Нефтида не умела просчитывать риски. Не умела, потому что в этом у нее никогда не было ровным счетом никакой нужды. Ее окружали люди, боги, в большинстве своем, мужчины, которые всегда могли ее защитить, помочь ей в критической ситуации, принять решения, на которые она была попросту неспособна. У нее даже были специально обученные люди, которые точно и безусловно знали, что нужно делать, чтобы защитить ее, не дать попасть в непозволительную передрягу, сохранить ей жизнь. А потому, она не только не умела просчитывать риски, она еще и никогда не считала необходимым это делать. Зачем? Хватало и того, что за нее решали, как и куда можно поехать, что следует предпринять, чтобы не получить неприятности, как надлежит действовать, чтобы ее давние арабские друзья до нее не добрались.

К чести Небетхет, следовало уточнить, что она следовала всем указаниям, рекомендациям и наставлениям безоговорочно. Она была из тех, кто безусловно и легко принимал свое неведение и непонимание ситуации. Ведь она и впрямь ничего не понимала в вопросах собственной безопасности и даже не пыталась сделать вид, что дело обстоит иначе. Для этих целей у Нефтиды была охрана и эта охрана исправно выполняла свои обязанности, давала рекомендации и следила за их исполнением. Вот почему за последние несколько лет с женщиной не происходило ничего дурного, хотя она отчетливо понимала, что ее не оставят в покое ровно до тех пор, пока она не сменит свою смертную личность на новую. Сделать этого, впрочем, Небетхет не могла по одной довольно очевидной причине: мир знал именно Амиру, именно ее историю, на ней богиня построила свою медиа-империю, на ней вела свою благотворительную деятельность, этой личностью пользовалась для реализации своих смертных амбиций.

Женщина отчетливо понимала, что настанет момент, когда ей придется отказаться от этого лика и от этой истории, хорошо знала, что это не может продолжаться вечно. Но во-первых, тот момент еще не настал, а во-вторых, она еще не придумала, на кого сменит свою личность для достижения схожего эффекта. Все-таки Амира была безупречна в трагизме своей истории, ее знала вся Европа, и это хорошо отражалось на всем: на рейтингах, на ее будущем, на текущем положении вещей и на финансах. А учитывая, что за жизнь привыкла вести Небетхет, это было отнюдь не последним пунктом.

Иными словами, за последние несколько месяцев охране Нефтиды пришлось поднапрячься весьма основательно. То, что арабы вышли на нее и ведут наблюдение, было известно и ей самой, и всем, кто обеспечивал безопасность дома во Флоренции. Зимой это было легко и ничего не стоило, потому что всю зиму женщина проводила в Италии, ходила по картинным галереям, часами сидела в одних и тех же ресторанах, изредка принимала гостей. Сложнее ситуация становилась по весне, когда Нефтида оживала, как природа вокруг них и начинала ездить по миру – вести мероприятия, представлять очередную книгу, посещать свои благотворительные центры. И хотя из охраны никто не жаловался – попросту не имели права – напряжение в этом году чувствовали все, начиная с самого марта, так что штат охраны пришлось даже расширить на пару человек.

Как там звучала эта дурацкая русская поговорка? У семи нянек дитя без глазу? Небетхет не была ребенком. И глаза у нее были на месте. Но существовало обоснованное подозрение, что только пока. Она знала, что арабы были безжалостны к своим женщинам, а в ее случае – они совершенно точно не собирались с ней нянчиться. Так что Нефтида нередко признавалась самой себе, что она лучше совершит суицид и вознесется на Поля Иалу, а затем проведет лет сто в их с Сетом дворце, чем окажется в руках ублюдков. Увы, ублюдки тоже об этом знали. А потому, у нее даже возможности язык себе откусить не оказалось, когда ее доставили на яхту в нейтральных водах.

Как это случилось? Как так вышло, что эта чертова охрана все-таки не смогла проследить за всем и вся? Нефтида отчетливо помнила, как в ресторане в Авиньоне зашла в туалет, чтобы поправить макияж. Отчетливо помнила, что перекинулась парой милых фраз на английском с какой-то незнакомкой. Отчетливо помнила, что в шею, что-то воткнулось – неожиданно, непредсказуемо, нелепо. Странно. Богиня протянула пальцы, чтобы вытащить не то иглу, не то целый шприц, но пальцы уже ее не слушались. Мгновение спустя тело налилось свинцовой тяжестью. Нефтида моргнула, а затем тьма ее поглотила.

Она думала, что отлично знает, как работают представители ее многоуважаемой, а на деле, совершенно беспардонной, несоизмеримо жестокой и аморальной семьи. Она думала, что ничего не забыла. Но это вовсе не было правдой. Ведь до сих пор ей не доводилось проверять на собственном примере принципы их работы. А работали они равно очень профессионально и безжалостно. И когда ломали ей пальцы, и когда избивали ее ногами, и когда заставляли ее есть силой, потому что дать ей умереть от голода, или обезвоживания никто не собирался тоже. Только не теперь, когда она наконец-то осталась в их руках, может быть наказана за весь позор, что принесла семье, а затем показательно казнена по принципу убийства чести, все еще практикующегося в этих диких странах.

Ее жизнь до этого показательного мероприятия вовсе не обещала быть простой. Особенно потому что арабы давно уже поняли, что все это время ей везло совсем не просто так, да и не везло вообще-то, ведь все происходящее было разумным следствием ее магии. Колдовать Нефтида могла и со связанными руками, просто из вредности утопив яхту еще до того, как туда прибудут дражайшие родственники, а потому, когда ее не били, ей кололи успокоительное, но немногим позже – наркотики, что позволяло ей не спать, зато не позволяло себя контролировать. Это, впрочем, не могло продолжаться вечно, потому что арабские родственники все-таки соизволили почтить ее своим визитом.

Нефтида была богиней одного из древнейшего пантеона на земле. Да-да, перед ними еще были шумеры, но кто о них помнил на самом деле? Нефтида входила в Великую Эннеаду. Нефтида видела развитие и падений величайших империй. И если кто-то из проклятых смертных ублюдков думал, что он может поставить ее на колени, поливать ее грязью на своем арабском и хватать ее за волосы, заставляя смотреть на него, то этот кто-то сильно ошибался, и проклятия не заставили себя ждать. О, тот, кто называл себя ее братом, равно как и тот, кто называл себя ее отцом, даже не подозревали, что они пробуждали в ней в эти самые мгновения. И сил Нефтиды вполне хватало для того, чтобы каждый удар, нанесенный ей, отдавался в них тысячекратной мощью проклятия. Они думали, что с ее смертью все закончится? Нет, с ее смертью для них все только начнется.

Впрочем, моральное удовлетворение, во-первых, было недостаточным, потому что Нефтида не видела, как ее обидчики умерли в муках, а во-вторых, недостаточным, потому что она испытывала физические страдания и потому что на месте, где лилась ныне ее кровь, больше не вырастал алениум, иначе известный, как роза пустыни. Иными словами, все происходящее злило женщину все сильнее с каждым мгновением, но силы свои она ныне берегла для того, чтобы погубить всех разом – на той самой казни, которую непременно сделают публичной в назидание всем. И хваленый Европейский Союз, так ратующий за права человека, ничего не сможет с этим поделать.

Ее доставили в Дубай как-то незаметно. Нефтида не помнила точно, когда причалила яхта, куда именно, не помнила вертолета, она вообще ничего не помнила, потому что пара уколов быстро выбили из нее желание держать глаза раскрытыми и не рыдать в ответ на каждый новый удар. Она вообще не плакала, но вовсе не потому что силилась держаться, а потому что шок был такой сильный, что подавлял любые эмоции. Будь на то воля самой Нефтиды, она бы рыдала так, что затопила бы город. Но женщина сложно отходила от препаратов, еще сложнее мирилась с тем, что заперта в комнате дворца, который когда-то был ей почти домом, почти невыносимо – с визитами женщины, которая считала ее своей матерью и убеждала покаяться и просить Аллаха о милости.

- Это вам всем здесь стоит просить Аллаха о милости, потому что когда настанет час, вас никто не спасет, - выплюнула в ответ Нефтида, отчетливо зная, что выжить ей все равно не удастся. Но от количества арабов, которых она заберет с собой, как-то теплее становилось на сердце.

Разумеется, ее пиар-менеджеры следовали исходным указаниям, а потому, о похищении уже через неделю гудела вся Европа. Вопли о нарушении прав человека, о похищении публичной личности, вялые попытки политического давления, визит Европейского уполномоченного по правам человека в Дубай. Кажется, последнее несколько напрягло «отца» принцессы, раз уж он сам совершил к ней визит и пообещал сохранить ей жизнь, если она будет хорошо вести себя на приеме с уполномоченным, который лишь хочет убедиться, что девушка добровольно уехала в ОАЭ и ее жизни ничто не угрожает. Нефтида рассмеялась. Разбитое лицо, сломанные кости, синяки и гематомы. Как он рассчитывал сделать вид, что ничего не происходит? Неважно, ведь Небетхет не собиралась здесь никому помогать. Но она согласилась. А в назначенный день устроила такую истерику на приеме, моля о помощи и спасении, что следующие пару суток от нанесенных побоев она не могла даже шевелиться. Если бы не божественная регенерация, вне всякого сомнения, она бы умерла, но, увы, такой исход ей теперь не светил, да никто и не ставил перед собой цель убить ее прямо сейчас. Нет, эта чертова варварская страна и ее правящая семья знали цену жестокости и «доброму» имени. А потому, у Небетхет были обоснованные страхи относительно того, как ей на самом деле придется умереть.

Шел четвертый день после визита большой шишки из Европы. Нефтида смогла вставать, так что ей удалось успешно смыть с себя кровь в душе. Кажется, несколько костей срослись неверно и это плохо, потому что будет мучить ее до избавления от этого проклятого смертного тела. Странно, но думала женщина теперь совсем не об этом. А о том, что она, вообще-то, обещала Сету обновить татуировки. Он вечно все забывал и тянул до самого конца, так что явится, наверное, когда они совсем перестанут действовать. И кто только теперь обновит ему их? Нефтида терпеть не могла тех, кто не мог сдержать своего слова. А теперь свое слово не могла сдержать она сама. Чертовы арабы.

Время тянулось бесконечно долго. Бесконечно долго, нудно, тяжело и болезненно. Физически болезненно, потому что с моральной точки зрения Нефтида вообще ничего не чувствовала. Страх можно испытывать, когда ты не знаешь, чего именно ждать  и не готов к паршивым итогам. Надежду – когда веришь в то, что ситуация может измениться. Огорчение – когда тебе было, о чем сожалеть. Небетхет была богиней. Она не огорчалась, потому что знала, что вернется, рано или поздно и непременно отомстит – со всем женским коварством и жестокостью, на которую она была способна. Она ни на что не надеялась, потому что достать ее Дубая, обойдя все препятствия местных не смогла бы ни одна охрана на земле. Она ничего не боялась, потому что бояться нужно было раньше, до того, как она попала в руки этих чертовых выродков. Теперь было уже поздно. Для всего этого. А потому, день ото дня Нефтида проводила, копя силы. У нее не было такого потока, как у Исиды, или Осириса, или Ра, но тоненькие ручейки нет-нет, а заполняли ее, напоминая лишь об одной тысячной былого могущества. О, Нефтида была отнюдь не первой из Эннеады, но сама принадлежность к оной делала ее на то время одним из десятки самых могущественных божеств на земле. И случись то, что происходило сейчас, много лет назад, когда Египет еще был их, принадлежал им и являлся частью их вечного царства, она бы погубила всех на этой земле одним взмахом своей руки. И ей ничего бы за это не было, потому что это не Египет. Никто бы даже не заметил.

Нефтида все помнила. Она ничего не забыла. Это было ее даром и ее проклятием. Потому что сейчас, сидя в этой безвкусно обставленной комнате, где в интерьере руководствовались не чувством стиля, а принципом «дорого-богато», она мечтала только об одном – накопить силы, чтобы проклясть всех этих ублюдков разом до девятого колена, но вместе с тем помнила, что прежде ей ничего не стоило бы выплюнуть всего одно проклятие, которое обрекло бы целые роды и семьи на медленную и мучительную гибель, женщин – на бесплодие, детей – на болезни, стариков – на одинокую смерть. И прежде, не нуждавшаяся ни в какой поддержке из-за этой дурацкой ситуации с арабами, не нуждаясь в поддержке из-за того, чем они стали, как боги, Нефтида ощущала гнев. Ей нужны были ее силы. Ей нужна была вся ее губительная мощь, которая могла смести города и страны, погубить посевы и устроить из эмиратов лишь выжженную пустыню. Да, Нефтиде полагалось то, что не осталось ее сестре и братьям. Она была олицетворением бесплодия, засухи, смерти, голода и последствий палящего зноя. Это не то, чему век от века поклонялись люди. Но если кто-то не догадывался, что будучи вместилищем всего, чего опасались египтяне, она могла обрушить всю мощь этих явлений на мерзавцев, посмевших пролить хоть каплю ее божественной крови, то это кто-то был безнадежен.

Что ж, теперь Нефтида была не в Та-Кемет. Теперь она вынуждена была мириться с тем, что сил у нее ощутимо поубавилось, а это значило, что уничтожить эту поганую страну разом у нее не выйдет. Придется терпеть, ждать, копить силы и проклясть всех, кто придет на ее казнь. А в том, что это будут ее названные братья, отец, дяди и дедушки – не было ровным счетом никаких сомнений и истории прошлого века, в том числе самые бесчеловечные, доказывали это лучше всего на свете. Может быть, и не все мужчины этого рода получат свое проклятие и передадут его детям, но их будет достаточно, чтобы когда Нефтида вернется, половины аль Саудов уже не было. Со второй половиной она всенепременно разберется сама.

Нефтида не питала никаких возвышенных надежд на то, что ее успеют вызволить раньше, чем местные дикари приговорят ее к казни. Ничего подобного. Она ведь намеренно никому не рассказывала о своих проблемах с арабами. Не знала даже Исида, потому что сестра непременно привлекла бы Гора к этому делу и заставила его все исправить. Не исключено, что вынудила бы Осириса. Да даже расскажи Нефтида все Анубису, ей было бы чего ждать, потому что сын воспринимал ее как свою ответственность, как часть той жизни, что никогда не была ему доступна, потому что Небетхет не имела никакого отношения к его воспитанию и вообще-то, в нормальном человеческом мире родители заботились о своих детях, а не наоборот. Но Нефтида никому и ничего не сказала. Не потому что к слову не пришлось, а потому что жалкие смертные рассматривались ею, как такая же жалкая проблема, которую она, взрослая женщина, должна была каким-то образом решить сама. И вообще-то хорошая охрана, которой платили много денег, должна была стать тем самым решением. Но нет. Не стала. И Нефтида все равно ни о чем не жалела. Даже о том, что не рассказала ничего и Сету тоже. Уж он-то точно был в состоянии выбить дурь из всех, кто ее преследовал.

Единственным развлечением в месте временного заключения Нефтиды, было смотреть в окно и читать Коран. Читать священную книгу мусульман Небетхет не собиралась, потому что для нее с ее возрастом и знаниями, это было все равно, что читать азбуку. Смертные придумывали себе много странных постулатов, чуждых язычеству. И по счастью, сейчас они жили в мире, где никто не мог заставлять другого следовать принципам, которые сам человек не принимал. Можно было бы рассмеяться на этом месте, но Нефтиде было не смешно. Вообще-то, ей было бесконечно скучно, ведь даже еда здесь была так себе. Могли бы хоть телевизор повесить на стену!

Утром того дня, когда во дворец вторгается Сет, Нефтида ощущает, что-то неладное. И этим чем-то вовсе не были неправильно сросшиеся кости и суставы, вовсе нет. К физической боли быстро привыкаешь, как ни странно, и даже несмотря на то, что женщина никогда с такой болью не сталкивалась, даже она признавала, что через несколько дней ощущения притупляются, становятся почти незаметными, никчемными, пустыми. Нет, она ощущала, что-то другое. Не могла предположить, что приближение Сета, потому что божественную ауру она всегда ощущала иначе, но воздух вокруг и впрямь становился тяжелее. Так что, Нефтида даже не вздрагивает, когда слышит выстрелы. Она продолжает лежать на кровати, не успев даже вздрогнуть, просто потому что ей и в голову не приходит, что это пришли за нею. У арабов вечно были какие-то разборки между собой, а еще вполне могло так статься, что кто-то из ее мнимых братьев сошел с ума, обдолбался наркотиками и теперь вел себя, как распоследняя мразь в родительском доме. Хотя, почему как?

Нефтида ни на что не рассчитывала. И  не надеялась. И не думала о спасении. На самом деле, мысли ее все это время были очень далеко, она не хотела вовлекаться ровным счетом ни во что, растрачивая силы на какие-то неуместные переживания. Но по мере приближения Сета она все-таки вынуждена была прислушаться к собственным ощущениям. И еще раз. И еще. Да, во дворце совершенно определенно был бог. Аура колебалась и была очень динамична, а еще, не слишком близка, но стоит Сету протий на второй этаж, как Нефтида ощущает его весьма и весьма явственно. Она успевает сесть на кровати, задохнувшись единовременно от возмущения – как проклятые смертные могли сопротивляться и кто вообще заставил из подумать, что они могут противостоять египетскому богу войны?! – и от предвкушения бесконечно сладкой мести, а месть это единственное, чем Нефтида жила все эти последние дни.

Она, конечно же, понимает, что ей пока нельзя выходить. И в ответ на возглас Сета только коротко кивает, как если бы он мог ее видеть. Он не мог, но Нефтида все равно осталась на месте, прислушиваясь к каждому шороху. Вот дурак, у него ведь уже наверняка перестали действовать татуировки! Он же рисковал жизнью! Она потом наорет на него за это, а пока женщина напряженно замирает у порога комнаты. И очень зря, потому что влетевший внутрь кузен, или как там они назывались в соответствии с культурным кодом этих необразованных болванов, натыкается прямо на женщину, хватает ее за волосы и тащит в коридор. Длинна галерея хорошо просматривается и отлично простреливается. Суета, попытки сопротивляться… Нефтида рассмеялась бы в лицо тому, кто все еще пытался, что-то противопоставить ее мужу. Смертные и один из древнейших богов земли. Ну, что за вульгарная нелепость?

Впрочем, Нефтиде стоит задуматься об ином. И она отчетливо это понимает, когда пальцы сжимаются на ее шее, а дуло пистолета утыкается в висок. Да, богиня видит супруга неподалеку, а еще она видит кровь и трупы и ее слегка тошнит, а желание вырваться все больше мотивируется именно стремлением не видеть всего этого кошмара, а просто знать, что он есть, но в конце концов, она все-таки замирает на месте, глядя на приближающегося супруга.

- Сделаешь еще шаг и я прострелю ей башку! – на достаточно чистом английском с некоторым акцентом, орет кузен, демонстративно возводя курок. Фу, позер, Нефтида терпеть такое не могла. Но сейчас она оставляет комментарии при себе, потому что знает, что может своими шуточками и насмешками довести психопата до того, что он и впрямь протаранит ей висок. А, впрочем, она ведь уже приготовилась к смерти, так был ли смысл откладывать?

- Положи их всех и сожги это место. Если получится, то замети Дубай песками, пусть останется только пустыня. Я посмотрю на это с востока и порадуюсь, - говорит она Сету на древнеегипетском, - А татуировки обновлю, как только вернусь.

Что эти смертные себе позволяли? Нет, правда! Какого хрена они себе позволяли? Перед ними были два египетских бога. Все, что в таком случае могли позволить себе эти жуки – пасть ниц и целовать подолы их одежды, молиться, возносить им хвалы и надеяться на милость. Потому что Сет и Нефтида это вам не Осирис с Исидой. Мало того, что Сет был воплощением смерти, палящего зноя, войны и воинской ярости, который вечно находился в так-себе-настроении, которое вообще-то только Небетхет и могла воспринимать, как должное, потому что она знала мужа уже очень-очень давно, так еще и Нефтида была избалованной, капризной, жестокой и непримиримой дрянью, которая никогда не имела никакого особого расположения к людям, на жалела их и полагала, что, в общем-то, совершенно без разницы, кто именно их убьет, ведь они все равно сдохнут сами. Одним десятком лет больше, одни меньше. Кто бы вообще заметил? А теперь только вдумайтесь в эту ситуацию. Они тут стояли посреди коридора, ублюдок вжимал пистолет ей в висок и смел еще, что-то там у нее спрашивать. На глазах у Сета. У того самого Сета, который отрывал чужие головы так же легко, как открывал бутылку кока-колы. А между прочим, бутылка кока-колы сейчас была бы очень кстати, потому что сидеть на хлебе и воде в ожидании своей казни – это очень обременительно, тяжело, скучно и морально утомительно. Как несложно было догадаться, Нефтида вообще терпеть не могла все, что хоть как-то ее утомляло.

Но на самом деле, среди прочего, Небетхет чувствовала себя откровенно паршиво. Ей чудовищным усилием воли удавалось не трястись в руках мерзавца, потому что от одного запаха крови немыслимо тошнило, кружилась голова, а понимание того, что Сет, очевидно, был ранен, не добавляло оптимизма. Да, конечно, боги обладали куда большими способностями к выживанию, а выживание богов войны вообще было скорее свершившимся фактом, нежели некой формой вопроса. Но это не отменяло того, что Нефтида тревожилась и, как ни странно, сейчас не за саму себя. Потому что сама она приняла неизбежность своей смерти, как данность, не сомневалась этому факту и ничего не ждала. Но она не хотела той же участи Сету, даже если он пришел сюда только потому что ему нужно было переделать татуировки, а некому. Она вообще никогда ничего плохого супругу не желала. Ни когда бежала из Египта, ни когда узнавала обо всем, что он натворил, ни многим позднее. У него были причины желать ей зла, но Небетхет никогда не отвечала тем же. Что было для нее определенной формой странности, ведь во вселенной Нефтиды она была центром, а любой, кто становился причиной неудобств вызывал ее гнев, обиду и недоумение. К небольшому числу тех, с кем все было иначе, относился, конечно же, и Сет. Так что, его страдания не добавляли ей никакого оптимизма и ничуть ее не радовали. И пусть будь это тысячи лет назад, он бы непременно сказал, что все это – царапина, Небетхет и тогда бы беспокоилась. Беспокоилась, потому что ей не все равно. И все еще было не все равно.

- А если бы мы были в Та-Кемет, они бы целовали пол, по которому мы ходили, - снова на древнеегипетском замечает весьма авторитетно Нефтида и человеку, который плохо ее знал, могло бы показаться, что она просто невменяема, раз сейчас рассуждает об этом. И это, отчасти, пожалуй, все-таки было правдой. Хотя бы потому что на богиню отчаянно давило происходящее. Ей было больно, ей было страшно, от крови вокруг и человеческих тел кружилась голова, а пистолет к ее виску не прижимали, кажется, вообще никогда. И ледяной тон, которым она выговаривает то, что желает теперь, свидетельствует о том, насколько ей плохо, лучше всего на свете. Ведь это значило, что она старается держать себя в руках. А Нефтида никогда не заботилась о таких глупостях.

- Да тут не о чем говорить! Это жалкие смертные и уделять им так много внимания – слишком большая честь, - выплевывает женщина и рука, что сжималась у нее на шее, сжалась сильнее. Ублюдку явно не нравилось, что она вела беседы с мужем на неизвестном ей языке. Пожалуй, силенок на то, чтобы придушить ее прямо здесь ему бы не хватило, но если бы кто-то спросил Нефтиду, она бы сказала, что предпочитает пулю в висок. Быстро и безболезненно, ведь как известно, боль она тоже переносила с огромным трудом.

Это была правда. Нефтида не боялась Сета. Никогда не боялась. За всю свою очень долгую совместную жизнь с ним, она ощущала разный спектр эмоций, но только не страх. Там, где зажигались алые огни в его глазах, начиналась паника. Все знали, на что способен этот бог и как сложно остановить его, когда ярость пронзала его настолько, что взор глаз становился красным. Но Нефтида все равно не боялась. Он нередко возвращался домой после битвы с Апопом с горящим взором, потому что какое-то время его еще не отпускало – это же была самая жестокая битва из всех. Тогда он слабо себя контролировал, но никогда не причинял ей никакого ощутимого вреда. И Небетхет знала, что теперь не причинит тоже. Она вздрагивает, когда выстрел убивает кузена, замирает посреди коридора столбом, но рык мужа приводит ее в себя достаточно быстро, чтобы успеть коротко кивнуть и запереться в комнате. Нет, Нефтида не пестовала в себе бессмысленных надежд на то, что она сможет помочь и будет полезна. Она знала, что если останется под ударом, то Сет будет только отвлекаться, пытаясь ее защитить и это сделает еще хуже.

На пистолет она смотрит даже не с удивлением – с интуитивным отторжением. И потому что еще недавно он был уставлен ей в висок, и потому что она вообще не умела пользоваться оружием, а еще потому что сейчас она была в таком состоянии, что нечаянно могла выстрелить и в Сета тоже, если он зайдет не вовремя, или не предупредит, или что-нибудь еще. Но хуже всего, конечно, если он не зайдет вовсе. Выражение священного ужаса застывает на лице женщины и следующие минуты для нее длятся целую вечность. Когда все смолкает, она изо всех сил пытается понять, кто же победил. Нет, не то, чтобы она сомневалась в способностях супруга. Напротив, она знала их очень хорошо, а потому, он почти наверняка сумел положить всех. И все же она отчего-то посильнее сжимает в руках пистолет и ждет.

Сердце в груди начинает колотиться быстрее, когда она слышит голос Сета. Живой. Ощущение, что ее вдруг облили холодной водой, усиливается, женщина замирает на месте и  какое-то время стоит вот так, даже несмотря на то, что муж попросил ее выйти. Наконец, она делает несколько шагов, открывает дверь и перешагивает порог, бледная, как сама смерть – в лице ни кровинки, даже губы стали бледнее. Женщина с трудом дышит, делая короткие вдохи и стараясь не смотреть ни на коридор, ни на лестницу. Только на Сета. Но и на нем тоже кровь. Она, конечно же, понимает, что он ранен и какое-то время стоит, не в силах пошевелиться и чувствуя, как земля уплывает из под ног. Пожалуй, она могла бы сейчас лишиться чувств, но выстрелы заставляют женщину вздрогнуть и прийти в состояние обратное ступору. Слезы вдруг брызгают из глаз и заливают бледные щеки. Нефтида протягивает руку к ладони Сета, но только затем, чтобы ударить ее своей раскрытой ладонью.

- Ну, ты и дурак! – кричит она на него на древнеегипетском, когда слезы уже заливают все лицо, когда всхлипы начинают перемежаться со словами, когда Нефтида сотрясается в рыданиях, - Ты с ума сошел?! Ты же мог умереть! Погибнуть в этой дикой стране неотесанных пещерных дикарей! – женщина толкает его, но для Сета это, конечно же, смешно, вряд ли он вообще почувствовал всю мощь ее стараний, - Дурацкие татуировки этого не стоят! Раньше жил без них – пожил бы и еще немного до моего возвращения! Зачем ты рисковал жизнью?! Ты теперь ранен… Может быть, вообще умрешь! – и почему-то от мысли об этом ее вновь берет ужас, но Нефтида все равно не прекращает стоять и орать на мужа посреди дворца, усеянного трупами, - Идиот! Больше не смей так делать! – кричит она ему в порыве совершенно обычной женской истерики, а затем вдруг обнимает, утыкаясь в плечо и рыдая так, что будь они теперь в Та-Кемет, Нил вышел бы из берегов, а небо уже давно затянуло бы тучами, каких в этой солнечной стране не видели столетиями.

Нет, она не порыдает потом! Она порыдает прямо здесь, сейчас, немедленно и сию секунду! И то, что Сет не понимал причин этому и даже пытался приставать к ней с дурацкими доводами и вопросами, было доказательством того, что он совершенно точно очень давно с нею не общался и очень многое позабыл. Потому что в противном случае, он бы помнил, что это Нефтида. А Нефтида рыдает там, где захочет, сколько захочет и по любой причине, пусть даже она не была понятной ни одному взрослому человеку, или человеку, претендующему на то, чтобы называться взрослым. В Та-Кемет она могла реветь по любой причине, правда, поводов почти никогда не было, потому что это был божественный мир, Небетхет входила в Эннеаду, могла получать все, что душе ее угодно по щелчку пальцев, а обижать ее в здравом уме с таким мужем, с такой сестрой и с таким братом совершенно точно никто не взялся бы. Да и не брался, собственно. Пожалуй, если бы Нефтида в ту пору рыдала слишком часто, Нил бы точно вышел из берегов, а Египет перестал бы быть бесплодной пустыней и стал бы болотом. И все же, если богиня этого хотела, ей никто не запрещал. Потому что это ведь Небетхет. Зачем вообще, что-то запрещать ей, или учить ее сдержанности, если она итак совершенно очаровательна?

Но справедливости ради, стоило отметить, что текущее состояние Нефтиды не имело ровным счетом никакого отношения к ее привычным капризам и наивысшей степени избалованности. Она рыдала на плече у Сета не потому что пользовалась принципом «я это могу» и «что вы мне сделаете?», а потому что ей было сейчас очень плохо, сказывались попытки держать себя в руках все это время и смирение, с которым женщина приняла неизбежность своей гибели. В довесок, она и впрямь испугалась за Сета, потому что это было для нее совершенно нормальным. Она боялась за него всегда. Всякий раз, когда он уходил на битву с Апопом, что-то внутри нее обрывалось и Нефтида могла бродить тенью самой себя по дворцу, не находя ровным счетом никакого удовольствия ни в чем из того, что ей нравилось в иное время. Сет возвращался. Всегда возвращался. И все, кто знал, что Небетхет беспокоится, не уставали ей об этом напоминать. Но это не имело никакого значения, потому что он возвращался сегодня, а завтра мог не вернуться. Кто из них мог бы утверждать обратное? Судьба была неотвратима даже для таких, как они. Особенно теперь, когда они были почти что, как смертные, пусть женщине и не хотелось об этом думать, так как свое сравнение с этими жалкими жуками она считала унизительным.

Как бы там ни было, а сейчас Нефтида сбрасывала внутреннее напряжение, усталость и вполне физическую боль. И признаться честно, лучшее, что Сет мог сделать теперь – заткнуться, гладить ее по волосам и ждать. Он мог даже ничего не говорить и не пытаться ее утешить. Все равно бы не смог. У мужчин были проблемы с правильным подбором слов и более или менее справлялся только Анубис, в то время как все остальные предпочитали сделать вид, что они – каменные столбы, ничего не понимающие в женских истериках. Будь здесь Исида, она бы, вне всякого сомнения, спокойно и терпеливо обняла сестру и дала ей рыдать так долго, как потребуется, потому что в противном случае последствия могли бы быть весьма и весьма плачевными для всех окружающих и Исида это знала. Но здесь был Сет. И Сет, который так желал прервать любую связь со своей семьей и никак не соотносил себя с нею, вел себя точно так же, как и все мужчины в этой семье: как бревно. Он пытался обращаться к доводам разумности, аргументировал свою позицию объективной реальностью, задавал какие-то вопросы о том, может ли она сама идти, в то время, как Нефтида понятия не имела! И это вообще не было важно, потому что она не собиралась идти до тех пор, пока слезы из глаз не иссякнут, а на душе не станет легче. Ведь ей было страшно. Ей было больно. Ей было трудно. И ей было паршиво, наконец!

Но на самом деле, Сет мог сколько угодно приставать к ней с дурацкими вопросами и доводами разума. Это было бессмысленно и совершенно бесполезно, ведь сейчас Нефтида никого и ничего не слушала, не слышала, просто не хотела. Ей нужно было поплакать, и она плакала. Ей казалось уместным уткнуться в плечо Сета и она делала это. Почему бы и нет? Что могло, и должно было ей теперь помешать? То, что он недоволен и хочет уйти? Ну, так и Нефтида этого хотела. Но только, когда ей полегчает и ни единой минутой раньше. А разговоры все равно останутся лишь разговорами. Может задать ей те же вопросы позже. Где-нибудь в машине, или в самолете, или какой он там вид транспорта подготовил? Главное, чтобы не плавательный, потому что Небетхет в Египте была не шибко привычной к воде, признавала только молочные ванны и прохладные бассейны, а укачивать ее начинало уже на волнах Нила, что уж говорить о большем? Впрочем, об этом она теперь тоже не думала. Слишком сосредоточена была на собственных ощущениях, а потому и не сразу поняла, что хочет от нее супруг, когда он вынудил ее посмотреть на него. Кажется, он что-то говорил, но в ушах звенело от рыданий и она не расслышала. Не была сейчас в состоянии расслышать хоть, что-нибудь.

Впрочем, от неожиданного и непредсказуемого поцелуя в ушах зазвенело еще сильнее. Сердце в груди забилось сильнее. Конечно же, Небетхет ответила на порыв Сета, потому что вообще-то никогда не была против того, чтобы с ним целоваться. Она не понимала, с чего это он взял, что сейчас самое подходящее время, что ему можно и что он должен так делать, не дав ей нормально поплакать и это, в общем-то заставило Нефтиду ощутить прилив искреннего и вполне оправданного возмущения. Никакого уважения к ее чувствам! И хотя рыдания и впрямь стихли, потому что заливаться и вместе с тем целовать мужа, было не сказать, чтобы очень удобно, он совершенно точно потерял всякий стыд. Между прочим, целоваться в душе и целовать ее вот так, сейчас, в неподходящий момент – две совершенно разные вещи! Но все-таки Нефтида отвечает на поцелуй и даже дает ему продлиться какое-то довольно долгое время, прежде чем, наконец, отпрянуть от Сета, отступить на шаг и воззриться на него с искренним возмущением.

- Ты что, офигел?! – древнеегипетский таких слов не знал, так что Нефтиде приходится перейти на привычный современному человеку английский, - Я не разрешала тебе меня целовать! – справедливости ради, и не запрещала. И вообще-то не была против. Просто Сету следовало выбрать более подходящий момент. Но этого она не добавляет, а вместо этого выдает супругу звонкую, но ничуть не болезненную пощечину, - Я хотела поплакать! – заявляет она авторитетно, вытирает еще не высохшие слезы, еще пару раз всхлипывает просто по инерции, а затем задирает подбородок повыше (чтобы не видеть трупы у себя под ногами) и решительно направляется к лестнице, пару раз все же, споткнувшись о тела и с трудом сдержав тошноту и упрямое устремление потерять сознание.

На палящее солнце она выходит бледной, как смерть, с трясущимися руками и, честное слово, Сету лучше не предлагать ей пообедать. Впрочем, Сету было лучше вообще ничего ей не предлагать, так что пока он не начал, едва услышав его появление за своей спиной, Нефтида задрала подбородок еще выше и достаточно громко объявила, - Спасибо тебе. За мое спасение. Я это ценю.

Вообще-то рыдать Нефтида не закончила, на душе все еще было паршиво, ей было плохо и с этим определенно нужно было, что-то делать. Иными словами, Сет прервал ее совершенно зря, и им обоим было бы лучше, если бы он изобразил любящего мужа, на крайний случай – хорошего брата, обнял ее и позволил плакать столько, сколько ей потребуется. Все равно это не затянулось бы больше, чем на полчаса, потому что Нефтида слишком себя любила, чтобы плакать дольше, позволять опухать глазам, срываться голосу, болеть голове и все прочие последствия крайне неприятного времяпрепровождения, которое, тем не менее, было ей остро необходимо, потому что эмоциональность этой богини могла дурно отыграться, например, на падении самолета в самый неподходящий момент. Впрочем, бывали ли подходящие моменты для падения самолета?

Теперь же Нефтида стояла почти посреди пустыни, и можно было бы представить, что это снова Египет, к которому женщина как-то интуитивно тяготела в отличие от всех своих родственников, вот только в энергетическом смысле ощущения были совершенно иные, чрезвычайно острые и почти болезненные. Она ненавидела это место. И этот дворец. И правда хотела бы быть в Египте, потому что Египет в представлениях Небетхет остался центром мира, развитой цивилизацией, уступающей одним только шумерам, где все самое лучшее и где при желании можно было восстановить веру в нее и во всех богов Египта. Лучше было бы не говорить Нефтиде о том, что вообще-то в обожаемом ею Египте теперь живут все те же арабы, от прежних египтян остались лишь отдаленно напоминающие их малые народности, впрочем, имеющие небольшое отношение к тому, что было прежде. Она и сама могла бы это узнать, вот только у этой женщины было удивительное свойство: игнорировать все, что не приходилось ей по душе. А то, что изменения, произошедшие в Египте, не придутся ей по душе, она ощущала на уровне женской интуиции, своего божественного нутра и потому не совалась в Египет намеренно, по меньшей мере до тех пор, пока он не будет принадлежать ей. Целиком и полностью.

Но теперь, конечно же, время было подумать о другом. В случае Нефтиды – просто подумать, потому что последний час она прожила исключительно на силе своих эмоций и сейчас, чтобы сделать все правильно, надлежало обратиться к разуму. Можно было, конечно же, все бросить на Сета, раз уж он пришел сюда, чтобы ее спасти, или поиграть в типичную арабскую женщину, которая вообще ничего не соображала и не могла решать сама, но правда заключалась в том, что эта страна не была знакома супругу, он не знал ее правил, не знал ее законов, нравственности и взглядов, а стало быть, он может оказаться в шаге от того, чтобы сделать кучу ошибок, которые будут стоить им жизней.

Нефтида еще какое-то время стоит у входа, внимательно выслушав мужа, но явно не собираясь следовать его плану безоговорочно. Ей приходится самым основательным образом взять себя в руки, чтобы заставить себя не просто последовать за Сетом, но прежде сделать то, что поможет им убраться из этой страны. Он хотел вывезти их ОАЭ женщину без документов? Местную женщину без документов? Не будучи ни эмиром, ни принцем, ни даже государственным деятелем? Это могло быть веселым приключением, если бы Нефтида не дорожила своей жизнью. Но она дорожила. Особенно теперь, когда только что поняла, что все-таки выжила.

Смертью во дворце несет за версту. Небетхет хотела бы, но она не может сдержать в себе свой завтрак и ее рвет от созерцания трупов, крови и ощущения смерти повсюду. Она снова бледна, руки трясутся, дыхание перехватывает и тем больше поводов оказывается поскорее пройти к кабинету отца. Там она его и находит. С пулей прямо во лбу, словно Сет нарочно целился, что, разумеется, вряд ли. В какой-то момент Нефтиде кажется, что обыскать труп она не сможет, это просто невозможно, ей такое никогда не давалось, но пару раз, едва не отключившись, женщина все-таки находит ключи и заходит в кабинет, где, по счастью, нет ни одного тела. Богиня закрывает дверь, мысленно отгораживая себя от этого царства смерти, затем подбирает ключ к верхнему ящику стола и распахивает его. Бинго. Десятки паспортов на всех женщин, которые ныне имеют отношение к их семье. Часть из этих женщин не то, чтобы очень жива, но об этом никто, разумеется, не знает. Кому какое дело? Часть из этих женщин почти что не живы, потому что взаперти живут в роскоши своих дворцов, не нуждаясь ни в каких паспортах вовсе. Но Нефида ищет конкретный. И вовсе не свой. Не без труда, но она все-таки находит паспорт Айжин – старшей супруги одного из своих братьев. Бедняжка давно уже скончалась, а учитывая, что произошло это, когда брат в пьяном угаре забил ее до смерти, то мертвой она не числилась вовсе. Безупречное прикрытие. Но это был еще не конец.

Местные законы не подразумевали для женщин возможность покинуть страну без сопровождения родственника – отца, или мужа. Стало быть, вылететь куда угодно с Сетом Нефтида не могла. Смогла бы по своему европейскому паспорту, но когда ее похищали, документы прихватить не попросили, что не удивительно. Так что пришлось заняться сейфом и Ра свидетель, Небетхет вряд ли удалось бы его открыть, если бы не ее магия. Оставлять здесь нарисованные египетские иероглифы было бы весьма неосмотрительно, так что вместо этого женщина стирает их, как только щелкает замок, открывает сейф и стремительно знакомится с кучей бумаг, большая часть которых все равно бесполезна, потому что бумаги эти, что предсказуемо, именные. Но драгоценности, золотые слитки и гигантские драгоценные камни – все равно довольно приятное дополнение, пусть искала Нефтида и не их. Недолго думая, она снимает с головы хиджаб и кидает на него камни, слитки, бессчетное количество колец и сережек, несколько колье, пару десятков браслетов. Будет ей моральной компенсацией за страдания. К тому же, отец не хранил в сейфе простые побрякушки. Только лучшее.

Впрочем, пришла она сюда совсем не за этим, а паспорта брата в сейфе не находится. Вариантов немного, так что прихватив с собой свою неожиданную добычу, Нефтида идет в спальню матери, где находит для себя саквояж, куда удачно складывает все драгоценности, пару хиджабов и пару абай, отличные дизайнерские туфли на высоком каблуке, неплохую аптечку, косметичку и духи. Не то, чтобы ей очень необходимо было прихорошиться, но лучше было бы не вызывать в аэропорту дополнительных вопросов. Для женщин королевской семьи, путешествующих с багажом, измеряемым тоннами, странновато вылетать и Эмиратов только с набором драгоценностей. Впрочем, паспорта не находится и здесь. Нефтиде приходится проделать путь через весь дом, чтобы зайти в комнату брата, чей труп остался лежать на лестнице. Паспорт ожидаемо находится в столе. Как удачно. Небетхет закидывает документы во внутренний карман саквояжа и выходит в заднюю дверь дворца, предпочитая проделать путь по жаркой улице, нежели вновь рисковать поскользнуться на лужах крови.

Она садится в машину. Молча. Даже не видит, чувствует, как в дело вступает песчаная буря, созданная Сетом. Вряд ли такой же непревзойденной мощи, как он мог устроить прежде, но хватит и того, что есть. Нефтида довольна. Не так, как могла бы, уничтожь супруг всю эту проклятую династию, но того, что есть, вполне доставало, - Спасибо. Жаль, что нельзя похоронить под песками всю их страну, - презрительно выплевывает женщина.

Им не приходится долго ехать до машины Сета и это хорошо. Путь им и без того предстоял очень долгий. Она выходит из автомобился и подходит к другому, с самым безразличным видом наблюдая за тем, как муж достает из багажника паранджу. Будь в Нефтиде чуть больше энергии, она бы непременно возмутилась этому факту, но сейчас для этого было не время, а еще Сету неоткуда знать, что раз они не в Шардже и уж тем более не в Саудовской Аравии, то здесь будут вертеть пальцем у виска и смотреть на них, как на дикарей, если замотаться в паранджу. И вероятность быть оставленными полицией возрастет в пять раз, а не наоборот. Но вместо того, чтобы объяснять это мужу, Нефтида просто бросает ему, - Сам надень, - и открывает свой саквояж, откуда достает хиджаб и белую абайю. Уходит какое-то время на то, чтобы нацепить на себя все это, а потом еще и изменить внешность ровно под почившую супругу мужа, но справляется Небетхет неплохо.

- Держи, - она протягивает Сету паспорт на имя саудовского принца, а следом и свой, потому что документы здесь у женщин хранятся весьма редко, - Это мой брат. С его паспортом будет проще покинуть страну, не вызвав никаких вопросов. Скажешь, что не летишь самолетом семьи, потому что улетаешь вместе с другом из Европы, - под какой-то же личностью Сет сюда приехал? Стало быть, этой личности и быть теперь другом принца. Благо, что в ОАЭ этим вообще никого нельзя было удивить.

До аэропорта ехать не менее часа, благо, что останавливают их только на одном посту. Едва узнают, кого именно остановили, как почти сразу же отпускают, взглянув в документы лишь мельком. В этом смысле ОАЭ ничем не отличается от других стран, где все равны, но кое-кто намного ровнее. В аэропорту дело обстоит немногим сложнее и документы у них все-таки проверяют, равно как и вещи, хотя последние лишь глубоко формально, после чего дают коридор до самолета. Нефтида знает, что вылета придется подождать, потому что они не бронировали полосу, а еще потому что о пролете частного самолета придется сообщить в страны, чье воздушное пространство им придется нарушить. Ей приходится на месте решить, куда лететь и летят они в этот раз в Швейцарию, где обосновались Исида с Осирисом, но что важнее в текущих обстоятельствах – Анубис.

Нефтида немного нервничает и это очень заметно до тех самых пор, пока пилот не сообщает, что им назначили полосу. Дверь в самолет закрывается, но богиня еще какое-то время дергает ногой, зная и эту страну, и этих людей. Но еще зная, что скоро будет обнаружено массовое убийство и это вызовет ряд вопросов и ряд проблем. Хорошо бы им к тому времени уже быть далеко отсюда.

Самолет беспрепятственно выходит на взлетную полосу и, очевидно, что им также беспрепятственно дают разрешение на взлет. Сердце Нефтиды бешено колотится, она сжимает пальцами подлокотники и сидит, подобно каменному изваянию, до тех самых пор, пока они не набирают высоту достаточную, чтобы полагать, что на землю их уже никто не вернет. Еще какое-то время у богини уходит на то, чтобы взять себя в руки, но затем она снимает с себя и хиджаб, и абайю, буквально кидая их куда-то, не глядя. Женщина остается в джинсах и футболке, распускает волосы и лезет в саквояж.

- Раздевайся, - коротко и тихо распоряжается Нефтида, извлекая аптечку, - В тебе пули. Лететь 8-10 часов в зависимости от того, через какие страны полетим, - лететь напрямую им точно никто не позволит, - Божественная регенерация загонит их так глубоко, что потом ни один хирург не вытащит. Давай, - она извлекает пакеты с коричневой маркировкой – стерильные скальпели. Обрабатывает руки антисептиком и надевает перчатки. Нефтида ненавидит кровь. И жестокость. И смерть. Но ей точно придется столкнуться с последним, если она сейчас не сделает то, что было в ее ведении. Себе помочь подобным образом она уже не могла, так что делом займутся в Швейцарии. Но Сету – вполне. И не было никакой нужды избегать такой помощи.

- Жаль, у тебя на борту никаких зелий. Справилась бы быстрее. Но и так получится. Я же отвечаю за целительство, помнишь?

Нефтида не собиралась ничего ждать. И отдыхать она тоже не собиралась.  С тех пор, как она стала женой Сета, она всегда прикладывала руку к его ранам. Каждый раз это было сравнимо с испытанием, потому что Небетхет очень боялась крови и насилия во всех их проявлениях, но каждый раз она справлялась почти безупречно. То ли причиной была привязанность к Сету и от того огромные, почти нечеловеческие старания, то ли дело было в том, что божественное нутро, способное к целительству, нельзя было ничем пересилить, тем более отчаянным, но таким ничтожным и таким человеческим страхом, коего Нефтида скорее стыдилась, чем использовала его, как оправдание никогда и ничего не лечить.

Конечно, было бы в разы проще, если бы так сталось, что у нее с собой были все ее зелья, каждое из которых могло бы решить множество проблем. Но ни одно из них все равно не могло извлечь пули из тела Сета, а это сейчас представлялось одним единственным способом закрыть все проблемы со здоровьем у супруга. Пришлось взять себя в руки, что само по себе было бесценно, потому что Нефтида никогда так не делала. Зачем ей вообще было брать себя в руки, если ей априори было все позволено, все допустимо, все открыто и совершенно не наказуемо?

Но теперь все было иначе. Дело не в допустимости, или наказуемости. Дело было в том, что они могли просто не долететь с живым Сетом до места. Кто знает, что у него там за пули, спровоцировали ли они кровотечение, какие последствия будут иметь и что из этого выйдет. Вопреки мнению самого мужчины, Нефтида никогда не желала ему никакого зла. Она не могла просчитывать последствия своих действий на достаточное количество шагов вперед, она не понимала всю суть последствий в самом ужасающем их проявлении, но она, в конечном счете, никогда не причиняла Сету вреда прямо и целенаправленно. Не хотела она причинять ему вред и своим бездействием. А именно это бы теперь случилось, проигнорируй она его состояние.

- Ой, заткнись, - она машет рукой, давая понять, что еще тут его рекомендаций по перерезанию горла не хватало. Это было странно, но Нефтида вообще ни капли не сомневалась в твердости своей руки. У нее никогда не было с этим никаких проблем. Она с выверенностью хирурга с многолетним опытом резала, сшивала, исцеляла и дарила жизнь в силу умений, которые получила по факту своего божественного существа. Это никак не соотносилось с ее моральным состоянием – ей всегда было чудовищно паршиво видеть кровь, работать с телами, производить хирургические вмешательства. Просто кто-то решил, что она должна и может быть целительницей, и так оно и было на протяжении веков. Так что, шуточки Сета были неуместны. А учитывая, как плохо Нефтида воспринимала кровь, а значит, и все то, что ей предстояло сделать, лучше было вообще об этом не говорить. Как и о любых негативных исходах.

Скальпель блестит в ее руках и Небетхет не медлит. Знает, что если будет тут препираться, раздумывать и пытаться уговорить себя и Сета, не решится ни на что вообще. Так что, вместо долгих раздумий, женщина осматривает рану, обрабатывает ее антисептическим раствором, промазывает все вокруг йодом, а затем смотрит, насколько уже успело зарасти отверстие от пули. Прилично. Приходится сделать глубокий вдох, прежде чем скальпель твердо и уверенно входит в плоть, рассекая ее достаточно глубоко. Кровь льется, а отнюдь не капает, но ничего не поделать. Нефтида даже примерно не представляет, как глубоко сидит пуля и понимает, что ей придется ее искать, так что она все-таки кладет руку Сету на грудь и произносит заклинание на древнеегипетском. Короткая вспышка и болевые ощущения становятся в десяток раз меньше.

- Красивый все-таки был язык, - тихо говорит она на все том же древнеегипетским и сует пинцет в рану, медленно продвигая его глубже, - И страна тоже, - добавляет богиня, наконец, натыкаясь на пулю. Пинцет приходится вытащить, чтобы заменить другим, поменьше, но тут Небетхет справляется уже намного быстрее. Пуля оказывается зажатой между двумя металлическими пластинами из хирургической стали. Через мгновение пуля падает на пол, а на лбу Нефтиды виднеется испарина, потому что сдерживать собственный ужас ей приходится усилием воли. Воистину титаническим, - Одна есть, - констатирует она очевидное и сразу же начинает шить рану, а затем и накладывать повязку. Умереть от кровопотери – ничем не лучше, чем от пули внутри тела.

- Хорошо. Повторим тот же фокус с двумя другими, - в ее лице ни кровинки, даже губы бледнее стали, но рука тверда. Скальпель выделывает все те же движения, хотя в этот раз резать приходится шире, потому что пуля вошла не по прямой, - Что-то чувствуешь? – не должен был, но Нефтида хотела быть уверенной. Самой ей чертовски дурно, она старается даже дышать через раз, потому что запах крови бьет в нос, - Почему ты не приехал вовремя? Этого всего могло бы не быть, - она про татуировки, конечно. Тешить себя иллюзиями о том, что попросила бы Сета о помощи, и он бы помог, Нефтида не собиралась. Вместо этого она заставила очередную пулю с тихим звяком коснуться пола, а затем взялась за иглу и нить, - Все хорошо. Все идет хорошо, - по самой женщине не скажешь, но руки ее все еще не трясутся, что было самой удивительной частью нынешнего положения вещей. Она заканчивает шить вторую рану, обрабатывает ее и накладывает еще одну повязку. Остается третья, но Небетхет отходит, чтобы подышать. Ей требуется минут пять. Внутри клокочет желание послать все к чертовой матери, но сейчас нельзя. Только не сейчас. От кровавых пятен у сидения мужа, голова идет кругом, но Нефтида знает, что должна все доделать. Кто, если не она?

- Ты справишься, - бормочет она себе под нос, подходя к мужу, - Опусти кресло еще немного и двинься вправо. Да, вот так, - голос ее тих, Небетхет с трудом держится, кажется, что если еще раз полоснет скальпелем по телу мужа, тут же лишится чувств. Предположение не оправдывается, но в этот раз извлечение пули затягивается. В конце концов, ремню Сета приходится перекочевать с целью перекрытия кровотока на короткое время. Достаточное, впрочем, чтобы вытащить последнюю пулю.

Она шьет рану быстро, чуть менее аккуратно, чем прежде, но все равно надежно. Даже обрабатывает ее, накладывает повязку, но не перевязывает. Вместо этого, прижав руку ко рту, бежит в туалет и делится своей давней фобией с раковиной, насколько это возможно, учитывая, что она давно не ела.

Чувствует себя Нефтида откровенно паршиво, так что проводит она в туалете не меньше двадцати минут, борясь со слабостью, умывая лицо и стараясь сделать вид, что все в порядке. Когда начинает отпускать, выходит к Сету, теперь уже вполне дрожащими руками собирает весь инструментарий и пихает его обратно в аптечку.

- Пока, наверное, еще не лучше. Но скоро станет. К концу полета уже намного, - она силится ободряюще улыбнуться, но вместо этого садится в кресло, стараясь не смотреть в сторону супруга, на кровь и разбросанные пули, - Скажешь, если заклинание начнет отпускать. Я наложу новое.

Вообще-то, Сет был прав. В вопросах ее безопасности, покоя и отсутствия даже потенциально угрожающих явлений рядом, он всегда был прав. Он не оставлял ее даже в Та-Кемет, не будучи уверенным, что ей ничто не навредит. Он не водил ее в земли Египта, если не знал точно, что там не будет ничего, что могло бы ей угрожать, хотя могло ли им в ту пору, что-то угрожать от смертных? Он знал, даже тогда, тысячи лет назад, что она себе на уме, а значит, может найти неприятности на свою голову, даже особенно не стараясь. А потому, между ними существовала чуть ли не безусловная договоренность: всегда рассказывать ему о любой, даже самой малой опасности. В Та-Кемет их было немного. В реальном мире – куда больше. Но Нефтида не рассказывала о них никому, кроме своей смертной охраны. Потому что прежде все ее проблемы решались без ее просьбы. Прежде все ее проблемы решались даже тогда, когда она не знала, что эти самые проблемы есть. Легко было быть младшей сестрой самой могущественной триады пантеона. А теперь? А теперь Нефтида не знала, как нужно. Так что, если Сет говорил, что следовало рассказать, значит, наверное, и впрямь следовало. Но время обратно не повернешь.

- Ладно, в следующий раз расскажу, - тихо отвечает Нефтида, отворачиваясь к окну. Нет, вовсе не потому что она не хочет продолжать этот диалог. При всей своей избалованности и капризах, Небетхет всегда легко выслушивала наставления старших родственников – от Ра до братьев и сестры. Ей это было совсем не в тягость. В довесок, она легко признавала, что они лучше знают, как надо. Так что, ей совсем несложно давалось заслушивание нотаций, Нефтида легко кивала головой, все слушала, делала, правда, только то, что сама считала верным, но по большинству рекомендаций у нее все равно никогда не было своего мнения. Она не разбиралась во всех этих конфликтах, войнах, а из тех битв, что ее всегда волновали, была только битва Сета с Апопом, потому что супруг всегда возвращался израненный, а это волновало богиню больше всего прочего на свете.

Но сейчас Нефтида отворачивается к окну по своей обыденной причине. Она не может наблюдать за кровью вокруг себя. Нет, это не лужи, которые могли бы угрожать жизни Сета, женщина прекрасно это знает, в противном случае, она не была бы сейчас так спокойна и сделала бы все возможное, чтобы восполнить кровопотерю. Однако Небетхет все равно боялась кровавых пятен, открытых ран и всего, что напоминало ей о формах насилия, которое она пережила, но что важнее – когда-то пережил Сет. Из-за нее, а раньше из-за своего божественного долга. Натура Нефтиды была такова, что она никому не желала боли и увечий, ран и смерти. Кто-то из богов воспринимал это, как естественную данность, но Небетхет – нет. Никогда. И теперь, когда уже помогла мужу и не нуждалась в том, чтобы вновь и вновь сталкиваться взглядом с последствиями этой помощи, женщина предпочитала не смотреть на пол, на место Сета, на пули, которые она оставила валяться вот так просто. Он был в порядке теперь. И к концу полета будет еще лучше. Остальное не имело никакого значения.

Диалог супруга с его знакомым женщина пропускает мимо ушей. Она паршиво себя чувствует, после истерик, страхов, после щемящего ужаса последних дней, Нефтида не находила в себе сил ни на что. Без сомнения, в Швейцарии, сидя в безопасности дома сына, или сестры, Небетхет будет рыдать так, что случись это во времена Та-Кемет, нарыдала бы выход Нила из берегов. Как-то после одного такого случая Сета, Исиду и Осириса попросили тщательнее следить за сестрой, а то не все египтяне, видите ли, умеют плавать. Сейчас таких проблем не было, так что плакать женщина могла столько, сколько ей угодно, пока не станет легче. День, другой? Главное, вовремя подавать какао и гладить ее по темным волосам, напоминая, что все закончилось. И в этот раз Нефтида будет помнить, благодаря кому. Пусть даже это и было только из-за татуировок.

- Я благодарна за то, что ты сделал. Спасибо тебе. Ты не был обязан. И я восстановлю защитную магию татуировок, как только немного приду в себя, - тихо говорит женщина на древнеегипетском. Да, весь цивилизованный мир уже давно разговаривал на английском. Ну и что? Нефтида разговаривала на нем ничуть не хуже остальных. Но, как Египет оставался ей родной землей, так и их язык тоже, будь он хоть тысячу раз мертвым и никому больше ненужным.

- Я не хочу никому звонить, спасибо, - спокойно отвечает Небетхет, отлично зная, что либо Исида, либо Анубис примут ее в любом случае. Это неизменно. И всем совершенно все равно, что на эту тему будет думать Осирис, - Сможешь забрать меня обратно во вторник? – зачем-то спрашивает богиня, наконец, посмотрев на супруга. Она, конечно же, могла улететь самостоятельно прекрасными авиалиниями Швейцарии, могла попросить личный борт Исиды, никто не посмел бы ей отказать. Но сейчас Нефтида находилась в таком состоянии, что доверия у нее не было ничему. Особенно идее о том, что ничего не подозревающая сестра сможет обеспечить ее безопасность. Что же до охраны, то вызывать ее из Италии – лишь привлекать еще больше ненужного внимания. Нет, раз уж Сет в это вляпался, то только ему она теперь и верила. Впрочем, Нефтида вполне могла бы понять, если супруг ей откажет. Какие у него вообще были причины ей помогать, кроме татуировок? А их она сделает по условиям контракта, а вовсе не потому что он заберет ее из Швейцарии и отвезет обратно в Италию.

Большую часть пути Небетхет проводит в полудреме. Удивительно, но несмотря на боль, которую она испытывает, она не жалуется, молчит, исправно проверяет состояние Сета, неизменно заставляя его много пить, потому что от этого, в том числе, зависело его дальнейшее выживание. Полет долгий, но Нефида справляется. Пару раз засыпая глубже, чем планировала, женщина ставит будильник на вибрацию каждый час, чтобы не мешать спать Сету. Ему нужно было восстанавливать силы. Она отлично это понимала.

В Швейцарию прибывают, когда там глубокая ночь, плавно переходящая в очень раннее утро. Нефтида просыпается первой, растерянно трет глаза, пока самолет буксируют до стоянки, спохватывается взять вещи, когда понимает, что у нее и вещей-то толком нет.

- Сет, - она легонько трясет его за плечо, - Прилетели. Ты как? – Небетхет устало вглядывается в лицо просыпающегося мужа, - Тебе лучше? Есть, кому присмотреть за тобой во Франции?