с ума от бездействия, Зевс сходит с ума от бессилия, когда он ничего не может поделать, чтобы его дети не умирали. Это похоже на замкнутый круг, который можно разорвать, лишь вернув себе все силы и власть, что кажется каким-то фантастическим и таким далеким. - Я мог бы тебе приказать, дочь моя, - они тоже об этом оба знают, но также знают, что Громовержец никогда так не сделает, а Афина в кой-то веке ослушается его приказа. Какая-то патовая ситуация, которую не разрешить ее мудростью, когда его эгоизм ее не воспринимает, когда ее мудрости все равно не хватает того, пускай и несколько смертного компонента в страхах и отеческих чувствах, чтобы его до конца понять. Этот круг надо как-то разорвать, и Громовержец знает, что делать, но только потом каждый останется при своем, что прискорбно, когда идеального решения здесь нет.

[indent] - Гестия, Гермес, Ника, - он перечисляет имена тех, кто уже причастен, кто может внести свой вклад и уже это делает. - Я бросил клич, но то, кто откликнется и когда... - потому что его власть теперь не абсолютна, потому что многие боги забыли, что они принадлежали к их пантеону, начиная жить жизнью смертных, забыв про Грецию и явно не желая ради нее рисковать хрупкой жизнью здесь. С этим он тоже ничего не может поделать, да и у него нет времени и сил на поиски и уговоры, когда война идет в его землях. Тем более, что кто-то может быть и на Олимпе, и, если ты не Зевс, то выбраться оттуда может оказаться не так быстро. - Я все помню, - снова повторяет он и также хмурится, когда мысли продолжают ему не нравиться, когда еще вмешивается память. Он помнит, как стоял с дочерью на вершине Олимпа, не зная, за что хвататься и куда бежать, когда ушла Метида. Он растеряно покосился на маленькую Афину на своих руках, пытаясь придумать достойное объяснение, что маму унесло за какой-то треклятой непонятной и никому не нужной мудростью, и вот она непременно вернется, хотя не обещала ни разу. И как такое сказать? Про себя Зевс тяжело вздохнул, и в его руке появилась молния, которая мигом отвлекла Афину от разных мыслей. Еще он помнил те времена, когда они остались вдвоем, и он, тяжело дыша, весь в крови, поднимался на ноги, понимая, что они не выстоят, что их война проиграна, что их пантеона больше нет. Занесенный удар, и лабрис отрубает крыло какого-то архангела, а следом перед ним возникает дочь со щитом, чтобы не допустить смертельного удара ему в грудь. Потому что боги стали умирать, и кровь у них сделалась алой, как у смертных, а не серебристый божественный ихор, как было когда-то. Сейчас, стоя подле Афины в ее сне, Зевс слишком ярко ощущает все то, что чувствовал, когда он остался с дочерью один эти два раза, переломных для них.

[indent] - Мы не станем сидеть, сложа руки, и ты поведешь наших воинов в бой, - это решение было самым очевидным, но не сказать, что его принять было так легко - не для Зевса определенно. - Мы будем использовать ошибки наших врагов, но мы не будем напрасно рисковать жизнями. Мы спасем стольких, скольких сможем, чтобы, когда придет время решающих сражений, они взяли в руки оружие и пошли вперед. Сейчас враги упиваются своими победами, но ты сама прекрасно знаешь, что бывает с теми, кто недооценивает противника, а еще ты знаешь, как отчаянно бьются те, кому фактически нечего терять, и до такого я доводить не хочу, - он не говорит дочери, что ей стоит делать: она сама прекрасно все знает, как богиня войны, которая придумала множество стратегий, принесла бесчисленное количество побед. Нет, этими указаниями он никогда ее не оскорбит и не поставит под сомнения саму ее суть. Когда-то однажды Зевс доверился еще совсем маленькой Афине, которая заявляла, что, взявшись за молнию, с ней ничего не случится, и он готов делать это дальше и впредь. Даже несмотря на свои собственные страхи, когда он раз за разом просит ее быть осторожнее, но не отдает приказ, чтобы она сидела где-то в стороне. - Так вот, скажи мне, дочь моя, что мы будем делать? - это всегда будет их войной, но Афина будет той, кто поведет их вперед.

Подпись автора

https://i.imgur.com/XoV45is.gif   https://i.imgur.com/CqmZQWR.gif

Если вам говорят, что вы многогранная личность — не обольщайтесь.
Может быть, имеется в виду, что вы гад, сволочь и паразит одновременно. ©

+1

28

Афине должно было быть страшно, но ей не было. Ей никогда не было страшно. Ни когда, будучи маленькой девочкой на коленях отца, она впервые протянула руки к его молнии, ответив на предупреждение Зевса о том, что может обжечься, лишь встряхиванием копной непослушных золотых волос; ни когда он привел на Олимп Геру, попросив дочь «хотя бы попытаться» принять новую мачеху; ни когда ее подруга, Паллада, заносила свое копье, метясь в Афину; ни когда Зевс призвал богов к гигантомахии; ни когда все они бежали из Греции, оставив Верховного наедине с бедой, потрясшей весь олимп – Тифоном, а Афина осталась, зная, что никогда не бросит отца в самом тяжком из испытаний. Она не испугалась Эфиальта, которому Тифон обещал отдать ее после своей победы. Она с презрением смотрела на Кадма, которому было обещано то же самое. Она с выверенным холодом относилась ко всем выходкам Ареса, хотя он в своем стремлении принизить сестру, порой, был по-настоящему опасен. Она не испугалась даже в тот день, когда они с отцом остались живы вдвоем, чтобы сражаться с наступающим воинством монотеистов. Так почему же она должна была бояться сейчас? Неужели она на самом деле должна была испугаться смертных и их воинств после того, как сражалась с Аресом и побеждала раз за разом? Нет, Муссолини даже близко не стоял рядом с теми бедами, что приносил Олимпу ее брат. А Гитлер при всех своих амбициях все равно оставался грязным навозным жуком, которого удобно использовали скандинавы, покусившиеся на весь мир. И секрет был в том, что скандинавов Паллада не боялась тоже. А раз не боялась, значит, они не будут прятаться и ждать. И Афина не будет в первую очередь.

- Помнишь, что я сказала тебе, когда ты заявил мне, что я еще слишком мала, чтобы сражаться с монстрами в одиночку, даже с твоими молниями? – она устало улыбается, но от этой улыбки Афина все равно расцветает, а лик ее становится светлее даже во сне. Она всегда сохраняла серьезность, редко можно было увидеть Палладу улыбающейся, а тем паче смеющейся. Но с отцом – это совсем другое дело. Он видел ее и хохочущей так, что этот смех колокольчиками рассыпался по Олимпу, и горько плачущей из-за детских обид и огорчений. Чаще из-за того, что циклопы отказывались давать ей молнии без дозволения Громовержца, потому что все знали, что если Афина невольно себе навредит, Зевс будет в ярости.

- Что я вовсе не одна, а вдвоем с тобой мы сможем все, что угодно, - она смотрит отцу в глаза спокойно, уверенно, твердо. Взгляд этот не изменился ни за века, ни за тысячелетия. Ребенком Афина была убеждена в том, что ей ничего и никогда не будет, потому что ей не доставало опыта, зато доставало святой убежденности в том, что папа сможет защитить ее от чего угодно. Теперь, когда она была уже взрослой, многое повидала, а опыта у нее было более, чем достаточно, она была убеждена в том, что они смогут победить любое чудовище, потому что они уже их побеждали. Битва с Тифоном была чудовищной. Тех, кто предпочел сбежать в Египет, можно было понять. Но Зевс не сбежал. И Афина не сбежала тоже. Та победа далась им нелегко, но все-таки они победили. И все-таки, Гитлер и Муссолини, даже вдвоем, не были равны Тифону ни в чем. Да, может быть, они тоже стали слабее с веками, но правда состояла в том, что смертные все еще были им по плечу. И всегда будут.

- Так вот сейчас я тоже не одна, пап. Есть ли что-то, с чем мы не справимся на пару? – она сжимает его предплечье крепче, желая вселить в Зевса ту же уверенность, что испытывала сама. Она знает, почему он за нее боится. Вовсе не потому что сомневается в ее уме и ее силе, а потому что даже после всего, что они прошли, она для него все еще была и оставалась, хотя бы отчасти, той маленькой девочкой, что в восторге верещала от его молний, сидя на коленях у Громовержца и даже думать не думая о том, что в отличие от всех остальных, у нее не было матери. Только отец. И в ту пору совершенно неважным оставалось, как далеко ушла Метида. А сейчас совершенно неважным было, в сущности, где все остальные. Потому что это был вопрос, навеянный не рационализмом и твердой необходимостью, а стремлением убедить отца в том, что ждать они больше не могут, да и нечего им, в сущности, ждать.

- Мог бы, конечно. И мне бы пришлось тебя послушаться, - а когда она, в сущности, нарушала его прямые приказы? Никогда. В этом был хрупкий баланс их отношений не как отца и дочери, но как Верховного и его подопечной. Зевс не торопился ей ничего приказывать, оставляя свободу воли ровно в том количестве, в котором ей нужно. Афина не ослушивалась отца, услышав его прямой приказ, а не просьбу, или убеждение. И на самом деле, Паллада была очень благодарна за эту гармонию, потому что это была та заветная плоскость, в которой ей комфортно было существовать. Нарушать приказы отца и Верховного? Мыслимо, но отчаянно нежелательно. Паллада терпеть не могла расстраивать отца и идти против его воли. Впрочем, они крайне редко расходились в своих устремлениях настолько, чтобы быть вынужденными сталкиваться лбами напрямую.

- Благодарю тебя, отец, - она снова улыбается, глядя мужчине в глаза, а затем отпускает его и делает несколько шагов из стороны в сторону, размышляя, - Мы могли бы убить их обоих, пожалуй – и Муссолини, и Гитлера. Нам хватило бы на это сил и хитрости, - хватило бы, Паллада знает точно. Знает, как никто другой, потому что она – стратег до мозга костей. Оценивать свои и чужие силы ей совершенно привычно, - Но ты же понимаешь, что это лишь куклы, скандинавские марионетки, возомнившие о себе слишком многое. А значит, мы должны убить не их. Мы должны уничтожить режим, который они олицетворяют. А для этого, прежде, развеять миф об их непобедимости и, по возможности, сделать так, чтобы их собственный народ их и убил. И тогда, их начинания станут проклятыми и неприличными на годы вперед. Может быть, мы и не убьем этим фашистскую и нацистскую заразу навсегда, но мы надолго уничтожим ее, как идеологию, как режим и как мерзкий символ, которому поклоняются сейчас эти ублюдки и выродки, - она скрещивает руки на груди, продолжая размышлять и расхаживать их стороны в сторону, хотя план, в сущности, готов у Афины уже очень давно.

- Тебе стоит оставаться в Италии и привести Муссолини к тому концу, которого он заслуживает. Сделай так, чтобы его вздернули свои же. Сделай так, чтобы миф о его непревзойденной силе и партнерстве с немецким выродком оказались лишь мифами. Уничтожь эту дрянь не физически, но прежде идеологически. Это то поприще, на котором нам нужно будет одерживать победы, если мы хотим выиграть навсегда, а не на какое-то время, - и в этом смысле Афине доставалась задача куда, как проще. Греков не нужно было убеждать в том, что Греция должна освободиться от своего захватчика. В Греции и без того это все знали, а значит, оставалось только организовать смертных и дать отпор тем, кто покусился на принадлежащую им святую землю.

- Что же до Греции, то здесь наш выбор невелик, - она разводит руками, вновь повернувшись к отцу, - Люди хотят сопротивляться агрессору и захватчику. Дадим им такую возможность. Я уже начала создавать сопротивление. Раздуем эти угли до полноценного пламени и планомерно изгоним ублюдков с наших земель. Но боюсь, что этим мы создадим себе следующую в очереди проблему, которая назрела бы даже без войны, - Афина глубоко вздыхает, закрывая глаза, - У нас король – бездарный трус и коммунисты ему в противовес. Не знаю, что из этого хуже, но знаю, что это в любом случае закончится гражданской войной. Я постараюсь сделать так, чтобы она началась не раньше, чем мы изгоним оккупантов.

Подпись автора

https://i.imgur.com/y9OBFJT.gif https://i.imgur.com/8WgFGTd.gif

0


Вы здесь » Let it burn » Личные эпизоды » Но я знаю точно, моя стезя обернется в стальную плеть...


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно