Let it burn |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Let it burn » Личные эпизоды » Миф о мифе
МИФ О МИФЕFor want of her I know I’d give my soul to sell ©
"Жертва" & "Похититель"Так давно, что страшно вспомнить, Сицилия, луг близ озера Перг, затем Гадес
- Мама меня очень сильно любит и никуда далеко от себя и без присмотра ходить не дозволяет. Она не захочет отпустить меня в Гадес в гости.
- Где это видано, чтобы живую богиню держали, словно в плену? Придётся мне тебя украсть, чтобы показать, где я живу.
Отредактировано Persephone (2021-10-10 23:35:55)
графика © майгель
Он повсюду ее искал. Прибежавшая к нему в панике нянька, так и не сумела ничего толком объяснить, лишь сказала, что вернувшись от бабушки, Мелиноя была не в обыкновение себе, тиха и задумчива, а затем и вовсе сбежала с занятий, стоило той лишь отвернуться. С тех самых пор царь не находил себе место, ища дочь повсюду, и не переставая задаваться вопрос о том, что же могло произойти там, наверху? Что случилось с его девочкой?
Время в Гадесе течет по-иному. Здесь нет закатов и восходов. Здесь меряют не днями и неделями. Нет здесь часов и минут. Только вечность. Вечная мука, вечное скитание, вечное блаженство. Вот что мерило времени в Царстве мертвых. Ища дочь, Аид не ведет счет времени, как и собственной усталости. Его семья – главная ценность царя. Лишь ради нее он готов забыть о делах, переложив их на плечи свиты. И каждая душа в Гадесе, каждый грешник и праведник знаю в этот миг, что одна из царевен пропала, а значит, ее нужно найти, иначе царь не узнает покоя, а вместе с ним и они все.
- Владыка! Владыка! – глухой, ухающий голос окликнул его, заставив царя оглянуться. То был его садовник, верный и смелый Аскалаф, которому достало храбрости и верности, дабы сыграть свою решающую роль в их с Персефоной заговоре. Не боясь гнева богини-матери, мальчик во всеуслышание заявил, что видел, как Кора ела гранат. За что бы жестоко наказан разгневанной Деметрой. У Аида и Персефоны ушло немало сил, дабы снять с него чары, но вот его звонкого, певучего голоса вернуть они так и не смогли. Слишком долго он провел в облике филина.
- Что такое, Аскалаф? – спрашивает Аид, стараясь скрыть свое нетерпение, ведь ему теперь не до садовых проблем садовника. Но юноша окликнул его вовсе не по своей надобности. Он видел царевну. Среди садов ее матери, за которыми присматривает.
- Она сидела на камне у ручья и была очень печальна, мой царь.
- Благодарю, Аскалаф, - положив руку на плечо сына Ахерона, произнес Аид. – Ты хороший слуга, и добрый друг. В который раз выручаешь меня. Я этого не забуду.
Аид находит дочь там, где и говорил Аскалаф. Девочка сидит на берегу ручья, поджав под себя ноги, и смотрит на воду. Она так задумчива, что вздрагивает и замечает отца лишь тогда, когда он садиться с ней рядом, касаясь хрупкого плечика рукой.
- Мели, - голос царя ласков и встревожен. Это Макария была тихой и покладистой, спокойной, как воды тихой Леты. А Мелония всегда шумная, всегда любопытная, и любимое слова «еще». «Еще одну историю», «еще одну прогулку» «еще раз прокатиться на колеснице» «Еще, папочка!..» И вот никаких «еще». Тихая, задумчивая… - Что случилось, дорогая?
- Они говорят, - девочка всхлипывает и утирает рукой слезу на щеке. – Говорят, ты похитил маму! Говорят, она не хотела выходить за тебя и ты… ты взял ее силой! Говорят… Говорят… Почему они так говорят, папа?! – она поднимает свое личико и в ее глазах столько боли, сколько не знал ни один грешник в Тартаре. Разрыдавшись, девочка утыкается в грудь отца, прижимаясь к нему в поисках защиты и понимания. Обнимая дочь, Аид и не думает спрашивать о том, что за таинственные «они» довели его малышку до слез. Царю и так известен ответ. Все. Стараниями его любезной сестрицы и тещи он, похоже, на века, если не на тысячелетия заклеймен насильником. Деметра неустанно рассказывает всем в подлунном мире, кто только готов ее выслушать, о своем несчастье. О том, как вероломный брат украл и изнасиловал ее дочь, силой приковав к себе и к своему мрачному царству. По большему счету, Аиду наплевать, что о нем думают наверху. Там его никогда не любили и не понимали, так, что от сказок Деметры мало что изменится. Персефона его любит, и их семья их главная ценность. Но теперь от этих баек страдает его дочь…
- Мели, дорогая, давай-ка я расскажу тебе одну историю, - предлагает Аид, устраивая все еще всхлипывающую дочь у себя на коленях, решив, что подняться наверх за тем, чтобы пожелать сестре прикусить уже, в конце концов, язык, он сможет и чуть позже. – Давным-давно, в своем подземном царстве жил царь. У него было множество подданных, преданная свита, но он был одинок. Царь редко покидал свои владения, исполняя свой долг и чтя законы богов. Никто из родственников не желал с ним знаться. Он не был злым, но смертные боялись его, а боги считали мрачным. И так бы и оставаться ему одному, если бы однажды, в силу необходимости, он не покинул своего царства, отправившись на Олимп…
…- Клянусь молнией, это правда! - громоподобный голос Младшего разорвал тишину палат Врачевания, а заодно, мнится, и барабанные перепонки Аида.
- Здравствуй, брат, - тихо приветствует Верховного Гадес, морщась не столько от боли, пока Пион вынимает стрелу у него из плеча, сколько от шума, создаваемого Зевсом. Он не привык к подобному. В его царстве слышны лишь стоны душ, терзаемых воспоминаниями, да крики тех, кого мучают Фурии. Но и они не долетают до чертогов его дворца, где царицей стала тишина.
- Кто же это тебя так, братишка? - и не поймешь, то ли переживает, то ли готов рассмеяться. Но Аид давно уяснил одну непреложную истину: Зевса не волнует никто, кроме самого Зевса.
- Один из твоих сыновей, - отвечает Аид все так же тихо, послушно приподнимая руку, когда Пион просит об этом, дабы наложить повязку. – Геракл… - предвкушая следующий вопрос, тут же добавил он.
- Хм, - что-то неуловимое промелькнуло в глазах Зевса, как если бы новость встревожила царя Богов. – Что ж, добро пожаловать на Олимп, брат. Поправляйся.
- Благодарю, мой царь…
…Стоя на краю широкого луга, под тенью деревьев, что укрывали его от палящих лучей солнца, Аид украдкой наблюдал за игрой девушек у воды. То были прекрасные нимфы, но одна из них выделялась своей красотой для сердца подземного царя. Вот уже несколько дней, как он приходил сюда, дабы полюбоваться изяществом ее движений, легкостью и грацией. Смех девушки звучал подобно музыки. Волосы струились точно мед.
- Как чувствуешь себя, Подземный Царь? – спросил Пион, бесшумно подойдя к Гадесу. Тот так залюбовался, что не видел и не слышал ничего вокруг. – Вижу тебе лучше.
- Твоими заботами, Пион, - кивнул Аид с улыбкой, но его внимание лишь на мгновение, и лишь по вежливости царя, было уделено врачевателю богов. Он не мог отвести взгляда от девушки.
- Кто она? – спросил он у лекаря, когда тот заметил, что царю, похоже, и в самом деле лучше. - Та, что в центре круга, с венком на голове?
- Ее зовут Кора, - отозвался Пион, взглянув на девушек. – Она твоя племянница. Дочь Зевса и Деметры.
- Она прекрасна… Кора, - шепчет Аид ее имя, оставшись один на один со своим сердцем. И оно отстукивает в такт, повторяя, ставшее вмиг таким желанным и ласковым имя «Кора», «Кора», «Кора»…
…Сегодня она была одна. Сидела на краю того самого ручья, тихонько напевая и словно бы гладя хрустально-чистую воду. Растущая на самом краю берега плакучая ива, тоже купала в воде свои нижние ветки, точно подражая движениям рук царевны.
Аид, как и в предыдущие дни, наблюдал за Корой издалека, не смея приблизиться, боясь испугать ее своим мрачным видом. Он давно уже привык, что подлунные девы страшатся его и не ищут встречи, не желая связывать себя с миром мертвых. Им куда приятнее было общество его красавцев братьев и племянников, веселых и лучезарных. Вот и теперь Аид старается не выдать своего присутствия, желая лишь одного, запомнить и унести в свое царство образ Коры. Его плечо почти зажило, а значит, приходит время возвращаться назад, в Гадес. Но уйти так и не сказав ни слова?..
Он ждет еще некоторое время, уверяя себя, что вот сейчас появятся нимфы, и Кора вновь будет смеяться и играть в окружении подруг. «Она не создана для твоего мира… Разве есть в нем место для ее смеха, для ее улыбки. Одумайся, царь. Она зачахнет там… Гадес изменит ее, как изменил ту, другую…» Но нимфы все не приходят, и тогда Аид решается. Покинув свое укрытие в тени кипариса, он идет вдоль луга к ручью. Его тень падает рядом с тенью Коры, и девушка вздрагивает от неожиданности.
- Прости, я не хотел напугать тебя, Кора, - произносит Аид, улыбнувшись, когда она подняла на него свои глаза цвета весенней травы.
Отредактировано Aides (2023-06-19 22:02:08)
______________________________
«Увлеченный. Сосредоточенный. Помешанный. Творческий, — длинная пауза. — Сексуальный»
ава от vinland
- Левкиппа... Левкиппа! - не шипит, словно шелестит на нимфу златовласая гордость Деметры. Дождавшись, когда Пион займёт собой внимание незнакомого мрачного вида мужчины, богиня босыми ногами неслышно делает каких-то пару прыжков и прячется в густых зеленеющих зарослях. Она внимательно вглядывается в его ни на что не похожую фигуру - с любопытством достойным юности. Верная подруга оказывается рядом очень быстро и тоже прячется в засаде, - Ты знаешь, кто это? Я его раньше никогда не видела здесь.
Левкиппа охает и тут же прикрывает рот ладошкой. Да уж, гость редкий, гость зачастую незванный и не желанный, как бы показно радушен ни был Верховный.
- Это старший из детей Кроноса и Реи. Брат твоей матери. Аидом зовут. Только не живёт он здесь, с нами. А под землёй. Когда разверзается вход в Гадес, оттуда веет могильным холодом, сыростью и тленом. Там ужасно темно, ни единого лучика света не увидишь. Место то по большей части населено тенями душ усопших и страшными чудовищами. - шепчет в ответ нимфа, сама будучи не в силах отвести взор, только полный благоговения напополам с ужасом, - А почему ты спрашиваешь?
Персефона как будто не сразу расслышала встречный вопрос. В тенях под глазами царя подземного мира виделись ей глубоко залёгшие тени - гуще и темнее, чем как бывает от постоянного недосыпа у смертных. А где-то по кромке чёрных точек зрачков, ей кажется, притаилась немая и никому не заметная (быть может, потому что никто и не хотел видеть, так как нет до того дела) печаль.
- Пион уже который раз его осматривает. С ним что-то произошло. Кто осмелится тронуть царя и брата моего отца?
Ей очень хотелось подойти и спросить у обоих мужчин, не нужна ли её помощь. Кора нет-нет да приносила богу-врачевателю лекарственные растения, тем самым пополняя его запасы. Мамина наука впитывалась юным пытливым умом быстро и точно - богиня плодородия смогла бы каждый цветок, каждый кустарник, каждое дерево на этом лугу назвать.
В какой-то момент девушка приподнимается, но Левкиппа резво и цепко хватает её за рукав, начиная тянуть назад и не давая ступать дальше.
- Ты что! Не ходи туда. Как взглянешь в глаза ему - так обомрёшь от страха! - кажется, она сказала это слишком громко.
- Левкиппа, Персефона. - строгий и ровный голос Каллигенейи останавливает обеих дев. Приставленная Деметрой для охраны дочери и головой за ту отвечающая, Калли, как ласково любила её называть сама Кора, пресекла все сумасбродные идеи любопытной богини. И сейчас она словно прочла в глазах опекаемого нежного деметриного цветка те искры мыслей, что зародились в хорошенькой златокудрой головке.
- Идёмте. Фено и Иахе ждут нас у пруда. - последний колкий взгляд океаниды был брошен в сторону Аида. Она прекрасно проследила за тем, куда недавно с любопытством направляла свой взгляд её подопечная. Ведомо было Каллигенейе, что Деметра не привечает подземного брата. И вообще против того, чтобы к Персефоне приближались мужчины или она к ним. Двое уже получили от ворот поворот. Получит и третий, но... Но лучше не допускать.
Нимфа уходит замыкающей, кладя прохладную ладонь Праксидике на плечо. Та лишь коротко улыбается своей хранительнице, а потом украдкой оборачивается через второе - чтоб ещё раз взглянуть на впервые сегодня увиденного ею родственника, о котором мама ни словом за столько времени не обмолвилась, словно бы того вовсе не существовало. Чем дальше шла, тем больше фигура Аида походила просто на чёрную точку вдали. Но перед глазами всё ещё стояли эти тени и немая нота то ли горечи, то ли печали. Он не выходил из её головы и накрепко там засел. Персефона решила, что позднее надо бы всё-таки поговорить с маминым братом. Когда ещё он решит посетить Олимп?..
Ей нравится цветущая зелень. Персефона любит поляны, полные полевых цветов, луга, долины, леса, обожает голос ручьёв и речек. Они с подругами любили вместе купаться и вообще-то собирались как раз сегодня пойти поплавать, но Кора улизнула от матери до срока. Калли была где-то неподалёку, но долго ли умеючи одной шустрой лани затеряться? Ладони черпают воду, и богиня жадно её пьёт, словно та была вкуснее нектара. Эти же руки ловят проплывающий мимо цветок, сорвавшийся в верхушки дерева. Кажется, вишнёвого. Она любила такие. Но милее всего сердцу девы были нарциссы.
Позади раздаётся едва различимый уху шорох, и рядом на берег ложится чужая густая тень.
- Каллигенейя?.. - девушка обрачивается и утыкается взглядом в чёрную фигуру, непроизвольно охая, не успевая ухватить бурную реакцию до её выхода. Она неспешно поднимается с колен, смотря на царя подземного мира открыто и без единого намёка на страх. Да, Кора видела, что он другой, что кожи его давно не касались лучи солнца, а сам бог словно соткан из тьмы. Тени в густой чащобе бывают пугающими, словно в каждом притаилось по хищному зверю. А ещё пляшущими - в отблеске костра. Загадочным и притягательными в лунном свете. Другой - не значит плохой.
Прозерпина тепло улыбается дядюшке, как если бы ждала его и он был дорогим гостем. Собственно, это было почти так. Не ждала, но хотела встретиться и поговорить. Узнать, что случилось, всё ли в порядке. А ещё расспросить о том, где и как он живёт. Почему так редко приходит на Олимп.
- Здравствуй, Аид. - она делает несколько шагов навстречу - ноги её до сих пор босы, и трава словно льнёт к ним, - Ты не напугал меня, просто... Я думала это Калли всё-таки нашла меня. - Плутон знал её имя, стало быть, представляться поздновато, - Я... Я видела тебя у Пиона. Что произошло? Как твой недуг? - к богам-врачевателям от хорошей жизни, очевидно, не ходят. Персефона заглядывает ему в глаза и снова ей чуется призрак такой томительной давящей эмоции.
Они с подругами недавно набрали ягод и фруктов. Хорошо после купания лежать на траве, подставляя нагое тело под тёплые лучи и неспешно откусывая кусочки от кисло-сладкого яблока. Такое богиня плодородия и предлагает ему из собственной корзинки, что аккуратно притулилась у клонящейся к воде ивы, которая росла возле ручья.
- Угощайся. - рука протягивается к царю ладонью вверх, а на ладони - скромный дар природы. И её. Не золотой трон, не сверкающий клинок и не каменья. Самое обычное зелёное яблоко. Но очень вкусное - Кора готова была поклясться именем матушки.
Отредактировано Persephone (2021-05-24 19:07:48)
графика © майгель
Не испугалась. Не отвела в ужасе взора, как если бы от единого взгляда на него можно было лишиться чувств или рассудка. Да-да, он знает, какое мнение бытует о нем на земле и здесь, на Олимпе. Аид давно уже привык к подобному отношению и не ищет изменений. Страх смертных, фальшивое гостеприимство родных. Он такой же как они, он – Бог, но другой. Иногда, в одиночестве своих владений Аид размышлял над тем, как могла бы сложиться его судьба, не сочти отец его столь ничтожным, не сбрось в Тартар. И не прими он эту участь так покорно. Каким теперь мог бы быть Олимп? И вывод всегда был один. Он был бы пуст. Сколь не была в Аиде сильна нелюбовь к брату, сколь не раздражал его шумный, капризный нрав Зевса, Гадес не мог не признать, что они с ним находятся на своих местах. Подземный мир не терпит хаоса, там должно царить порядку и покою, а здесь, наверху и на земле, мнится, сам хаос и был этим порядком. Буйство красок, буйство звуков, буйство эмоций. Каждый раз боль. Да, царю нравится дышать земным воздухом. И он совсем не против ощутить на своей коже теплое прикосновение Гелиоса. Он ценит красоту цветов, наслаждается звучанием музыки. Но он другой, и только он сумеет поддержать порядок среди тех, кто всего этого уже лишился, но в ком тоска по земной жизни глубина, как бездна Тартара. И он и впредь будет поддерживать этот порядок, оберегая этот мир, дабы другие боги могли наполнять его тем, что Аиду так нравится.
И царь не просит ничего за эту жертву. Он даже не считает это жертвой, ведь таков закон Богов, а законы должны быть непреложны, Гадес знает и верит в это, как никто. Но разве закон лишает его права на нежную улыбку, ласковый взгляд, тепло прикосновения? Нет. Так решила семья. Возможно, лишь возможно, приди их отцу в голову гастрономическая мысль о пожирании своих детей в момент его рождения, общая участь сплотила бы их. Но его участь другая. Он другой.
Кора улыбается ему. И в этой улыбке нет фальши, Аид это чувствует. Он давно уже научился разлиться ее в общении с другими богами. Она не испугана, разве только его внезапным появлением и тем, что ее может найти бдительная нянька.
- За тобой строгий присмотр. Я заметил, - Гадес улыбается, но не уверенно, как если бы не привык этого делать. Да он и не привык. В его подземном царстве мало поводов для подобных эмоций. У свиты, пожалуй, что случится шок, если царь позволит себе рассмеяться. Но до смеха ему далеко, а улыбка дрожит на его губах точно ночная бабочка, гонимая ветром. – Ты меня знаешь? Знаешь, кто я?
Аид сильно сомневается, что сестра или брат вспоминали о нем. Деметра никогда его не жаловала и, в отличие от прочих, не задавала себе труда это скрыть. «Чужие» вот кем они были друг другу. Так что если Кора и узнала о нем от матери, то вряд ли та хоть словом ему польстила. Впрочем, как и Зевс, если ему было дело до того, чтобы вводить в курс родственных связей очередную дочь.
- Мой недуг? – вопрос срывается с губ царя прежде, чем он успевает это понять. Ему столь не привычно, что кому-то есть дело до его раны, до его здоровья. С тех пор, как он пришел на Олимп за помощью, только Пион и справлялся о здоровье Аида. Да и то по долгу врача, в обязанность которого входит поставить больного на ноги и отправить восвояси. – О нет, я не болен, Кора. Ранен, - поясняет он, чуть смутившись. Непривычно ему хвастать боевыми отметинами. Да и хвастать тут особо-то нечем, ведь он проиграл бой. Проиграл полубогу. Сыну своего брата. Но во взгляде Коры неподдельные тревога и любопытство, а потому Аид добавляет, отведя взгляд, делая вид, что течение воды в ручье ему куда интересней рассказа о полученном ранении. – Твой сводный брат, Геракл, ранил меня стрелой в плечо у Пилоса.
Он никогда не лжет. Не умеет приписывать себе несуществующих заслуг, подобно своим племянникам, расписывая в красках, сколь славным был его бой и как храбро он сражался, пока не был вероломно ранен. И как бы горько не отдавалось теперь это постыдное ранение в гордости царя, он ни словом не приукрашает случившегося, говоря Коре все, как есть.
- Не тревожься, царевна, - просит он, заметив в ее невероятных, зеленых глазах беспокойство. – Пион отличный лекарь. Мне уже лучше, и скоро я вернусь в свое царство.
И почему от этих слов ему так горько? Почему возвращение, ранее бывшее не желанным, но необходимым и понятным, теперь кажется царь столь мучительным? Отчего сердце его сжимает от мысли, что придется проститься? Все из-за нее. Из-за Коры. И вновь внутренний голос шепчет Аиду, что так нельзя, что она не создана для его мира.
Глупый, слепой крот, залюбовавшийся на ласточку.
- Спасибо, - благодарит Гадес за предложенное яблоко, не спеша, впрочем, откусывать хоть кусочек. Это ее дар ему. И царь намерен сохранить подарок, дабы в мрачных залах своего дворца, сидя на золотом троне, любоваться им, вспоминая этот день, этот луг, ручей, иву и Ее улыбку, такую искреннюю и светлую, что она, мнится, способна разогнать мрак в самом Тартаре. Поднеся яблоко ближе, Аид вдыхает его аромат, на мгновение прикрывая глаза и вновь произнося: - Спасибо.
Простое яблоко отныне для Царя мертвых дороже всех сокровищ, что сокрыты в его царстве. Золото и каменья, все стало прахом в сравнении с этим сокровищем.
Отредактировано Aides (2021-05-25 10:24:48)
______________________________
«Увлеченный. Сосредоточенный. Помешанный. Творческий, — длинная пауза. — Сексуальный»
ава от vinland
Как оказалось, он тоже наблюдал. Интересно, что конкретно успел увидеть? Как она собирает цветы? Как заливисто смеётся с подружками в играх? Как они стайкой легконого уносятся по волнующемуся зелёному морю? Наверное, считает её ветроной, слишком юной и несерьёзной. И со стороны могло бы показаться, что стоят друг напротив друга дитя и умудрённый опытом взрослый мужчина. Хотя, быть может, лишь незамутнённый, не отправленный горьким опытом пережитого детский ум один только и мог принять самые различные аспекты их мира с любопытством и интересом, а не предубеждением.
Аид ей улыбается, и девушка находит это выражение его лица очень притягательным и красивым, несмотря на то, что по изгибу уголков губ видно, что царь редко улыбкой кого-то одаривает. Стало быть, ей повезло.
- Матушка обо мне беспокоится денно и нощно. А Калли присматривает, на всякий случай. Она очень внимательная. И заботливая. И... Да, знаю. Левкиппа, подруга из нимф, мне рассказала. - что не отменяет того, что Персефоне порою хочется побольше свободы. Не только выражать своё мнение, но и быть услышанной. Ещё лучше - спрошенной. Но у них в семье давно так установилось, то Деметра по умолчанию знает больше, она умнее, а потому решает, что будет лучше для её единственного сокровища. И Кора искренне любила её натруженные тёплые руки, улыбку, широта которой целиком посвящалась дочери - плоду обмана и насилия, но всё равно любимому и оказавшемуся желанным чудом. Златовласая красавица во всём помогала матери, зачастую слушалась. По большей части мечтая о том, что находилось под запретом. И в этом образе богиня плодородия была невероятно романтична, но, увы, не во всём жила в согласии с суровой реальностью.
Персефона знала, что круг её единокровных братьев и сестёр непрерывно пополняется, о многих была наслышана и не с сугубо дурной стороны. О Геракле тоже слышала. Но только сегодня узнала, что он вступил с её дядей в противоборство. Зачем? Что не поделил могущественный бог со знаменитым сыном Зевса?
- Почему? - не воинственная от слова "совсем", Праксидика предпочитала переговоры обнажению оружия, а интересовалась потому, что предмет спора мог помочь больше узнать о царе подземном. За что он готов сражаться и пролить свою кровь? - Почему он... так поступил? Вы не смогли договориться? - она скосила взгляд на его плечо - помнила, которое осматривал бог-врачеватель, когда дева подсматривала за лечением Аида, - Может, я могу помочь ускорить выздоровление? Матушка научила меня знанию лекарственных растений.
Вряд ли, конечно, она смогла бы сдюжить лучше, чем Пион или Аскепий. Её способности тут очень ограничены и довольно посредственны - девушка поздно об этом начинает думать. Наверное, сам Гадес так же решит. А ещё богиня поздно спохватывается, что в сцепке с тем, что сказал её собеседник далее, это может выглядеть как выпроваживание. Коре подумалось, что жаль, что мамин брат так редко здесь бывает. Как скоро они смогут снова поговорить? Ещё девушка подумала, что надо бы расспросить Деметру о нём. Матушка вряд ли просто так молчала. И ей хотелось знать причину.
- Так скоро? А почему не побыть здесь? Тут чудесно. - она чуть разводит руками, имея в виду цветущую природу, этот ручей, эту иву, вкусные яблоки, обилие света, многообразие запахов и красоту, - Ты так любишь свой подземный дом? - приходит внезапная мысль и тут же находит своё воплощение в речи. Нет, Персефона не всегда говорит то, что думает. Ей хватает ума смолчать, если это требуется, но в данном случае ей очень интересен этот необычный мужчина, ей любопытно узнать, чем он живёт, - В Гадесе, наверное, тоже есть красота... Своеобразная и ни на что не похожая. - хотя с тем, что описала Левкиппа, оно мало вяжется. И в который раз в хорошенькую златокудрую головку закралась мысль, что красота в глазах смотрящего - значит ей следует увидеть, а не воображать.
Он принимает яблоко, осматривает и благодарит богиню. Весенняя дева была рада и тому, что маленький дар пришёлся по душе её гостю, но впоследствии её накрывает замешательством. Персефона смотрит на Гадеса в ожидании, не понимая, почему его нос втягивает будящий голод аромат, пальцы наслаждаются ощущением мягкой кожуры, но царь не ест. Он взял его из вежливости, а на самом деле яблоки не в его вкусе? Он не голоден? Что не так?..
- Ты... не попробуешь? - большие девичьи глаза цвета молодой сочной травы снова выискивают в его льдисто-голубых что-то... что-то, что не охватить в разговоре и при беглом осмотре. Нужно заглянуть глубже. Хотя могло показаться, что Кора глядит просто пытливо. Мол, это яблоко, Гадес, его едят.
Сама Праксидика тоже берёт яблочко и с аппетитом откусывает от него небольшой кусочек. Этот хруст почти глушит треск ветки, но не полностью. Её рука машинально ложится на предплечье нового знакомого, ближе к локтю, когда вся она обращается в слух и всматривается в фигуру, что идёт меж древ сюда, к ручью.
- Это Каллигенейя... - кусочек яблока с трудом ухает через горло внутрь, а остатки падают в траву. Дева берёт Плутона под локоть и тянет мимо ивы к густым зарослям кустарник на окраине луга, - Скорее, пока она нас не увидела. - шёпотом добавляет Кора, прекрасно понимая, что сторожащая её нимфа не даст им договорить и, вероятно, постарается поскорее увести свою подопечную прочь, следуя указаниям Деметры. Мама исключила нахождение рядом с дочерью мужчин. Даже о сватовстве Ареса и Аполлона она узнала гораздо позднее - Фено случайно обронила, а затем захлопнула рот ладошкой, но было поздно. Непростой разговор тогда состоялся между матерью и дочерью. Покровительница земледелия и самой жизни заверяла своё чадо, что существует уже масса примеров божественных союзов - и все они запятнаны дурными деяниями супругов, изменами и насилием. Олимпийская богиня наотрез отказалась даже мыслить в сторону того, чтобы то же самое сталось с её сокровищем, чтобы кто-то осквернили её. А тем более кто-то вроде Аполлона или Ареса, чья слава шагала впереди них. Нет, нет и ещё раз нет. С мамой спокойнее, с мамой безопаснее, мама смоет все печали и согреет своей беззаветной искренней родительской любовью. Останься с мамой - мама умней.
Но сейчас... Сейчас желание звало весеннюю деву следовать другой дорогой и не подчиниться. Она взывает в ветвям да кустам, чтоб те укрыли их с Гадесом от зоркого глаза нимфы, не дали найти следы, заглушили шаги. Так они оказываются далече от ручья, в густой тени древ. Персефона озирается, точно заяц, ожидающий, когда подкрадётся лиса, и не замечает, что так и не убрала руку с его предплечья.
Отредактировано Persephone (2021-05-24 19:31:32)
графика © майгель
Любопытство юности. Это ли держит Персефону подле него теперь? Аид знал свою сестру, знал ее гордый, неумолимый характер, знал, что Деметра упряма и все и всегда делает по-своему. Как только Зевсу удалось соблазнить ее? А впрочем, младший всегда был тем еще хитрецом, доведя, если верить многочисленным историям, что слагали о нем, изнасилование до ранга искусства. Но речь не о брате, и не о сестре. Об их дочери, от которой Аид не может оторвать глаз.
- Мы и не пытались, - честно признается царь подземного мира, отвечая на вопрос девы о стычке с ее братом. Тонкие бровки Коры хмурятся в неодобрении, вызывая легкую улыбку на губах бога. – Иногда так случается, - пытается он объяснить ей, дабы не остаться в глазах племянницы очередным воякой-рубакой, на подобии его братьев и племянников. - Мы с Гераклом заведомо оказались по разные стороны, царевна. И не в наших силах было договориться.
Он умалчивает о том, что в мире смертных не так много тех, кто нашел в себе силы и веру не проклинать его именем, но возносить молитву, возведя храм в его честь. Пилос был едва ли не единственным городом, где это сделали. А царь Подземного мира, в отличие от большинства олимпийцев, умеет быть благодарным, и поддержал бы Пилос в войне, выступи против него весь Олимп. По счастью дело до той войны было лишь им с Гераклом, иначе бы справляться с раной Гадесу пришлось бы самому.
- У меня есть обязанности в моем царстве, которые я не могу игнорировать, царевна, - поясняет Аид, как и прежде ссылаясь на занятость и долг. Это стало уже входить в привычку, что не в силах была справиться с его одиночеством, но притупляла боль от него. Да, он царь, и по долгу, возложенному на его плечи, обязан заботиться о душах своих подданных. А их, за все эти годы, стало куда больше, чем живых. Его царство обширно, и требует к себе внимания. Да, именно так. Так… И то, что прочие олимпийцы не рады его присутствию, не играет роли. Совершенно. – Я и так уже задержался сверх положенного, Кора. Не хочу злоупотреблять гостеприимством твоего отца и моего брата.
Его бровь чуть изгибается, когда он слышит предположение Персефоны о том, что в его царстве должно быть красиво, пусть и по-своему. Никто подобного ему еще не говорил. Для всех Гадес мрачное, холодное подземелье, куда не заглядывают лучи Гелиоса. Его царство наполнено чудовищами, в нем нет жизни, только смерть и вечность. Но это его царство. Он его не хотел, но не смог отказаться, потому что никто другой не сумел бы несли эту ответственность. И все-таки, спустя годы, долгие годы во мраке Аид научился видеть в нем красоту.
- Ты права, - кивает царь, чувствуя, как в его сердце ночным соловьем шевельнулось тепло по отношению к прекрасной деве. – Во всем есть своя красота. Даже в царстве мертвых. Зеленые луга Элизиума с травой столь густой и высокой, что когда ветер колышет ее, она кажется морем. Там лавровые рощи, где не смолкает пение соловья. А вечноцветущие яблони роняют свои белоснежные лепестки в хрустально прозрачные источники. А как прекрасны луга и поля, усыпанные асфоделиями…
Он мог бы ей рассказать, что своя красота есть и в Стигийских болотах, и каждой из рек, что текут через его царство. Есть она и в более мрачных пещерах, но мало кто способен оценить это, отринув страх и предубеждение. Смертные бояться умирать, а страх лишает взора красоты. А Боги… Боги тоже страшатся смерти, хоть и не подают виду.
Яблоко, ее дар, все еще зажато в его руках не тронутым. Угощение следует принимать по иному, и Аид это знает, но вновь лишь вдыхает свежий аромат, лаская большим пальцем гладкую кожицу.
- Если позволишь, царевна, я сохраню его, - произносит он, переводя на нее как никогда ласковый взгляд. – На память о тебе…
Хруст ветвей и легкие, но вполне различимые шаги нарушают их уединение. Он совсем забыл, что Персефона редко гуляет одна. По правде сказать, с тех пор, как Аид ее увидел, это был первый раз на его памяти. Иначе он бы попросту не решился подойти к ней, наперед зная, что ее подруги, а в особенности, Каллигенейя, этого не позволят. Так еще и Деметре донесут, а уж сестрица сумеет раздуть из этого скандал на весь Олимп.
И он уверен, что вот сейчас Кора ласточкой упорхнет от него по зову своей стражницы. Но она хватает его за локоть, увлекая прочь от ручья в густые заросли, что смыкаются над ними подобно шатру, надежно укрыв беглецов от зоркого взгляда нимфы.
- Тебе попадет, - произносит Аид, накрывая широкой ладонью тонкие пальчики, что все еще сжимают его предплечье. Деметра не любит, когда идут ей наперекор. – Зачем?
Он рад, что она все еще рядом, и его вопрос лишь от тревоги и непонимания, отчего она не только не боится его общества, но не хочет расставаться с ним. А по иному, как так ведь трактовать это нельзя, раз не он, а сама Кора укрыла их в этом шатре из сочной зелени.
______________________________
«Увлеченный. Сосредоточенный. Помешанный. Творческий, — длинная пауза. — Сексуальный»
ава от vinland
Вопреки ожиданиям, весенняя дева спросила о военных спорах дядюшки и своего сводного брата не потому, что желала осудить или увериться, что Аид в этом плане мало чем отличается от большинства остальных богов. Она вообще оценочное суждение по таким вещам не включала, потому что её понимание войны и битв было достаточно поверхностным, и явно не ей судить, был ли прав царь подземный, отстаивая своё в том конфликте. Потому Персефона лёгким наклоном головы принимает объяснение, как и то, которое он обронил касательно своего ухода с Олимпа. Значит, старший из братьев движим в первую очередь чувством долга. Это многое объясняет, ведь вопрос смерти и посмертия - не для ветреных голов и не для тех, кто предпочитает буйство жизни и блаженную праздность. Именно в этот момент Персефона ловит, словно незримую нить, мысль, что ранее посетила голову монаршей особы - ей вряд ли найдётся там место. Да и кто её туда пустит?..
- Жаль. - коротко и искренне отзывается богиня о том, как сама ощущает это. Что Аид должен так скоро вернуться к своим обязанностям, и если они когда-нибудь и увидятся, то явно спустя не один год. Или даже десятилетие. Но когда владыка мира мёртвых стал описывать свой дом таким, каким он его ощущает и знает, Коре мрачные подземелья уже не показались такими жуткими. В словах рассказчика чувствовалась глубокая привязанность к Гадесу, а это кое о чём говорит. Например, о том, что он там не просто величественно восседает на троне, но по-своему бережёт своё царство, дорожит им, имеет о нём глубинное понимание, вряд ли доступное кому-либо ещё.
Невольно заслушавшись, Кора улыбается ему шире. Такими речами не долго любопытную деву уверить в том, что подземное царство в самом деле стоит визита.
- Ты так воодушевлённо и красноречиво описываешь свой дом... Вот бы посмотреть на него своими глазами... - кто услышал бы - решил, наверное, что дочь Деметры на всю голову ушибленная, не знает, куда хотела бы спуститься. И глупости несёт. Но златокудрую голову моментально пронзает мысль о матери и её наказах. Что ж... Не судьба... - Печально, что мама не отпустит меня погостить. - теперь улыбка стала извиняющейся, мол, хороши земли твои, царь, с твоих же слов, только ноги ей туда не ступить - хватятся тотчас, и шуму будет столько, сколько нет в десятках ульев с шершнями.
Желание Диса сохранить яблоко встречает вначале удивлённый взгляд, а затем богиня коротко пожимает плечами. Наверное, после стольких сборов ягод и фруктов и пресыщения ими весенняя дева перестала замечать, какое это чудо. Или дело было не столько в яблоке?.. Эта мысль поверхностно прошлась по сознанию Праксидики и исчезла, потому что сама богиня слепо не видела причин так дорожить её подарком - они только встретились и просто ведут приятную беседу.
- Это подарок - делай с ним что пожелаешь.
Почему он так сказал? "На память". Словно... Словно то, что происходит сейчас, имеет смысл глубже, чем лежит на поверхности и можно зацепить взглядом.
Их так некстати прервали. "Калли, ну неужели нельзя была меня искать чуть подольше?" В мыслях своих Кора почти дуется как мышь на крупу. Богиня нежно любила подруг и свою приставленную мамой защитницу, но порой их гиперопека мешала ей заводить новые знакомства и друзей. Это безмерно печалило дочь Деметры и её главное сокровище, ведь взять хоть Аида - он и пальцем её не тронул, был вполне доброжелателен. Почему Каллигинейя тогда увела их с Левкиппой? Почему так посмотрела на царя подземного? Отчего у мамочки он не в почёте? Может, сделал всё же что-то не то ранее? В то время Персефона считала свою родительницу женщиной исключительно честной, последовательной и имеющей на всё веские причины. Конечно, лучше всех самой богине-покровительнице земледелия было знать, чем по её мнению старший брат плох. Но наверняка и у Аида есть мысли на этот счёт. Только этот разговор точно из категории неприятных, не хотелось им отравлять этот солнечный день и радость первой встречи и личного знакомства.
Что бы там ни было, Персефона не видит в своём новообретённом родственнике зла или угрозы. И она уводит его в скромный приют из зелени и ветвей, чтобы их не разлучали так скоро. Обычно девушка была очень деликатной, но тут пришлось нарушить чужое личное пространство, чтобы увлечь за собой Аида.
Уже в укрытии он задаёт вопросы - справедливые и закономерные. Но богиня весны лишь подносит тонкий пальчик к губам в беззвучном "чшшш". Хруст веток и шелест листьев всё ближе. Тень нимфы проходит так близко, что кажется, будто можно протянуть руку и дотронуться. Персефона опускает взгляд, словно средь сочной зелени сияние её глаз всё равно могло выдать их с головой. Всё то время, что Кора стояла, вытянувшись свечкой, словно суслик, она почти не замечала тепла его ладони, а когда шаги стихли, то расслабилась, даже выдохнула тихонько. И только тогда скользнула взглядом вначале по лицу Диса, вновь любуясь небесно-голубыми глазами владыки, взглядом коих он, наверное, и освещает тонущий во мраке Гадес. Тепло его ладони приятно нежной девичьей коже, хотя зачастую руки воительных персон натружены, покрыты мозолями и грубы. Значит ли это, что царь скорее обычно ищет способы избежать драки, чем рвётся в каждую, словно на праздник? Как это делают некоторые боги... Коре хочется верить, что да.
- Потому что... Мне нравится говорить с тобой. Я бы хотела ещё послушать о Гадесе. И о том, как ты там живёшь и где особенно любишь бывать. Чем обычно занят, если не божественным долгом? Как проводишь свободное от трудов время? Есть ли у тебя в царстве не подданные, но друзья? - простые вещи. Самые простые. Расскажи о себе, поделись, чем дни обычно наполнены. И кем. Какие есть пристрастия и увлечения. Богиня пыталась узнать дядю лучше. И, конечно, не отказала бы во взаимности - Аид мог спросить что угодно о её жизни, - И как поживает царица? Должно быть, это особенная богиня. - нет, Левкиппа не обмолвилась, что самый старший из детей Кроноса и Реи не женат. А про то, что царь наверняка состоит в браке, Персефона как-то на автомате подумала - двое других братьев давно уж с жёнами. Наверняка сия участь не минула и третьего.
Теперь уже её узкая мягкая ладошка накрывает тыльную сторону его ладони. Нет, не чтобы убрать. Она не против, Коре не неприятно, ведь касание тёплое и бережное, совсем не грубое.
- Побудешь ещё в моей компании? Пока долг не заставит идти...
Вопрос звучит робкой просьбой. Само собой, никто не станет удерживать подземного бога насильно, он волен удалиться в любой момент. Но богиня плодородия хотела бы ещё немножко продлить их знакомство. Ещё капельку потонуть в совершенной синеве. Эти глаза ей ещё будут сниться.
Отредактировано Persephone (2021-05-27 01:05:40)
графика © майгель
Аид терпеливо ждет, когда шаги Каллигинейи стихнут. «Надсмотрщица» подошла совсем близко к их укрытию, так что царь даже дыхание затаил, так ему не хотелось расставаться с Корой. Он бы и обнаружения не то, чтобы боялся, если не знал свою сестру. Прознай Деметра, что дочь ее наедине с ним в зарослях осталась, заперла бы юную богиню в доме, не позволив им больше никогда увидеться. О таком Аид и думать не хочет.
От Персефоны пахнет нежной зеленью, зелеными яблоками, свежестью ручья. Листва кустарников, что укрыла их от зорких глаз нимфы, колышется на ветру, а по юному лицу племянницы, по хрупким плечам, по изящным ключицам прыгают солнечные зайчики, пробиваясь сквозь зеленый «шатер». Никогда до этого дня не знал царь подземный ревности. Но видя, как лучи Гелиоса и сквозь листву пробиваются, только бы приласкать нежную кожу Коры, он ревнует, ничего так больше не желая, как укрыть царевну в своих объятиях от всего мира, чтобы только его была.
Мечтает царь, вот только пусты его мечты. Разве согласится богиня весны оставить подруг, да подлунный мир, где всеми так любима, ради него? Да и что он взамен может ей предложить? Мрачные залы своего дворца? Холодные пещеры, населенные чудовищами? Пустые дороги, мертвые равнины, куда никогда не проникает солнечный свет и тепло? Царство мертвых не для такой, как она. И, положа руку на сердце, ни для какой другой.
А никакой другой ему теперь и вовсе не нужно. Смотрит Аид на юную богиню во все глаза, каждую черту, каждый жест запомнить старается. Знает, что кроме этого, а еще яблока, что она ему подала, ничего у него на память о ней не останется. А когда доведется вновь свидеться, о том только Мойры знают.
Шаги Калли стихли, и только тогда, точно птичка, Персефона встрепенулась. На губах вновь улыбка расцвета, и только тут Аид спохватился, что рука его до сих пор собой тонкие пальчики племянницы накрывает. Мгновение ему мнится, что вот сейчас она отпрянет, руку отдернет. Но вместо этого слышит то, во что и поверить поначалу не может, думая, что ослышался. Он бы и переспросил, да спугнуть боится. И только когда Кора речь о царице заводит, отпускает царя оцепенение.
- Да уж, ничего не скажешь, особенная, - усмехается Гадес, пряча за улыбкой горький привкус одиночества. – Такая, что и во всем мире не сыскать, ибо нет ее, и никогда не было. Не нашел я той, что подлунный мир на брак с царем мертвых сменять согласиться. Братьям моим повезло, да только счастья своего они не ценят.
Не судит Аид младших братьев. Живут, как хотят, на то их право. Он лицом и статью не хуже них, только с божественным долгом, да царством не повезло. И характер у него другой. Царь до ласк и любви тоже охотник. Любовник он страстный и пылкий, но претит ему против закона богов идти и силой брать то, что должно быть взято лишь в согласии. Аид знает, что братья его не так щепетильны. Сколько несчастных прибывающих теперь в Гадесе, пали жертвами похоти владык неба и океанов. Слышал Аид их рассказы у подножия своего трона, и всякий раз стыд охватывал царя, как старшего из братьев. Да только разве он что-то с этим сделать может? Верховному и Посейдону никто не указ. А потому и делает царь подземный лишь то единственное, что может, не уподобляется своим братьям.
Теплая ладошка накрывает его руку, то ли утешая, то ли сочувствуя, а прикосновение все равно теплом в самое сердце отдается. Перехватывает Аид пальчики Коры, бережно в своей руке сжимая, и тянет ее за собой, сесть на мягкую траву.
- Побуду, раз компания моя тебе приятна, - соглашается Дис, всматриваясь в невероятную зелень глаз юной богини. Не видал он прежде таких глаз. Словно в самое его сердце смотрят, а что видят в нем, то одним им и ведома. – Не знаю, правда, что тебе еще рассказать. Божественный долг все мое время занимает, царевна. А впрочем, нет. Иногда, когда выдается свободная минутка, - он никому этого прежде не говорил, а потому и теперь не сразу решается. Да и в самом деле, не вяжется его мрачный облик и тишина царства с тем, что способно даровать владыке подземных богатств утешение и удовольствие. Редко услышишь в Гадесе звучание музыки, а еще реже поверишь, что звуки эти царская воля. – Я прихожу на Елисейские поля, так чтобы меня не увидели, и слушаю музыку. Конечно, это не та веселая трель, к которой ты, вероятно, привыкла, Кора. Она у нас все больше грустная, полная воспоминаний. Но красивая. Если бы ты услышала ее, уверен, сумела бы оценить ее красоту. С рассказа не то.
Сколько прошло времени до момента расставания, Аид не знал. Ему показалось, что всего мгновение, а между тем, когда они с Корой покинули свое укрытие, солнце уже склонилось к закату.
- Я был бы рад, согласись ты посетить Гадес, Кора, - продолжает он прерванный разговор, пока они шли вдоль луга. Аид вызвался проводить Персефону, но лишь немного, дабы у нее не было проблем (излишних проблем) с матерью. – Знаю, Деметре это идея не понравится, но если она тебя не пустит, то клянусь собственным троном, что готов тебя украсть из ее плена! Не пристало держать столь юных и прекрасных богинь узницами, разве что в объятиях. «Да и те не материнские…» мысленно добавляет он про себя, вовремя осознав, что столь пылкие слова могут смутить, или того хуже, напугать богиню весны.
Она смеется над его словами. И смех ее лучшая из музык, что ему доводилось слышать. В нем есть все. И журчание весеннего ручья, и веселый щебет жаворонка и сладкая трель соловья, и шелест едва распустившейся листвы. В нем есть все, кроме фальши. Она смеется, думая, что его порыв лишь шутка, призванная рассмешить ее. И Аид смеется вместе с ней, но он никогда еще не был так серьезен…
- А что было дальше, папа? – спрашивает Мелиноя, глядя на отца и теребя его за край туники. – Расскажи… Царь вернулся в свое царство? И царевна поехала с ним?
- Нет, Мели, - качает головой Аид, обнимая, сидящую у него на коленях дочь, и заправив ей за ухо непослушную прядь темных волос. – Царь вернулся в свое царство один. Но не проходило и дня, чтобы он не вспоминал о царевне, мечтая о новой встрече. И вот однажды, когда разлука стала для него невыносима, он вновь отправился на Олимп...
______________________________
«Увлеченный. Сосредоточенный. Помешанный. Творческий, — длинная пауза. — Сексуальный»
ава от vinland
Богиня поджимает губы, послушно опускаясь с богом подземного мира на мягкий зелёный ковёр и ноги под себя поджимая. Порой богиня любила улечься прямо на пятне солнечного света и позволить тёплым лучам согревать и ласкать её молодое стройное тело. Особливо после купания оно было приятно, да и сушиться так сподручнее. И сейчас светило заставляло её чуть жмуриться. Картину омрачало лишь то, что Аид ей успел поведать о себе. Как богиня, имеющая сильную эмпатию, способная сопереживать, она сразу почувствовала, что, несмотря на улыбку, глаза царя подземного таят если не боль, то горечь. Одиночество поселилось глубоко внутри и смотрело на неё этими двумя льдинками. В ту же секунду где-то внутри уже самой весенней девы созрело робкое желание обнять дорогого дядю и заверить, что всё в нужный час придёт, что все, кто не соглашался, кто боялся испытаний в чувстве, в том числе и условий жизни в Гадесе, те и не любили его. И не достойны его. А достойная богиня придёт и останется, истинно его супруга не побоится преград. Но Праксидика лишь чуть крепче сжимает его руку тонкими пальчиками - немым ободрением.
- На Олимпе мало кто ценит сокровенное... - неожиданно изрекает Персефона мысль, которая давненько в голове сидела да только не делилась она ею даже с матушкой, олимпийской богиней, - Мне кажется, что... что сытость, роскошь и пресыщение... портят даже богов. Мало кто из подлунных небожителей способен смирять свои дурные порывы. - а затем она неловко умолкает, словно сказала что-то кощунственное. Ей ли судить дядюшек и тётушек, отца с мамой и всех остальных? Ей ли, ветреноголовой, с цветами в волосах, не знающей ни тягот, ни лишений?.. Аид мог. Его судьба была такой, что не позавидуешь великому богу. И всё-таки надивиться Кора не могла, что столько дев прекрасных в их мире и ни одна не полюбила Диса чистой и искренней любовью, способной смести все препятствия. Это... просто.... невероятно.
Разговор увёл их в сторону более приятного. Оказалось, что музыка услаждает слух царский, и неравнодушен он к красоте звучания. Златоволосая дева сидела рядом и внимательно слушала своего визави, слушала и старалась понять, впитать то, что подземный владыка хотел до неё донести. Глаз она не могла оторваться от его - кристально чистых, как первый выпавший снег. Ей казалось, что в них она своё отражение видит гораздо яснее, чем в любом источнике воды. А какой её видит Аид? Зрит ли сквозь золото волос, румянец щёк и молодую зелень её зеркал души все пороки самой богини весны? Может, даже те, о которых она сама пока не догадывается?..
- Воспоминания - это едва ли не самое ценное, что у нас есть. Я наблюдала за смертным, чей срок короток и потому проживают они годы более ярко. И успела понять - о многих и о многом единственное, что у нас остаётся, это память. Если отнять её, мы не вспомним себя, не вспомним, что любили, чем жили, чего хотели, ради чего проходили испытания. Забвение - это страшно. - говорили юные уста, ведь Кора тогда ещё не была знакома с тем, что иная память способна отравлять сознание, извращать своего носителя и всё, к чему тот прикоснётся. И что иной раз забвение - это спасение. Потому что вместе с воспоминаниями, что терзают душу, стирается и боль.
Аид решил тему эту не ширить сейчас - они ведь так приятно беседовали, а о философии (не)бытия можно говорить долго и осмысленно, но это не самая весёлая дискуссия. Зато показал во всей красе своё чувство юмора - дочь Деметры искренне рассмеялась, выходя с ним из их укрытия и услышав такое дерзкое решение того, как она смогла бы посетить царство своего дяди. И слова про объятия отдались теплом аж где-то в грудной клетке. Левее. Кора залилась краской, и щёчкам её это очень шло, но одновременно девушка чувствовала смущение. Аид демонстрировал себя, как сильного и уверенного в себе бога. На это было приятно смотреть, этот напор будоражил и волновал, и вместе с тем в себе Персефона тогда ощущала очень мало сил подобных. Она ни разу в жизни не шла всерьёз против наказов матери и не знала кого-либо другого, кто дерзнул бы. Потому смех её миллионами колокольчиков заполнил собой цветущий луг, и уже Праксидика за ним силилась скрыть тоску. Как жаль, что это лишь красивая сказка. Ну да разве ж даже таким её часто балуют? Нет, Плутон оказался первым, и богиня весны была благодарна ему за тоненький лучик надежды-грёзы, что он подарил ей.
Они расстались тепло, даже коротко обнялись, как думала Кора, - вполне по-родственному. Ведь хотя Аид поделился, что сердце его никем не занято, племянница его всё ещё считала, что вряд ли она такому мужчине ровня и пара. Вряд ли его прельщают легконогие танцующие в свете дневного светила беззаботные юные девы. Разве смогут они его понять? Его, прошедшего через боль и страдания Тартара, его, что день ото дня проводит во мраке, движимый долгом, ценящим честь и достоинство, его, знающего так много о смерти и посмертии? Что юность может предложить умудрённой зрелости, кроме глупости и детских грёз?
Как и предполагалось ранее, Персефона с того их разговора не встречал более на Олимпе сошедшего во мрак своих владений дядюшку. Ни у Пиона его больше не наблюдала и тихо порадовалась, что хотя бы рана Аида действительно зажила. Ни на лугу он больше так ни разу не объявился, хотя дочь Деметры высматривала мрачную фигуру в каждой тени. Левкиппа стала замечать, что подруга её грустна частенько. Кора отмалчивалась или отшучивалась, мол, мало цветов набрала и венок теперь что-то не плетётся совсем - руки неловкие стали. Матушка тоже начала замечать, но и с нею богиня весны не поделилась причинами своей тоски. О царе она думала несмело, аккуратно, деликатно касаясь его статной фигуры, какой её запомнила, даже в мыслях своих. Ей бы только снова нырнуть в два кусочка неба и воспарить в них птицей вольной, ей бы только вслушиваться в этот голос, что словно обволакивал её и укачивал, ей бы только тепло его руки - к своей руке... или... или можно даже... к щеке. Вот на таком моменте дева густо вспыхивала, прятала лицо и гнала от себя остальные мысли. Даже не смела помышлять о чём-то более интимном.
Её дни текли размеренно, Кора всё так же проводила часы в беззаботности, помогала матери, игра и собирала цветы с подругами, не зная, что одна из таких прогулок должна была изменить её жизнь навсегда.
На лугу близ озера было прохладнее. Нимфы ещё плескались - Фено пыталась притопить шутливо Левкиппу, и вместе они успели окатить водой молчаливо наблюдавшую Каллигинейю, теперь бранившую их что есть силы. Кора тихо улыбалась, сидя в тени раскидистого дерева, склонявшего тяжёлые ветви к самой воде. Хороший день. Охота была сплести что-нибудь для матери, а то она ж как вцепится с расспросами - не знаешь, куда себя деть. Пусть порадуется благоухающему ожерелью.
- Персефона, куда ты собралась?
Строгий оклик заставил поднявшуюся на ноги и удаляющуюся девушку обернуться на голос своей защитницы.
- Я хочу набрать цветов и маме сплести ожерелье. - ответ её был встречен вначале с типичным подозрением, но Праксидика ей не лгала, и нимфа коротко кивнула.
- Не отходи далеко. Будь на виду.
- Хорошо!
Звонкий голосок накрыл луг, а затем легконогая дева подхватила корзинку и отправилась прочь с травяных просторов, к деревьям, - среди них она порой находила самые красивые цветы и растения. Один такой цветок ждал её в густых тенётах, сплетённых из теней древесных ветвей. Прямо близ буйного кустарника расцвёл самый красивый в мире нарцисс - словно драгоценный подарок Геи. Пленённая этим дивом, Кора оставила свою корзинку и приблизилась к чуду, что очаровывало, лепестки белеющие словно сияли, а сердцевина могла показаться хрупким, но чистым золотом. Богиня едва коснулась его самыми кончиками пальцев, желая только проверить, не иллюзия ни это, не обман ли, хотя пах цветок как настоящий, когда земля под ней задрожала и начала словно осыпаться.
Отредактировано Persephone (2021-06-01 15:24:27)
графика © майгель
Он вновь отправился на Олимп…
Ступая по белоснежным плитам мраморного пола, Аид приближался к трону, на котором восседал его младший брат. По сложившемуся уже порядку вещей, Гадес не то, чтобы зависел от Зевса. Брат был верховным, и этого никто не оспаривал, но своим царством Аид правил сам и так, как считал то нужным и верным. Не спрашивая разрешения, не советуясь с Верховным олимпийцем. И ничего у него не прося. Братья были так далеки друг от друга, как только могут быть далеки небо и земля, но не сегодня… Сегодня Аид пришел, чтобы попросить.
- Брат мой, ты зачастил к нам, - громогласный голос Громовержца разносится по огромной зале, подобно грозовому раскату. И в нем нет тепла родственных чувств или радости от встречи, хотя Зевс и улыбается своей широкой, сияющей улыбкой. – Что случилось на сей раз, что ты покинул свои владения?
- Я пришел к тебе с просьбой, могучий Зевс, - тихо произносит Аид. Его голос что дуновение ветра в ночном лесу, шорох теней. А взгляд глаз-льдиной взирает на брата спокойно, но пристально, так что широкая улыбка дрогнула уголками губ, но места своего законного не покинула. Зевс совладал с собой.
- И чего же ты хочешь от меня, брат? – спрашивает Верховный, и в глазах его молниями сверкает любопытство. Аид единственный кто у него ничего не просил. Не проявлял своих желаний, не требовал наказаний, не ходатайствовал за других. И вот пришел с просьбой. – Говори.
- Хочу жениться, Зевс, на одной из твоих дочерей, - смотря брату в глаза, отвечает Аид, чувствуя, как сердце его замирает, предвкушая веселье Верховного распутника Олимпа. Ему мнится, что улыбка, застрявшая на губах брата, точно маска, вновь дрогнула и стала еще шире.
- Так ты пришел свататься? – переспрашивает Зевс, словно не веря, что с первого раза расслышал верно. – И которую из моих дочерей царь подземного мира избрал себе в жены? Артемиду? Афину? Гебу? Елену?..
- Кору, - тихий, но властный голос Аида останавливает бахвальство Младшего количеством прекрасных дочерей. Он мог бы похитить богиню весны, как и обещал ей. Увезти в свое царство и там был бы в своем праве сделать ее женой и царицей. Но Аид всегда чтил законы богов и, невзирая на то, что семья его не жаловала, помнил, что он часть этой семьи.
- Кору?.. – выдыхает Зевс, гладя на брата так, как если бы тот попросил уступить ему трон, пусть и на время. Дису не нравится этот взгляд, его жадность, и не потому, что он сулит царю отказ, а потому что сулит для Персефоны. Но тучи расходятся, и взгляд небесно-голубых глаз вновь весел и даже теплеет. И это не нравится Аиду еще больше. Тревога змеей вползает в сердце, сворачиваясь там тугим кольцом, но тем сильнее становиться царская решимость на брак. – Ты ведь знаешь, кто ее мать. И знаешь, как она к тебе относится.
Да, Деметра его не любит. И следующие слова брата Аид тоже знает. Деметра никогда не согласится отдать дочь в подземный мир. Но согласиться ли она на ту участь, что уготовил ей Зевс?
- Знаю, - глухо отзывается Гадес, но его взгляд по-прежнему прям. Он смотрит на брата, зная, что тот не посмеет ему отказать, ведь это будет равносильно оскорблению. А как бы далеки они друг от друга не были, они все еще братья. – Но разве мать, а не отец решает судьбу дочери? Или пока меня не было на Олимпе, сменились законы богов? Ты ее отец и я прошу у тебя руки Персефоны, Верховный. Она станет царицей и будет любимой женой. Или у тебя есть иные причины отказать мне, кроме нелюбви ко мне нашей сестры Деметры?
- Нет, иных причин нет, - качает головой Зевс, но он все больше задумчив и Аид знает причину. У их сестры бурный нрав и непомерная гордыня. Деметра не их тех, кто терпит, когда что-то совершается против ее воли. Она держит дочь при себе, отваживает женихов, и не простит Зевсу, коли он решит судьбу их дочери за ее спиной. Но Аид стоит здесь перед ним и требует ответа на свою единственную просьбу, единственное озвученное желание. И сказать «нет» значит нанести брату оскорбление. Зажатый между двумя родственниками, Верховный справедливо опасался принимать какое-либо решение, а потому не принял никакого.
- Я не могу ни отказать тебе, брат, не дать своего согласия…
Зевс не дал ему ответа, но, по мнению Аида, освободил от всяких обязательств перед собой и Деметрой. Брат дал понять, что лишь гнев Деметры накладывает печать на его уста, которые сказать «да» брату и вручить ему судьбу Коры. Что ж, пусть Зевс боится, но любовь, что пылает в сердце Аида, не давая ему жить спокойно вдали от богини весны, куда сильнее любых страхов. А посему, приняв ответ Верховного таким, как он есть, Гадес покинул Олимп, намереваясь в дальнейшем решать их с Корой судьбу самостоятельно.
Этот цветок был самым прекраснейшим из всех, коим Аид когда-либо даровал жизнь, напитав их корни силой на то, чтобы прорасти. Лепестки белее девственных покровов, сердцевина – плавленое золото. А аромат такой, что одного вдоха хватало, чтобы опьянеть. И он предназначался самой красивой и желанной из дев. Он звал ее своим ароматом, подманивал хрупкостью лепестков, точно бабочку. Пел ей о любви безмолвным признанием.
«Иди же ко мне, Кора… Персефона… Я жду тебя, любимая…»
Нарцисс вздрогнул, когда его стебелек покорно надломился вот осторожными пальчиками юной богини, роняя капельки росы с лепестков, точно слезы. И в тоже мгновение, когда капли напитали собой землю, та разверзлась под ногами дочери Деметры, заставив ее вскрикнуть от неожиданности. Из расщелины, из мрака подземного царства, где их топот внушает душам страх, оповещая о приближении царя, вырвалась четверка коня цвета ночи, влекущая за собой золотую колесницу. Не отпуская поводьев, Аид подхватил замершую в изумлении племянницу, поднимая и ставя рядом с собой. Послушные его воли, кони развернулись, осыпав землю под своими копытами снопами искр, и скрылись в той же расщелине, из которой мгновение назад появились. Та же сомкнулась за ними, как будто ее никогда и не было.
И вот они уже мчались по дорогам мрачного Гадеса, мимо лугов, заросших диким тюльпаном, мимо зловонных болит и медленно текущих рек, к дворцу, что стоит в самом центре царства мертвых. Стуча подковами по мощеному камню, кони влетают во двор, и тут же останавливаются, точно вкопанные, тряся массивными головами, но бака их не лоснятся от капель пота, а дыхание ровно, как будто и не было этой стремительной скачки.
Аид первым сходит с колесницы и оборачивается к замершей на подножке богине. Он кланяется ей, как дорогой гостьи, но голубые, почти прозрачные глаза неотрывно наблюдают за девушкой. Верно ли он понял ее желание? Сердита ли она на него теперь, когда он исполнил свое обещание?
- Добро пожаловать в Гадес, Кора, - произносит Аид, протягивая Персефоне руку, дабы помочь спуститься.
______________________________
«Увлеченный. Сосредоточенный. Помешанный. Творческий, — длинная пауза. — Сексуальный»
ава от vinland
Крик юной богини эхом отдавался во все концы, Каллигинейя с нимфами аж вздрогнула, и дорогая защитница первая сорвалась с места, истошно зовя дочь Деметры. Но когда вся стайка нимф собралась на том месте, где остались лишь следы копыт и колёс да одинокая опрокинутая корзинка лежала на боку, Персефоны уже и след простыл - голодная пасть-вход в подземный мир проглотила её, унеся с собой аромат весенний девы и дивного подарка, которым её приманил похититель.
Богиня не могла уже видеть, как подруги спешно покинули луг и окрестности, отправившись к олимпийской богине плодородия и урожайного изобилия, чтобы повиниться и сознаться, что не уберегли её главное сокровище. Что Персефона словно растворилась в воздухе и не сыскать её следов. А не могла видеть, потому что уже была далеко. Вначале она растерялась, когда сильная рука оторвала её от земли, подхватив, а затем её окутал мрак с редкими пятнами света. Рука почти окольцовывала тонкий стан девушки, пока вороные кони мчали их по дорогам Гадеса, минуя обязательное ожидание на берегу Стикс, перевозку речную и досмотр у врат. Во мраке богиня даже не могла толком рассмотреть лицо управляющего золотой колесницей, хотя догадка изначально имелась лишь одна и верная. Персефона не шелохнулась и даже словно не дышала, пока они не остановились.
Вход во дворец предусмотрительно подсвечен факелами и в их свете камень, из коего было выточено всё строение, казавшееся монолитным, был принят ею за обсидиан. Весенняя дева вертела головой и вслушивалась в окрестности - она очутилась в месте, где ни единый запах, ни один звук не был ей знаком. А голоса Гадеса в основном оказывались пугающи. Вот и сейчас Кору оглушил пронзительный крик гарпии и словно бы прямо над головой захлопали крылья. Где-то на краю островка видимости прозмеилось скользкое чешуйчатое тело горгоны. И чем больше богиня вглядывалась в тропу, по которой они только что ехали, тем отчётливее видела огни чьих-то глаз там, позади. Златоволосая дева подняла свои зеркала души, пытаясь охватить взглядом дом Аида, но шпили терялись высоко и словно сливались с тьмой, что порождало ощущение необъятности дворца подземного царя.
- Аид... - наконец-то зелень глаз заискрилась, когда зеленоокая устремила свой взор на него. Несмотря на дерзкое похищение, Кора оказалась рада встрече. Хотя сердце до сих пор колотилось в клетке из рёбер пойманной пичугой, - ...я так рада нашей встрече. - вместо того, чтобы принять его руку, племянница легконого слетает с подножки и заключает его в объятия, на короткий миг уткнувшись лбом в его плечо. Спустя минуту Праксидика отлипает от дядюшки, немного смущённо улыбаясь и заправляя золотистый локон за ухо, - Так ты не шутил тогда... - задумчиво тянет, поджав губы. На овеянном юностью личике читаются хорошо угадываемые мысли - Кора, конечно, думала о матери и её запретах. И о том, что сейчас они нарушили сразу несколько. Богиня даже не стала спрашивать, оговаривал ли царь подземный эту поездку. Дочь Деметры слишком хорошо знала свою мать - та точно упрятала бы свою соловушку подальше от этих льдистых глаз. При мысли об этом весенняя дева немного грустно и тяжко вздыхает, - Мама нас подвесит меж небом и землёй - будем исслушаться на солнце, пока оно нас не сожжёт. - покусала немного нижнюю губу, мысленно уже приписав себе звание самой неблагодарной дочери. Ведь, вопреки своему обычному послушанию, это начавшееся приключение в подземном царстве волновало её, будило любопытство. Аид промчал их так быстро, что богиня ничего не успела рассмотреть, хотя вот эти горящие во тьме точки вызывали покамест лишь дрожь вдоль позвоночника.
- Но... Но если мы не надолго, то, может, и ничего страшного... - само собой, Персефона ничего не знала ни о каких договорах меж её отцом и его старшим братом. И точно не могла догадаться, что царь увёз её к себе отнюдь не для одних лишь экскурсий по местным достопримечательностям. Кора никогда не была глупа, ей было ведомо, что даже меж родственниками (точнее зачастую как раз между ними) случается более крепкая, чем просто родственная, связь. Но так же девушка отчего-то была абсолютно уверена, что против её воли дядя её не тронет. Эта уверенность зародилась, когда дева впервые взглянула в его глаза и утонула в них.
Босые стопы мягко касаются грубого камня, когда Персефона подходит ближе к стене замка, чтобы провести по ней пальцами, а затем возложить ладонь. Холодный. И непроглядно чёрный, он словно поглощает свет, даже от этих факелов.
- Ты сам его возвёл? - она оборачивается через плечо, глядя на хозяина дворца, - Чёрен как обсидиан, но тот отражает свет. А это... Это словно застывшая лава. - отходя, богиня изучающе смотрит во все глаза и замечает, что нашла спиной его широкую грудь, лишь когда, собственно, касается её. А встать к нему спиной не боится, только быстро извиняется, если задела его и сделала неприятно, - Ты покажешь мне тут всё? - руки девичьи взметаются вверх, словно стараясь охватом обрисовать все царские владения. Слыша его согласие, дева улыбается. Одной ей было бы страшно ходить этими дорогами. Она ведь помнила, что Гадес полнится самыми разномастными чудовищами.
Но вначале Аид настаивает на посещении его обители, легко получая согласие в ответ. Богиня вот предпочитала зелёные просторы, могла спать на голой земле или на мягком травяном ковре, затеряться меж ветвей вяза, укутаться листьями чёрной смородины и там отдыхать. А какие вкусы у Верховного этих подземелий?.. Пока они шли, Персефона украдкой поймала какой-то... очень странный взгляд Аида. Что-то такое очень отдалённо похожее она встречала ранее во взглядах Аполлона и Ареса. И... отца. И всё-таки этот был другим, и пока богиня затруднялась дать ему название. Точнее той эмоции, что успела поймать своим взором.
Мысль об этом отходит на второй план, когда для них распахиваются двери, впуская внутрь. Зала тоже кажется огромной и словно мёртвой, хотя вдоль стен расставлены факелы - до самого массивного трона, что обступили Керы, Эринии и судьи. Больше всего Персефона поразила укутанная в чёрный плащ высокая фигура с чёрными крыльями и с мечом в руках. Это, само собой, был Танатос - крылатая смерть с железным сердцем. Ненавидим даже богами, не терпящий даров. Прекрасноликий юноша. На него богиня невольно смотрит дольше, чем на всех остальных - его тоже не боится и глядит прямо, хотя в глубоких зрачках-пропастях читает сухое и безжизненное ничто. Чёрные крылья тихо зашуршали, и все впились взглядом в цареву гостью. Знаете, тут было от чего замяться. И оробеть.
- Мира и благодати жителям и хозяину этого дома. - неуверенно улыбаясь, первой здоровается богиня весны, - Я Персефона, дочь Деметры.
Но, кажется, именно сейчас все больше смотрят на правителя, а не на неё. Видимо, в известность не был поставлен вообще никто. Кроме Зевса. Хотя точнее всего было вот что: Аид не был известен регулярным утаскиванием девиц с поверхности в своё логово. В то же время Кора не выглядела, как их новая сестра по ремеслу. Не как богиня подземного мира, скинутая с Олимпа - такую они уже видели. Зачем тогда царь её притащил?..
графика © майгель
Ее порывистые объятия, искры радости в глазах, согревают Аида каким-то неведомым до сего дня теплом. Узел страха в груди ослабевает, когда царь понимает, что племянника нисколько не сердита на него и не напугана дерзким похищением. И все-таки тогда, она сочла его обещание за шутку. Гадес не в обиде на юную прелестницу, ведь они так мало знакомы. Откуда Коре знать, что подобными вещами старший из сыновей Кроноса шутить не склонен, пусть и играла на его губах в тот миг улыбка. Но лишь потому, что улыбалась дочь Деметры, весело смеясь.
- Я дал тебе слово, Персефона, - отвечает он на ее вопрос, нехотя отпуская из своих объятий. - А слова свои я привык держать, даже если не подкрепил их клятвой. А о матушке не тревожься. Ты здесь с дозволения Зевса.
Не хотел Аид прибегать к подобным аргументам, но уж слишком встревоженным стало личико Коры. Деметра его не помилует, когда про похищение узнает, а уж если Персефона на его предложение согласием ответит, так царь подземный и вовсе прощения от сестры не ждал. Но что поделать, раз дочь ее ему милее всех нимф и богинь на свете. Влюблялся Плутон, случалось. А чтобы вот так, чтобы смотреть и не насмотреться, чтобы дышать и не надышаться. Такого с владыкой подземным еще ни раз не было. И дни те, что прошли с их разлуки, Аиду мрачнее детских лет в Тартаре показались. Стоило только глаза закрыть и виделось ему, как танцует легконогая богиня весны в венке из луговых цветов. Слышал он, как она имя его шепчет, ромашки* в венок свой вплетая. И с каждым таким видением все невыносимей становилась для Аида разлука, все сильнее разжигалась в сердце страсть и… ревность. Знал царь о сватовстве своих племянников к Персефоне, как знал и то, что Деметра их еще от порога спровадила, да только и репутацию он их тоже знал, все трое в отца пошли, а тому, что отказ, что согласие, все едино. Вдруг как дрогнет девичье сердце, вдруг как материнское смягчиться. О том, чтобы уступить Кору другому Аид и помыслить не мог. От того и решился к брату пойти в первый раз о чем-то прося, а получив ответ, который и за ответ то принять сложно, подумал, что пусть девушка сама их судьбу решает. Захочет за него пойти, Аид готов был поклясться всем, что у него было, счастливей жены во всем пантеоне не будет. А отвергнет его предложение, быть по сему, вернется под ласковое око Гелиоса, оставив Диса во мраке подземелий и тоске.
- Ты моя гостья, Персефона, - произносит царь, подходя к девушке и беря ее за руку, - Увидишь все, что захочешь.
Подобной щедрости от него, пожалуй, что никто и не видел. Те же боги и божки из свиты сами разбирались, что к чему, получив от владыки краткий экскурс, да профиль ответственности. Праздные гости же в его царства редко наведывались. И хотя назвал Аид Персефону гостьей, да только не гостья она – невеста, а значит должна не только будущего мужа ближе узнать, но и с миром его познакомиться. Дом свой новый осмотреть.
- Но сперва, давай тебя устроим. Залов в моем дворце много, а вот спальных комнат недобор, потому не обессудь, дорогая гостья, уступлю тебе царские покои.
Пока они идут по галерее, Аид нет-нет, а бросает взгляд на богиню весны. Там, в подлунном мире казалась она ему невероятным, прекрасным цветком, хрупкой ласточкой.
Но только теперь, средь черного мрака стен его дворца видна стала ему вся ее истинная хрупкость. Изящная, точно стебелек, золотоволосая дочь Деметры искрой сверкала во тьме, полня сердце царя сомнением. Но не в чувствах, что он испытывал, а в том, имеет ли он право лишать Кору мира, в котором она была рождена, который любила, обрекая ее на жизнь с ним во мраке. Сможет ли она, оставшись с ним, привыкнуть к Гадесу, не пожалеет ли о сделанном выборе?
Сомнения эти оставляю царя лишь тогда, когда двери тронного зала отворяются перед ними, являя Аида со своей гостьей изумленным взглядам свиты, что толпиться у царского трона, верша свой суд над душами и в его отсутствии. Персефона произносит приветствие, но не звука в ответ. Все взгляды прикованы к Плутону, ожидая от него пояснений к происходящему. А он не уверен, что сказать. Как представить будущую царицу, если он и предложения то сделать не успел.
А что если… Аид бросает взгляд на Персефону.
- Владыка, нам оставить вас? – раздается в тишине гулкий голос Радаманта, одного из судий. И как же хочется сказать «да», велев им убираться с глаз долой. Но Плутон медлит, скользя взглядом от лица к лицу, и лишь на одно лицо взглянуть не смея, пусть оно и радует его взор сильнее прочих.
- Нет, останьтесь… - тихо выдыхает он, и голос его шелестом увядших листьев разносится по тронному залу, в то время как пальцы его находят тонкие пальчики девушки, все еще сживавшие стебелек нарцисса. Его подарка. – Дочь моей сестры Деметры и моего брата Зевса… Персефона, - Аид подводит Кору ближе к подножию трона, так, чтобы присутствующие могли видеть и слышать все, не упустив ни жеста, ни звука. – Перед тобою боги подземного мира, судьи, что вершат судьбы умерших без пристрастия и подкупа. В их сердцах нет обмана, на них самих нет отпечатка блеска и роскоши подлунного мира. Взгляни на них, Персефона, взгляни внимательно вокруг. Таков мой мир. Мрачный, темный, холодный. Здесь нет ничего, к чему привык взор твоих прекрасных глаз. – Дис на мгновение умолкает, словно давая дочери своего брата оглядеться, на самом же дела эта передышка нужна ему, дабы осознать, что после следующих, уже рвущихся с его губ, слов, пути назад для него не будет. Аид переводит взгляд на замершую в ожидании свиту. – Вас, Хтоники, я призываю в свидетели того, что каждое слово, сказанное мною и Персефоной, произнесено будет добровольно!
- Свидетельствуем в том, владыка, - хором отозвалась свита, как если бы всю жизнь только и репетировали данный ответ. Улыбка касается уголков губ царя, и он вновь смотрит на Кору. Та изумлена происходящим, и, мнится, даже чуть напугана. И все-таки не отнимает руки от руки дяди, за что Плутон ей искренне благодарен.
- Персефона, дочь Зевса и Деметры, не встречал я никого, кто стал бы столь дорог моему сердцу, как ты. С первого дня, как увидел тебя танцующей на зеленом лугу Сицилии, вспыхнул страстью к тебе. Наш разговор под ивой, уверил меня, что сердце мое не ошиблось. А дни, что прошли в разлуке, убедили, что не будет мне без тебя жизни. Вчера я говорил с твоим отцом. Он не дал своего согласия, но и не отказал мне, доверив решение наших судеб нам самим… - поднеся ее руки к своим губам, Дис оставляет на них легкий поцелуй, не сводя льдинистых глаз с юной богини. - О, Кора, согласишься ли ты стать моей женой? Моей возлюбленной царицей?
*На языке цветов ромашки – первая любовь, романтика, скромность, невинность
______________________________
«Увлеченный. Сосредоточенный. Помешанный. Творческий, — длинная пауза. — Сексуальный»
ава от vinland
Если быть до конца откровенной, она была рада, что Аид не пошутил. Если быть откровенной, его дерзкий и смелый поступок, не похожий ни на что из того, что до этого случалось с весенней девой, отозвался в ней тысячекратно. Он пах запретностью и риском. Даже долей опасности. По Персефоне вряд ли бы кто-то с первого взгляда смог сказать, что она любительница острых ощущений, адреналина, обожает азарт. Кто она? Мамина соловушка? Тихий домашний цветок, который охраняют и берегут и потому он и понятия не имеет о том, что такое настоящие опасность и риск? И всё же... И всё же по сердцу пришёлся ей шаг подземного царя. На его счастье, это был именно тот случай, когда скромной маминой девочке давно хотелось глотнуть настоящей жизни и свободы. Сейчас её ещё грызло чувство вины перед матерью, оно и впоследствии никуда не денется, потому что девять дней горя, рвущего сердце, - это жестоко, сколь ни блага была причина. Слова о том, что этой поездке дозволил случиться её Верховный отец, Персефону не сильно успокоили. Деметра не приемлет наказов ничьих, кроме собственных. Особенно в отношении своих детей.
Уста его обещают ей, что богиня сможет посмотреть любой уголок мрачного царства, и в предвкушении сочная зелень глаз Коры искрится. Аид проявлял себя как радушный хозяин, что располагало, и Персефона старалась гнать от себя дурные мысли, проникаясь более приятными - богиня впервые в гостях, наконец-то где-то кроме лесов, лугов, равнин и холмов. Цветущие травы и деревья дороги её сердцу, но не меньше юную Кору влекло непознанное и доселе невиданное. Это чувство жило в ней всегда, а сейчас получило щедрый такой заряд с чужой подачи.
- А где же тогда сможешь отдыхать ты?.. - в голосе дочери Деметры звучит тоненько протест, ведь Плутон сказал "уступить", хотя если бы сказал иначе, то златоволосая краса лугов была уверена, что никакая смелость не помогла бы ей сдержать лицо и смущение. Ведь она... она не бывала с мужчиной наедине подолгу. Исключая тот момент под ивой. А тут ещё и царские покои... Это невольно натолкнуло на мысли о том, каково ложе Аида, что вырезано у изголовья, как часто он там бывает и в... каком виде. На этом моменте Кора вновь саму себя осаживает, точно разошедшуюся в скачке молодую кобылицу. Нагота в Античной Греции не имела такого громкого порицания, напротив - на статуи взгляните. В здоровом неприкрытом теле находили красоту, а не позор и шлюховатость. Но речь шла о Плутоне, и чувства в весенней деве метались испуганными почуявшими лисицу зайцами. Думы интимного характера смущали Персефону не потому, что она имела предубеждения, а потому что это был Он. Потому что рассуждения о Нём в таком разрезе ухали куда-то вниз живота и отдавались там щекоткой и жаром. Такого Кора ещё никогда не ощущала. И это тоже ощущалось чем-то из области личного и запретного. Того, о чём богиня думала аккуратно и деликатно. Или вообще в своих раздумьях обходила стороной.
В тронном зале людно... нет. Богично? В общем, у царя подземного свита немалая, у подножия массивного трона они встречают их немигающими взорами. Персефона слыхала, что боги Гадеса не отличаются разговорчивостью, улыбчивостью и контактностью. Наверное, оттого их молчание показалось юной деве холодным лишь вначале. Даже незаслуженно холодным, ведь она с ними здоровается тепло и искренне. И только потом следом прокрадывается мысль, что царство мёртвых - место скорби и горя, а не радости. Место, где забывают с облегчением или помнят вопреки, неся свой тяжкий груз и после жизни. Резче всего черты эти видятся Персефоне на прекрасном лике Танатоса.
Аид не велит никому уйти. Ей думается вначале, что царь хочет лично её со всеми познакомить, может, тогда уста его подчинённых разверзнутся. Но вместо этого владыка Гадеса в руке своей заключает её пальцы, чем привлекает внимание, подводит к самому трону и описывает место, где живёт, богов, что ему служат, а затем берёт их в свидетели.
"З-зачем?.."
По интонации Персефона скорее ощущает всю важность и официальность момента. И убеждается в этом, когда последние звуки речи царевой отзвучали, эхом прокатившись по всем залам дворца и, быть может, выйдя даже за его пределы. Зелёные глаза распахиваются широко, когда дошло до богини не только звучание его речи, но и осознание. Аид публично просил её руки и по лицу и глазам его Кора видит, что то не сиюминутный порыв. Плутон это спланировал, а затем отец её дал возможность увезти из-под носа строгой богини плодородия не просто гостью, но невесту. Невесту!
Медленно, но верно залу наполняет тишина. Вначале кажущаяся вполне закономерной, она постепенно начала становиться тягучей, вязкой, словно трясина, гнетущей и оглушительной - тем больше, чем дольше молчала весенняя богиня. Персефона ни на миг не отводит взгляда от глаз Аида, теперь не просто любуясь, а явно что-то ища в глубине этих осколков льда.
"Почему я?"
Вопрос с оттенком не сетования или отчаяния, а изумления. В параллель с ним и длящейся тишиной заливает густая краска щёки дочери Громовержца. Ей захотелось выпалить громкое "да", но как и в случае с размышлениями об этом мужчине, девушка осаживает себя. И отказать богиня ему не в силах. Потому что чувствует, что не хочет говорить "нет".
Возлюбленной... Он сказал "возлюбленной женой"? Но как? Когда? Кора ничего для него не сделала, ничем не отличилась. Разве могло лежать сердце царя подземного к столь легкомысленной особе, к клеточной пичуге?..
- Нет... - здесь впору оборваться божественному сердцу, забыв, каково биться и поддерживать жизнь в могучем теле, - ...и не было в жизни моей подобного вопроса до этого момента. И ни один не отзывался так в моей душе, как этот. - богиня плодородия полностью разворачивается к мужчине, беря в свою узкую и мягкую ладонь его руку, тем самым заставляя их обоих встать боком к свите. Так ей было удобнее смотреть ему прямо в глаза, чтобы ни единой искры её собственных чувств и эмоций не ускользнуло от него, чтобы честность её распахнутой настежь души была абсолютна, - Аид... - таким извиняющимся тоном обычно дают понять, что предложение лестное и что это огромная честь - обручиться с великим богом, со старшим из сыновей Кроноса и Реи, но... - ...прежде чем я дам тебе ответ... просьба есть у меня. - а вот здесь можно было бы заподозрить в ушлости, но не для себя выгоды и богатства ищет дева - она хочет дать шанс и время им Обоим. Самой себе - проникнуть глубже в саму его суть. Ему - очароваться ею сильнее или разочароваться навсегда и отказаться от союза с ней. Так будет правильно, - Дозволь узнать тебя, Аид. Как бога, как царя... и как мужчину. Дай мне... пару дней? Но все эти дни - будь со мною рядом. - не условием, не платой за согласие звучат слова златоволосой красавицы. Лишь просьбой. И если Плутон откажется ждать, то, конечно, ей ничего не останется, кроме как ответить прямо сейчас. Однако жить с незнакомцем ей бы очень не хотелось, хотя лишь этот мужчина будил в ней что-то... такое острое, горячее и запретное.
графика © майгель
Нет времени в подземном царстве. Здесь ему нечем заняться, ведь после смерти для души умершего есть только вечность. Но нашло оно лазейку, просочилось сквозь трещины царского дворца и капля за каплей теперь стекает по стенам, собираясь из секунд в минуты и, мнится, даже часы, пока царь подземный с замирающим сердцем и пред взором своей свиты ждет ответа от Персефоны. В ее власти было решение его судьбы. «Да» и счастливей Аида никого в целом мире не будет. «Нет» и царское сердце в миг разобьется точно тонкое стекло. Не смеет Гадес теперь от юной богини глаз отвести, не смеет на подданных своих взглянуть. Знает, что взгляды их глаз к нему и царской невесте прикованы. Да только молчит Кора. Растерялась, смутилась, или не по сердцу он ей и не знает как сказать?
- Нет… - и сердце Диса в страхе замирает, готовое вот-вот оборваться и рухнуть куда-то в глубины Тартара, куда и сам царь за ним отправится, не вынеся отказа. Горло его, что тисками сдавило, так что и вздохнуть не выходит. Но отказа не следует, не то царевна сказать хотела, и вновь бьется царское сердце, разгоняя божественную кровь по венам, и тиски горло отпускают, давая сделать вдох.
Внимательно слушает Аид просьбу Персефоны об отсрочке, признавая ее разумной и правильной. Незачем ведь спешить. Озвучил он свое предложение, пусть так, но и не надеялся сиюминутный ответ услышать. Права Кора, не знают они друг друга. Больше времени в разлуке, да размышлениях провели (за девушку поручиться не может, но за себя Дис уверенно скажет, что и мгновения не провел, не думая о весенней деве с тех пор, как увидел). И пусть за два дня, что теперь просит у него Праксидика, они вряд ли сумеют наверстать годы, что Деметра скрывала дочь, а Аид провел в трудах божественных, царь соглашается.
- Будь по-твоему, Кора, - кивает он, еще раз нежно губами к ее руке прикасаясь. – Два дня даю тебе на раздумья, и обещаю, что все это время буду подле тебя радушным хозяином моего царства и заботливым другом. Покажу тебе, как и договорились, все в Гадесе, что увидеть пожелаешь. И буду смиренно ответа твоего дожидаться.
Сидя на коленях отца, Мелония задумчиво поджала губы. Тонкие брови дочери нахмурились. Девочка явно была чем-то недовольна.
- Что такое милая? – спросил Аид, гладя темные волосы младшей из подземных царевен. – Тебя что-то расстроило в моем рассказе?
Шмыгнув носом, девочка отвернулась, глядя на журчащую рядом с ними воду ручья, по которой корабликом плыл лепесток гранатового дерева. Характером девочка пошла в Персефону, а потому Гадес не торопил ее с ответом, зная, что дочь этого не потерпит.
- Нет, - качнула она, наконец, головой, словно уплывший «кораблик» унес с собой предмет ее раздумий. – Просто я… Папа, почему бабушка думает, что… - девочка вновь замолчала, закусив нижнюю губу.
- Слушай дальше, Мели, - улыбнулся царь, пряча за этой улыбкой грусть и раздражение. Грусть по большей части относилась к расстроенным чувствам дочери и тому, что нет рядом ее матери, чтобы помочь ему успокоить их малышку. А раздражение целиком и полностью принадлежало сестре и теще. Деметра в своей ревности била по самому дорогу, что у него было, по детям, которых он и завести то не чаял, благо, что Кора наглядно разрушила миф о бесплодии мужа, родив ему дочерей. – Назначив срок, когда царевна должна была дать свой ответ, царь повел невесту дальше показывать свой дворец…
- Вот мои покои, Персефона, - отворив массивную дверь, Аид пропустил девушку вперед себя.
Темные стены, потолок, терявшийся где-то во мраке, куда не доставал свет нескольких факелов, расставленных по пазам в стенах. Два больших, арочных окна из которых открывался вид на двор и дальше простирался до самого горизонта. Там текла Лета, омывая собой берега равнин Асфоделия, там раздавались стенания умерших, слышались крики гарпий и лай Цербера.
Остановка была не богатая, скорее даже спартанская. Не то, что в покоях Зевса или иных богов. А впрочем, Аид не был там даже гостем, и судить о том не спешил. Его подобный строгий стиль царских покоев вполне устраивал. В центре стояла кровать под алым балдахином, резное изголовье украшала тонкая вязь позолоты. Устелено ложе царя было тонким сукном и звериными шкурами. И на полу тоже были шкуры, так что босые ножки Коры впервые с тех пор, как она стала гостьей, коснулись не холодного камня, а утонули в мягкости меха. Пара кресел, стол и ширма, обтянутая выделанной кожей, кушетка у окна, вот и все, чем еще могла похвастать спальня старшего из сыновей Кроноса.
- Надеюсь, тебе здесь покажется уютным, - стоя на пороге, произносит Дис, пока Персефона осматривается. – Чуть дальше по галереи купальня, на тот случай, если захочешь освежиться. И не тревожься обо мне, - видя вопрос в ее глазах и вспоминая, что она его уже озвучивала у ворот, просит Аид. – Я устроюсь…
На самом-то деле, устроиться царь планирует в тронном зале, посвятив время, что потребуется Коре для отдыха, царским заботам. Но гостье, а тем паче невесте о том знать не требовалось. А впрочем, коли уж прознает, так даже лучше. Сама ведь хотела узнать, каков он царь.
- Оставить тебя, дать отдохнуть или предпочтешь прогуляться? – спрашивает, подходя к весенней богине, что с любопытством в распахнутое настежь окно теперь смотрит. – Что хотелось бы в первую очередь посмотреть царевне?.. Это луга Асфоделия, пристанище тех, кто не достоин блаженного края Елисейских полей, но и не совершил ничего из того, чтобы терпеть муки Стигийских болот или томиться в Тартаре. Таких в моем царстве большинство, Кора, не хороших, и не плохих. Они были просто людьми, и стали просто тенями.
- Владыка, - тихий голос окликнул его с порога.
- Что? – оглянулся Аид, на шаг отступив от невесты, дабы не смущать ее при посторонних.
- Прошу меня простить, мой царь, но вы нужны, - посланник кинул беглый взгляд на Персефону и чуть замялся, явно не спеша озвучивать случившееся в присутствии незнакомки. Не часто у Аида бывали гости, чему удивляться, что подданные терялись и не знали, как себя с ними вести.
- Что-то серьезное?
- Боюсь, что да, мой царь, - еще один кивок, и Гадес покорно вздыхает.
- Иду… Прости меня, царевна. Придется мне тебя ненадолго покинуть.
______________________________
«Увлеченный. Сосредоточенный. Помешанный. Творческий, — длинная пауза. — Сексуальный»
ава от vinland
Пара дней... Хватит ли ей этого? Возможно ли за это время узнать мужчину достаточно, чтобы принять решение о возможной семейной жизни? О том, чтобы заботиться и любить его, дарить утешение в тяжкие мгновения, быть опорой и отрадой, другом, любовницей и матерью его детей? Персефона не знала. Как не знала и того, чем оказалась продиктована эта цифра - два дня. Точно не страхом, что если остаться дольше, то её властная мать здесь камня на камне не оставит, ища своё самое любимое дитя. Праксидика прекрасно понимала, что если она ответит согласием, то время перестанет иметь значение - место супруги рядом с мужем. Хотя богиня всё ещё боялась гнева матери - Деметру никто не спросил, никто ей ничего не сказал. Зато ей самой был дарован шанс выбирать - Аид спрашивал её мнение, его волновало её желание и её решение. А не Деметры или кого-то ещё.
Свита принимает отсрочку. И он тоже, смущая свою невесту новым касанием своих губ, которое ухает куда-то внутрь приятным теплом. Позволяет вначале осмотреться и попробовать узнать и понять его, прежде чем отвечать. Персефона благодарна - это ведь не игра, не праздные вопросы. Здесь решалась судьба их обоих.
Короткая благодарная улыбка - ответом богу на готовность ожидать. Ей показалось, что он понял, почему весенняя дева тянет с решением. Не из желания продлить его агонию в неизвестности, не потому что хочет набить себе цену, поиграться. Напротив, Кора очень серьёзно отнеслась к предложению Аида. Но ужаснее поспешного решения - быть не с тем и не там. Подземный царь проводит много времени средь своих подданных-судей - кому, как не ему знать, что взвешенный выбор вернее, честнее и правильнее, чем тот, что сделан в едином порыве? Порыв может утихнуть, погаснуть, оставив после себя оттеночное послевкусие и горстку треющего пепла. К тому же... К тому же, хоть Кора и не видела покамест в похитителе своём ничего от братьев его, что властвовали над небесами и водами, но не хотела дева отчаянно повторить судьбу что Геры, что Амфитриты. Да, она жила в мире сильных властьимущих мужчин. Да, никто не может запретить царю делать что он пожелает. Да, если даже Аид скажет, что никого из женщин, кроме неё, в жизни его не будет, но на деле окажется иначе, его жена не сможет ничего супротив сделать. Только отравляться раз за разом ревностью и разве что мстить супругу изменами ответными, в дополнение губя его собственные любови. Но... такой жизни она хочет? Так она видит хорошую семью? Нет... Может, Деметра где-то и перегибала палку в воспитании дочери, но точно не в формировании у той жизненных ориентиров. Персефона не хочет быть одной из. Она желает быть единственной - от момента брачного союза и пока их вечность не угаснет.
Своею охотой богиня идёт с хозяином дворца от тронного зала дальше, в едва освещённые коридоры, мимо прорезей окон, откуда покамест видно не так много. Бледная рука распахивает перед нею массивную дверь, и весенней деве даётся возможность утолить одно своё любопытство - вот она, опочивальня Верховного бога Гадеса. Изголовье сияет позолотой, углы ложа алеют тяжёлой тканью балдахина. Скудное на мебель убранство - царь явно предпочитал минимализм, не заставляя спальню всякими излишними украшательствами. Коре нравилось, что она не обнаружила здесь пышной роскоши, чтоб каждый миллиметр покоев кричал о том, какая важная и богатая птица здесь живёт. Злато Олимпа богиню плодородия смущало и слепило. Оно прочно ассоциировалось с придворными интригами, лицемерием и железным влиянием. Грязные игры при кричащем дорогом параде.
Аид предлагает ей передохнуть здесь, но его гостья далеко не отходит. Она ведь просила быть его рядом и в первую очередь хочет посмотреть просторы, которыми правит её похититель. Луга Асфоделя... Через окно златоволосая красавица видела словно белую полосу - начало волнующегося моря цветов. Персефона любит цветы. И с удовольствием бы полежала среди них, вдыхая аромат. Но Праксидика вознамерилась узнать того, кто просил разделить с ним его жизнь в этом мрачном месте упокоения. Кора очень хорошо подумала, прежде чем решить, что хочет увидеть сначала.
- Я хочу просмотреть, где ты...
И тут их прервали. Слуга царя замялся, сбивчиво стараясь донести, какое неотложное дело требует его сиюминутного внимания. Взгляд Коры немного тускнеет - как не кстати, она только хотела озвучить очень смелую просьбу. Но лишь коротко кивает, понимая, что с Аида никто не снимал его обязанности - не важно, гости у него или же нет.
- Хорошо... Я пока осмотрюсь...
Богиня выходит из царской опочивальни вслед за Плутоном, чтобы как-то тоскливо проводить его спину взглядом, а затем нехотя уделить внимание коридору. Она возвращается к аркам окон, вглядываясь вдаль. Гадес полнится звуками, но они больше слух ей режут, чем ласкают. Стенания теней умерших, жуткий крик гарпии, рычание химер и стигийских гончих и... едва различимый шум воды?..
Персефона всмотрелась внимательнее и различила тонкую вьющуюся ленту близ полосы асфоделей. Как раз порывом теперь её накрыло, когда Плутон унёс с собой звуки своих шагов, тепло и мягкость руки и даже свой запах. Нестерпимо захотелось искупаться и поплавать. Да, хозяин дворца сообщил, где можно найти купальню, но разве ж это сравнимо с плаванием в реке?..
Она выбралась прямо через окно, мягко по-кошачьи спрыгнув на твёрдый камень и босиком пойдя по этой хладной шершавости. Близ обители Аида не так много было живности - она водилась дальше и точно не рядом с лугами. А Кора, пользуясь тем светом, что шёл тусклым сиянием от асфоделей, смогла добраться до берега. Чуть дальше она увидела измождённые, иссушённые и истончившиеся лица умерших - кто-то стоял в нерешительности перед водами, а кто-то уже вошёл и вид их сменялся на безмятежный. Нет, не пришло даже тогда в голову весенней богине, что это та самая Лета. Мало ли рек в царстве Плутона?..
Не хотелось ей мешать душам в их посмертии, потому Кора зашла за острые высящиеся камни, как будто за ширму, и наконец-то спустилась к самому краю реки, руки в неё опустив и почувствав, что вода-то холодная. Конечно, откуда ей быть тёплой без солнечных лучей, если только это не подземный горячий источник? Дочь Деметры всё равно решается немножко поплавать, легко скинув с плечей тунику, а затем заставив ткань с тихим шелестом упасть к её ногам. Нагая, богиня вошла в тихие воды, неспешно пробираясь ближе к середине, чтобы вода доставала до самого горла. Вот тут можно было понырять. Собственно, закончилось бы всё, вероятно, весьма печально, если бы её не напугал наполненный страхом зычный оклик, из-за которого Кора резко обернулась на звук, чтоб увидеть приближающегося к ней царя подземного. На лике его смешались то ли ужас, то ли отчаяние, то ли гнев - глаза сверкали так, что Персефона обмерла на месте, не решаясь пошевелиться.
- Аид?.. - произносит тихо и испуганно, едва шевеля губами.
Отредактировано Persephone (2021-06-15 21:52:22)
графика © майгель
Не хочется Аиду покамест оставлять Персефону одну в своих покоях. Гадес не был и не будет гостеприимным местом, как бы царь его не был радушен и щедр с желанными сердцу гостями. Мрачно его обители, холодны реки и губительны дороги. За каждым утесом, в любой из пещер может подстерегать незадачливого путника гибель. И то неволя царя, а неизбежность самого этого место. В мыслях людских нет ничего страшнее его царства, но неизбежен их визит в чертоги смерти. И каждому воздаётся по вере.
Многочисленна и свита царя. И каждый в ней пользуется его расположением, наперед зная, что сколь щедрым Аид может быть, столь же и суровым, а потому без нужды тревожить его никто не стал бы. Да и к чему? Каждому его долг ведом, и согласно этому долгу служба сложена. А потому, когда слуга за ним явился, заверяя, что дело срочное и его присутствия требует, Плутон ни мгновения не колеблется с тем, чтобы невесту на время покинуть, повинуясь долгу царскому.
И едва Аид в тронный зал возвращается, и взгляд на темную фигуру, что у трона замерла, как понимает, что не зря позвали его. Видели ли вы когда-нибудь Смерть смущенной? Мрачен и хмур бог Танатос. Не знает жалости и милосердия железное сердце его, над каждым из живущих распростерты его черные крылья в назначенный срок будут, и не избегнуть той участи, не воспротивиться. Да только помяты крылья, а взгляд юноши мрачнее обычного.
- Что произошло, Танатос? Кто это тебя так? – спросил Аид, суровым взглядом окинув помятые крылья сына Эреба и Никты.
- Твой племянник, мой царь, - глухо звучит голос смерти в зале, отражается от стен, но умирает без эха. – Геракл.
- И чем ты прогневал любимца Зевса?
- Своей работой, мой царь, - гордо вскинув голову, отзывается юноша. – Пришел я в дом царя Адмета, чтобы бы забрать его жену, добром согласившуюся заменить мужа на смертном одре. Да только сыну Зевса то не по вкусу пришлось. Схватил он меня у жертвенного алтаря, смял крылья, не дал жертвенной крови напиться и потребовал, чтобы оставил я Алкестиду среди людей. А коли не отступлюсь, грозился за ней в твое царство спуститься и у тебя ее вытребовать.
Мрачнеет Аид. Не по закону божественному, чтобы душа, что умереть должна была, на земле оставалась по прихоти чьей-то, али по дружбе. Знал Плутон о праве, что Аполлон даровал царю Адмету, что когда придет его срок, сможет он другую душу вместо себя в Гадес отправить. Вот только жертва сия должны была быть добровольной, а на такое только жена по любви согласие дала. Но раз Геракл не дал увести Алкестиду, значит и договор не исполнен.
- Что ж, раз так, забери того, кто и должен был сойти в мое царство, сын Эреба. А если мой вездесущий племянник вновь помешает тебе, передай ему, что жду его в гости.
- Слушаюсь, мой царь, - кивает Танатос и в тот же миг шорох его черных крыльев заполняет собой дворец, растворяясь во мраке.
А Плутон поспешил вернуться к невесте. Не жестоким было его сердце и понимал он боль, что испытывал Адмет, теряя любимую жену, и что двигало Гераклом тоже. Но не мог понять того, как мог мужчина принять от женщины, что ему любима, жертву, вместо себя ее в объятия Танатоса отдавая. Не видел Аид в том любви, и не испытывал жалости по отношению к царю Феры. Будь у него самого такой выбор, предпочел бы сам умереть, но жертвы подобной от Персефоны не принял бы. Уговорил. Запретил.
Персефона… Замирает царь средь коридора, на том себя ловя, что ни о ком другом теперь не думает. Единственно ее своей женой и возлюбленной представляя. Глубоко в сердце владыке подземного дева весенняя запала, что зернышко граната в землю. Прорастает в нем любовью.
- Персефона? – окликает Аид невесту, переступив порог своей опочивальни. Да только пусто здесь. Оглядывается Дис. Никого. Может, решила в купальнях освежиться? Или дворец осмотреть? Уже готов и на поиски пуститься, когда случайно его взгляд за окно падает. Сердце в груди отрывается и куда-то в бездну летит. Замечает Гадес изящную, хрупкую фигурку, во мраке сияющую точно звездочка. И ужас охватывает царя, когда понимает он, что невеста его удумала. Бросается он к окну, на широкий двор прыгает и что есть силы бежит на берег Леты, ни на мгновение стараясь девушку из виду не терять, моля лишь о том, чтобы и капли воды из реки на ее губы не попало.
- КОРА!!! – кричит, сам в воду за ней бросаясь и, не смущаясь ее наготы, на руки подхватывая и на берег вынося. – Ты с ума сошла!? Кора, во имя Геи, это тебе не речушка в саду у матери! Это Лета! Река забвения! Один глоток и не вспомнишь ты уже ни зеленых лугов Сицилии, ни смеха подруг, ни прикосновения матери, ни моих признаний… Даже себя забудешь!
Ставит он ее босыми ногами на камень, все еще к груди своей прижимая. А сердце в той груди бьется безумием и болью исходит, при мысли, что подоспей царь мгновением позже, и ничего было бы уже не исправить. Не вернуть память, что Лета унесла, сколько не моли, не плачь, не сокрушайся.
- Не смей больше без меня и шага сделать из дворца, слышишь?! – строго произносит Аид, за плечи Кору придерживая. И лишь эта строгость не дает Дису теперь смутиться от того, что отчитывает он невесту, пока та нагой перед ним стоит, краской смущения заливаясь. – Обещал, что все теперь покажу, что буду эти дни подле тебя другом и гидом. И сдержу я слово. Но рисковать тобой не стану и тебя о том же прошу.
Скользит его взгляд по обнаженной груди Коры, невольно восхищением разгораясь, и только тут спохватывается царь, плащ свой на плечи невесты набрасывает, наготы ее от посторонних глаз и от себя укрывая. Обещал он ей два дня, прежде чем брак их исполниться (если будет на то согласие Персефоны), да искушение уже теперь приласкать и хоть один поцелуй с сочных губ сорвать, жгучим желание царя охватывает.
- Прости, если был груб с тобой, Кора, - уже спокойней произносит Аид, на шаг отступая и взгляд отводя, пока богиня весны в наряд свой облачается. Не смеет он взглянуть, боясь смутить невесту пуще прежнего, зная, что и без того она теперь напугана его появлением. – Испугался я за тебя, моя ласточка, - не выдерживает, шаг к ней делает. Руку ее своей берет и на грудь себе ладошку укладывает. – Слышишь?.. Слышишь, как испуганно бьется мое сердце, царевна? А когда тебя в воде увидел, так и замерло, - улыбка губ царских касается, да так, что только уголки едва дернулись. И вновь серьезен царь. – Не биться ему без тебя, дочь Зевса.
Отредактировано Aides (2021-06-26 09:43:56)
______________________________
«Увлеченный. Сосредоточенный. Помешанный. Творческий, — длинная пауза. — Сексуальный»
ава от vinland
Так, замершую, царские руки её и подхватывают, словно ничего богиня плодородия не весила. Крик его эхом в ушах застрял, и Кора аж нервно сглатывает, видя, сколь строг и едва ли не сердит Аид. Будь пташка не настолько перепуганной, то заметила бы, как крепко руки бога прижимают её к себе, пока несут из воды на каменный берег. Голос, кричащий её имя, был наполнен страхом и подступающей болью, словно невесту свою он мог секундами ранее навек потерять - как выяснилось, именно это и могло произойти. Ведомо было богине наземной о Лете, что память способна была отобрать у любого, кто хоть глоток из реки сделает, но и помыслить не могла дочь Деметры, что именно в неё угодит. Она же... просто хотела немного поплавать. Не привыкла, что в реке её может ждать гибель или забытье, потому опасности не чуяла. Повезло, что дела Аида не увлекли надолго и что вытащил её до того, как дева весенняя нырнула. Стыдно теперь очень перед ним, потому что видит в льдинистых глазах, как энергией живой пульсирует тревога чужая.
Когда Плутон выносит её и ставит босыми ногами на землю, Персефона всё же успевает поймать неравнодушный взгляд мужчины, стоило тому нырнуть ниже её шеи. Богиня заливается краской пуще, потому что хотя в наготе своей не видела дева никакой провокации да и не для Плутона она одеяние скинула, но реакция мужчины ухает куда-то в область живота, напрягая его. Очень странное ощущение. Не возникало его у девушки при виде кого-либо из наземных небожителей. И сейчас не очень понимает свои ощущения и реакции тела, только отходить от хозяина этих земель не хочет. Ни на миллиметр.
- Прости... Не привыкла я, что воды таят опасность для меня. - повинно склоняет голову, слыша строгость в его голосе, - Не стану ходить по землям твоим без твоего дозволения. - поднимает глаза на него, зелень дышит смущением и остаточными нотками испуга. Рука послушно лежит на его груди, сквозь тунику ощущая удары сильного сердца - частые-частые, словно он всё ещё бежал от дворца, не помня себя и не чуя тверди под ногами. Это сердце ей не лжёт, - Как ты назвал меня?.. - тон его встречает несмелую девичью улыбку. С птицами сравнивают её не впервые, мама частенько ласково звала своё главное сокровище соловушкой. Голос у Персефоны был красивым и порой она пела под настроение. Не дивный и пленяющий, как у сирены, конечно. Весенняя дева вообще не умела в чары и соблазнение, во всяком случае - так считала она сама. "Ласточка." Понравилось. Теплом в груди отозвалось. Но не приняла бы Кора обращения такого ни от кого, кроме жениха своего. С его уст звучит оно ласкою. Из чужих - фамильярностью.
Не убирает Персефона руки, даже когда его ладони ту больше не удерживают. Неспешно провела ею, словно поглаживая. Он сказал, что влюблён, и видит пташка мамина, что дорога ему. Иначе не примчался бы. Иначе бы сейчас так с ней не говорил. Берёт богиня руки царские в свои, большими пальцами тактильно изучает костяшки, проводя по ним неспешно, словно считая "холмы" и впадинки, затем переворачивает и тоже изучает плавными движениями. Аристократичные, но не холёные, словно дамские и не знают ничего тяжелее пера. Нет на них мозолей, способных сказать, что часто бог подземный берётся за оружие. И Кора сознаётся себе, что тепло его рук, их сила, но не жёсткость, нравятся ей, потому пальцами снова и снова проводит, изучая карту ладоней, переплетение линий, как будто смогла бы по ним прочитать судьбу владыки.
- Слышу я сердце твоё, Аид. Песня его говорит мне о твоём неравнодушии. Чувствую руки твои - силу в них и что не натружены рукоятью оружия. - по тону не вполне ясно, огорчает её последнее или радует. Зато действия говорят больше. Раз не только в своих вечерних фантазиях касается она образа его далеко не в разрезе их родственных уст, а желанна дяде своему как девушка, пусть и мысли о касания живут где-то, помимо её головы. Подносит весенняя дева ладонь его к лицу своему и к щеке ту прижимает своею, потянувшись, ласкаясь и чувствуя, как приятна ей такая связь. В жесте богини не было и тени пошлости - лишь ласка и тепло её души, которая тоже отзывалась ему. К рукам, которые не нравятся, так не льнут по-кошачьи. Мягкая щека ещё немного побыла в сладком плену, и Персефона ничем не ограничивала царя - он тоже мог изучать её пальцами своими, от прикосновения которых закрываются глаза её в блаженстве. В этом ощущении возможно утонуть с концами и никогда не найти путь к поверхности. И она тонет хотя бы эти мгновения и, повинуясь сиюминутному желанию, не зная ни как это будет выглядеть, ни как отреагирует стоящий напротив мужчина, чуть поворачивает голову, руки его не отнимая, и касается мягко губами ладони, прямо под большим пальцем. А затем свои руки с его убирает, но не призывает и его отстраниться.
- Благодарю тебя, что спас. Я бы не хотела оказаться в забытье. - искренне звучит признание, а Кора вновь смотрит, чувствуя, что не сыта тем интимным ощущением, но она и так позволила себе гораздо больше, чем положено гостье, не согласившейся покамест стать хозяйкой, - Всё хорошо? Тебя так быстро позвали. Надеюсь, ничего серьёзного не стряслось. - ни с ним, ни с его царством. Персефона сказала бы, что то благодетельность её, и оттого не желает она, чтоб в Гадесе беда приключилась, а тем более с царём. Только не вся эта правда - беда заставит его по долгу оставить её, а богиня этого очень не хотела.
Наброшенный плащ, призванный скрыть тело царевой невесты, тоже звучит для неё актом заботы, но Праксидика всё же находит рядом с валуном свою тунику и облачается в неё. А вот плащ не снимает, кутаясь в него, потому что по извилистым тропам подул ветер. Сырость подземелий делает любое дуновение холоднее. Где-то в далях дыханием своим вобрал в себя новоприбывших Тартар.
- Аид, ты тогда отлучился и я не договорила ответ тебе... - она ещё раз хорошо думает, будучи не уверенной, что ей хватит духу. Но узнавание понравившегося ей бога стоило начать... с самого начала, - Вижу я полосу лугов Асфоделя - красивы здешние цветы, хоть и поёт их шелестение о смерти. Слышала, что Елисейские поля и остров Блаженных пусть не пышут златом и роскошью, как Олимп, но край это благостный и, наверняка, немало прекрасного там можно сыскать. Но... - богиня коротко мотнула головой, мысленно отказываясь видеть лишь беззаботные островки света в царстве смерти и мрака, - ...я сказала, что за два дня хочу попробовать узнать тебя. И мы пойдём с начала. Покажи мне то место, где прошло твоё детство. - решимость слышит царь в голосе невесты своей. Желает богиня, чтобы открыл он перед ней голодную бездну Тартара.
графика © майгель
Сильнее сердце в груди его бьется, пока Персефона ластится к его руке, точно кошка, безмолвно прося царя о ласке и прикосновении. И жестоко-то было с ее стороны, и отрадно самому Аиду. Жестоко, потому что ласка эта легкостью своей нешуточный огонь в мужском теле разжигала, в желании куда большей, чем просто прикасаться с нежной, девичьей коже. Желал царь невинности своей невесты. Желал в объятия страстные ее заключить, поцелуями жаркими обжигая. Да только не смеет, покуда срок, что Кора ему назвала, не минует и согласия он от нее не получит. А отрадно, потому что видит, приятны девушке его прикосновения. И даже когда она замечает, что не вояка он вовсе, что оружие на его руках следа должного воину не оставило, не воспринимает царь то за упрек. Не кажется ему Персефона одной из тех девиц, что за ратные подвиги, врагов убитых, да похвальбу кровавую полюбить готовы. Не такая у него невеста. Такую он бы сердцем не выбрал.
- Назвал я тебя «ласточкой», и впредь, если позволишь, так звать буду, - отзывается Аид, нежно и трепетно ладонью щеки богини плодородия касаясь. – Потому что с приходом твоим, дочь Деметры, в сердце мое весны пришла.
И то правда. Давно уже, а может и никогда в жизни своей, не испытывал Плутон столь теплого чувства. Знало сердце царское, что такое любовь. Любило оно страстно и пылко, а все-таки не так трепетало, как теперь, стоит только глазам цвета весенней зелени на Аида взглянуть, а губам сочным улыбнуться ему.
Но как бы не желанны Дису были девичьи ласки, как бы не хотелось продлить прикосновение, нежные черты будущей царицы изучая и видя, как она жмуриться довольной кошкой, что к ласке рук его льнет, призывает он себя остановиться. Все, что имеет, к ногам племянницы Гадес бросить готов, а прежде всего приносит ей в дар свои честность и благородство. Обещал два дня, и как бы тяжко не было, сколь бы Персефона его, сама того не подозревая, не искушала, а до заветного срока не посмеет Аид ничем ее обидеть и принудить. Открыл он ей свое сердце, мечты и желания его, но только ей решать, нужны ли ей подобные дары, или будет лучше, чтобы вернул он девушку под материнское крыло.
- Ничего из того, с чем бы свита моя не справилась, - отзывается царь, хватаясь за вопрос о причине его ухода, как утопающий за соломинку, за разговором о делах надеясь покамест укрыться от страсти, что все сильнее в нем разгоралась. – Брат твой сводный, любимец Зевса, Геракл вновь против законов богов выступить осмелился. Танатоса от жертвенной крови прогнал, и душу, что должна была в мое царство этой ночью уйти, среди живых оставил.
Должна Персефона стать не только его женой, но и царицей мира подземного. В понимании Аида то куда больше, чем украшение его мрачного дворца, да услада супруга на ложе. Вовсе не желает он делать их жены птичку в золотой клетке, безмолвную тень, что каждому слову его покорна и тиха будет. Быть ей царицей, на троне подле него сидеть, покуда судьбы душ решаются. И от того с интересом Дис теперь наблюдает за реакцией невесты своей. Осудит ли нарушение закона, или поддержит брата. Сердце у Коры доброе, это он знает, да только доброта в его царстве иная требуется. Не жалостливая, а милосердная. Для Алкестиды за ее жертвенность были открыты Елисейские поля, а вот для мужа ее не будет ничего иного, кроме как скитаний по лугам Асфоделя, сколь бы там за него не просил пресветлый Феб. Ибо обмана и нарушения божественных законов Аид не терпит.
- Второй раз мы с тобой встречаемся, и второй раз же речь о Геракле заходит, - усмехается царь, да только улыбка его мрачна. – Много у моего брата детей, а никто, в гордыне своей, не доставляет мне столько хлопот, сколько любимец Зевса, и не одна из его дочерей не была мне так желанна, как ты, царевна. Жалоба Танатоса на брата твоего отвлекла меня, но теперь я весь твой и готов выслушать просьбу. Куда хотела бы сперва отправиться?
Обещал Аид Персефоне, что покажет все, что увидеть невесты пожелает, да только обещая, не ожидал такого. Тартар. Место куда и сильнейшие из богов не спешат спускаться. Место, где отныне заперты титаны во главе с жестоким Кроносом, что в страхе за свою власть, пожирал собственных детей. И лишь двоих его сыновей минула сея участь. Одного волей отца, второго хитростью матери.
Перед Персефоной стоял первый, самый старший. Тот, которого отцовская жестокость и материнское равнодушие обрекли на жизнь и взросление в самом сердце мрака. Осколки воспоминаний из раннего детства, когда он был еще обласкан ЕЕ любовью, когда Гелиос согревал его своим теплом, и жизнь будущего бога плодородия казалась наполненной счастьем, все еще нет-нет, а разрезали своим светом его сны. Но и они были размытыми, истлевшими в вечном холоде и мраке царства Аида. С самого детства покинутый, брошенный, царь сумел выжить, сумел обрести внутреннюю силу, уверенность в правильности божественных законов и понимания, что без них этот мир вновь погрузиться в хаос. И все-таки, невзирая на предательство самых близких, тех, кто по этим же самым законам должен был оберегать и хранить его, Гадес сумел сохранить в себе семейный дух, держась за него, как за факел, что разгоняет мрак даже в его подземном царстве.
- Мое детство, - с горькой усмешкой произносит Аид, взглянув на спокойно несущую свои воды Лету. Река выглядела спокойной и умиротворяющей, но сколько боли и страданий она вбирала в себя, даруя душам покой. – У меня не было детства, Кора. Вернее, оно закончилось с падением в Тартар. Если ты желаешь увидеть леса и сады моей матери, Геи, то ты не увидишь ничего нового для себя, ведь все они теперь принадлежат Деметре. Но ты хочешь увидеть не их, ведь так? – вздохнул Плутон, вновь обратив взгляд льдинестых глаз на желанную невесту. – Я обещал тебе, что покажу все в моем царстве, чего бы ты не пожелала увидеть. Но я также сказал, что не стану рисковать тобой, и тебе не позволю. А потому спрошу, - делает шаг к ней и бережно, ласково берет ее за руку, вновь ладонь к своим губам прижимая. – Ты уверена, что хочешь это увидеть? Тартар не место для прогулок. И даже я там не желанный гость. Титаны, чудовища, души самых мерзких из смертных, вот кто обитает там, Кора. И всех их будет тянуть к тебе, ведь они почувствуют твой свет. Ты уверена? Если да, тогда идем, но не отходи от меня ни на шаг и не отпускай моей руки, молю тебя, будь рядом.
______________________________
«Увлеченный. Сосредоточенный. Помешанный. Творческий, — длинная пауза. — Сексуальный»
ава от vinland
Беспокойство царя плавно сходит на нет - богиня не знает, удалось ли ей своим теплом сгладить возникшие острые углы, или Аид просто отходчивый, но точно знала вот что - руки его очень приятны наощупь. Своими собственными она изучила и тыльную, и внутреннюю сторону ладоней подземного бога, и в этом тоже хоть и имелось интимное, но не подразумевалась провокация. Персефона подарила бы ему эту ласку, даже не будь его наречённой.
- Похоже, что с птицами прочно ассоциируют меня... Мама вот зовёт соловушкой. - тонкие губы растянулись в нежной улыбке, - А ты зови ласточкой, если хочешь. - щёки весенней богини не знали сегодня устали - заливались и заливались краской с подачи дядюшки, который не скупился говорить ей приятные вещи. Честно говоря, глядя на окутывавший всё вокруг мрак, ощущая кожей сырость и холод, слыша рычание где-то на тропах совсем рядом, Персефона не удивлялась, что даже сам правитель этих мест тянется к красоте и свету.
Поведал Дис ей о том, что потребовало его сиюминутного внимания и оставления невесты своей. Перед глазами невольно вновь рисуется мрачный лик Танатоса - прекрасного ликом и железного сердцем. Неужели могучую крылатую смерть смог отогнать её сводный брат? Персефона поджимает губы. Она понимает ценность жизни, знает, что люди не хотят терять близких, и она сама тоже, наверное, сопротивлялась бы такому лишению. Но Аид упоминает законы божественные, и Кора помнит так же, что боги-судьи мира духов поболее прочих ответственны за тяжкую ношу - баланс жизни и смерти. Нет ничего хорошего в том, что им приходится забирать чьих-то детей, жён, матерей, отцов, мужей. Но они должны. Такова человеческая природа - находить после отмеренного срока свой вечный удел либо в Тартаре, либо на лугах Асфоделя, либо на Елисейских полях, либо вовсе на берегу Стикса, если не имелось обола. Никого не минует чаша сия. А боги, за то ответственные, проследят.
- Действия моего сводного брата нарушают баланс жизни и смерти. И хотя понимаю я, что никто не хочет спускаться в царство теней по доброй воде, никто не хочет терять тех, кто сердцу мил, но нарушение этого порядка может обернуться бедами куда большими, чем горе потери. - отвечает Кора, всё тепло своё растеряв, будучи и мыслями, и своими чувствами вовлечённой в не самую весёлую тему, - Он много на себя берёт. Видать, в нём взыгрывает известно чья кровь. - даже поболее, чем в некоторых других отпрысках, ведь в Коре тоже текла кровь Зевса, а ещё не менее темпераментной богини земледелия и плодородия. А на первый взгляд и не скажешь - для потомка двух могучих олимпийцев, привыкших брать всё в свои руки и добиваться того, чего хотят, Персефона была слишком податливой, нежной и ведомой, беспрекословно подчиняясь наказам матери... во всяком случае, до этого дня.
Пасмурен становится хозяин опасных подземелий, стоило его невесте попросить отвести старшего из сыновей Кроноса к колыбели, что качала его во младенчестве. Аид называет ей недра Тартара, и в зелёных глазах застывает немой ужас. Быть съеденным своим отцом - это кошмарно. Но он, выходит, рос совсем один в кромешной темноте, в темнице, где теперь томятся Титаны. Его выбросили туда, точно ненужную вещь. Как долго юный бог не видел дневного света, пения птиц, журчания воды? Кора слышала, что это место в подземелье самое мервенное, лишённое хоть намёка на ростки жизни, в отличие от прочих областей царства Гадеса. В то время, как она росла в материнских заботливых руках под присмотром нимф, не зная ни боли, ни страха, ни печали, ни одиночества, её дядя познал совершенно другую сторону божественного удела. Это... это было так несправедливо. Чем Аид заслужил такую жестокость? Ведь даже спасшийся трудами Реи Зевс рос не один. И братья и сёстры их общие томились все вместе. Именно в это мгновение Персефона поняла, почему увидела глубинный отпечаток этого чувства в зрачках одного из самых могущественных богов - оно взрастилось вместе с ним и жило глубоко внутри, вплетаясь в сущность. И хотя столь мрачное начало могло ожесточить Плутона, он оставался суров ровно в той мере, в какой необходимо.
Мамина пташка не выдержала - она кинулась к нему на шею, крепко обнимая и не зная, что ему сказать в ответ на это откровение. Сам Аид, видимо, успел свыкнуться, воспринимать те лишения, как далёкое прошлое и просто часть себя, потому что время имеет свойство делать даже самую дикую боль тупее. Но для весенней девы всё это звучало сущим кошмаром, и ей очень хотелось отдать ему как можно больше своего тепла, согреть, словно бы это могло залечить все-все его душевные раны до единой, словно бы девичья ласка могла заполнить все лакуны, все трещинки в его сердце. Узкая девичья ладонь неспешно поглаживала Плутона по спине, стараясь не задевать длинные волосы, чтобы ненароком не стянуть их и не сделать больно.
- Мне так... жаль... - на самом деле и его самого, но интуитивно богиня чувствовала, что лучше этого не договаривать, - Жаль, что с тобой такое произошло. Ты ничем не заслужил. Это несправедливо. - дочь Деметры чуть отпрянула, чтобы взглянуть ему в лицо и в эти осколки неба. Стойкость мужчины могла вызвать лишь уважение, особенно тот факт, что гниль его не коснулась. Аид был самым настоящим из богов, в нём она не чуяла и ноты фальши. Совершенен. И Кора пуще уверилась, что тоже должна увидеть. Это, конечно, не целые дни в глухом мраке, и она будет не одна. Не сможет в полной мере ощутить, что её жених пережил, и понять его. Но хотя бы увидит своими глазами. Ей это нужно.
- Да. - голос Праксидики звучит твёрже. Перспектива оказаться средь чудовищ сильно пугала - иное было бы откровенной ложью, но Персефона хотела преодолеть себя. Она хотела взглянуть в пасть Бездне и хоть на миг соприкоснуться с тем миром, который Аид тоже волей-неволе в себя впитал с нежного возраста, - Я не отойду от тебя. Только отведи меня туда. Покажи, где ты вырос.
Тропа, на которую они встали от дворца, им освещал взятый её проводником факел. Средь теней свет Праксидики был словно свежие капли крови в водах, кишащих голодными акулами. Совсем близко во мраке проглядывались мерцающие хищные глаза - богиня ловила их взгляд на себе всякий раз, когда оглядывалась по сторонам. Аид как-то тут ориентировался, а вот сама весенняя дева совсем не видела различий меж тропам и не смогла бы найти дорогу обратно без помощи. Путь привёл их к громадным медным вратам - в свете факела они казались противоестественно гладким, а отвориться не смогли бы даже с применением самой грубой и большой силы.
графика © майгель
Чем руководствовался Кронос, сбрасывая своего старшего сына в бездну Тартара, тем самым обрекая Аида на ту же судьбу, что Уран когда-то уготовил для всех своих детей, включая и Кроноса? Чем руководствовалась Рея, не воспротивившись этому и даже не попытавшись спасти сына от вечного мрака и ужаса? Не сказать, чтобы выбор родственника и места для воспитания ребенка был таким уж очевидным. Получивший в свои холодные объятия очередного младенца, Тартар поступил с Плутоном так же, как поступал до этого с детьми своего брата Урана и сестры-любовницы Геи – просто позабыл о нем, предоставив мальчика его судьбе. И все-таки родство сыграло свою роль. Чудовища, что уже обитали в глубинах Тартара, не смели тронуть Диса. Многим позже, уже будучи взрослым, но еще не став царем, Аид узнал, что к его неприкосновенности приложила руку сама Гея, упросив любовника и брата защитить ее внука, как когда-то он защищал ее детей. В пору было почувствовать себя обязанным перед взбалмошной и мстительной прародительницей, но ей бы ничего не стоило вытащить юного бога плодородия из бездны. Тартар не держал его, ему было наплевать. Но сам Аид не сумел бы найти выхода, не мог открыть врата, потому что был мал и не обладал той силой, что переполняла его теперь. Но не Гея, не Рея так за ним и не пришли.
Пришел Зевс. Отомкнул врата, вызволив старшего брата, а заодно велев освободить циклопов, дабы они помогли им исполнить пророчество их бабки Геи, обещавшей юным богам победу над титанами, если они выпустят тех, кто томится в Тартаре. И вот тут Аид уже старался не задаваться вопросом, пришел бы Зевс за ним, если бы ему не нужны были остальные, решив для себя, что мотивы в данном случае не важны. Важен только результат. Он вновь мог ходить по земле, вдыхать аромат цветов и чувствовать на своей коже не ледяной порыв ветров Тартара, но морской бриз или теплый ветерок. И у него была семья. Аид не был один. Тогда ему казалось, что так будет всегда. Но война закончилась, они победили, разделили трофеи, и Плутон вновь оказался там, откуда так стремился убежать. Нет, его не замерли в Тартар, как поверженных титанов, но ему досталось в управление подземное царство (что выглядит вполне логичным, учитывая опыт детства), и вечная забота о том, чтобы медные врата не отворялись без ведома богов.
Сожалеет ли Аидоний о своей участи? Он давно примирился с ней, ответственно подходя к исполнению своего божественного долга. И только одиночество, поселившееся когда-то внутри юного бога плодородия, и взращенное вместе с ним, продолжает грызть своего носителя, точно бродячий пес кость. И от того объятия Персефоны так обжигают его, когда юная дева весны бросается к нему на шею, бормоча о том, что ей жаль, что он не заслужил подобной участи, что это было несправедливо по отношению к нему. Она уже согрела его сердце любовью к ней, а теперь, похоже, стремилась своими объятиями и словами отогреть душу. Обняв ее хрупкую, точно колосок фигурку в ответ, Аид тут же ловит себя на мысли, что готов провести так вечность. Забыть обо всем, растворившись в том тепле, что теперь дарила ему Кора. Ах, если бы он теперь мог ее поцеловать! Почувствовать тепло и сладость ее губ.
Но владыка подземного мира одергивает себя, мягко высвобождаясь из объятий племянницы и невесты. Будь он подобен своим братьям, их с Персефоной союз уже скреплялся бы на брачном ложе ее девственной кровью. Но Дис дал слово, обещал своей невесте два дня на знакомство, смея лишь надеяться, что по истечению срока она ответит ему «да». Однако, давая ей слово, он и не предполагал, что одним из пунктов их «знакомства» станет Тартар. Но Праксидика настаивала, а у Аида закончились все аргументы, кроме категоричного «нет», которым он рисковал обидеть и оттолкнуть от себя желанную невесту.
- Тогда идем, - кивает царь, стараясь не обращать внимания на то, как в груди его беспокойно сжимается сердце. Он крепко держит Персефону за руку, пока они идут по тропе, что вела к медным вратам. И чем ближе они подходили, тем отчетливей во мраке подземного царства слышался предостерегающий шепот сотен душ.
- Берегись, малютка Кора… Берегись… Вернись, малютка Кора… Вернись…
Они преследовали их до самых ворот, где словно отчаявшись отвратить дочь Деметры от задуманного, наконец, смолкли, погрузив мир вокруг в скорбное молчание. Но воцарившаяся тишина длилась недолго. Нарушил ее сам Аид, несколько раз ударив кулаком в одну из широких створок. Много лет назад он доверил единственный ключ от этих ворот своей верной любимице Гекате, которую теперь, к слову, не пойми где носило (несколько дней спустя, когда за его уже женой явиться Гермес, Аид к ярости своей, узнает, чем именно была занята его верная подруга и подданная), что могло бы послужить для мягкого отказа Персефоне в осмотре его «колыбели». Но Орк не любил нарушать данных обещаний, и не собирался обманывать невесту. Геката могла отворить врата ключом, но Аид был единственным из богов, кому ключ не нужен. Он вырос в этих сильных, но мрачным и холодных объятиях, он был взращен самим этим мраком и оберегаем им, ведь Тартар не забыл данное Геи обещание позаботиться о любимом внуке.
- Тартар! – крикнул Плутон, когда на его стук по ту сторону ворот ответили гулкой, вязкой тишиной. – Это я, твой приемный сын, Аид. Отопри мне.
Долгое время ничего не происходило. «Старик» словно был глух к повелению того, кого взрастил и кого признал царем. Но Плутон знал характер приемного отца, а потому не двигался с места, лишь крепче сжимая в своей широкой ладони хрупкую ладошку невесты. И вот послышался лязг отворяемого запора, одна из створок приоткрылась, позволив владыке подземного мира и его гостье войти внутрь.
- Помни, - повернувшись к Коре, наставительно произнес Аид. – Чтобы не случилось, не отпускай моей руки, и не отходи от меня.
Дождавшись, когда племянница кивнет, еще раз повторив свое обещание, Дис шагнул в непроницаемый мрак Тартара. Даже свет факела, что он нес в руке, не мог пронзить этой тьмы, отгоняя ее лишь на пару шагов. Было тихо. Но эта тишина таила в себе ужас перед неизведанным, перед теми, кто таился во мраке, словно, только ожидая возможности напасть. Где-то в глубине беззвучно стонали поверженные Аидом и другими богами, титаны, все еще сжигаемые жаждой мести. Тут же томились чудовища, проигравшие свои сражения и изгнанные из под лунного мира. И где-то в самых потаенных уголках таились души тех из смертных, что осквернили себя тьмой при жизни. Они то, как бы странно это не звучало, и представляли самую большую опасность, ведь точно стая бродячих псов бросались на тех, кто рисковал спускаться в Тартар. «Призрачные псы» его приемного отца, поджимающие хвост лишь перед своим хозяином и царем мертвых, но дуреющие от тепла живой плоти. Их стоны, давно уже похожие на вой, наполняли сердце ужасом. Страшно было представить, что будет, если эти оголодавшие «псы» вырвутся на волю.
- Вот мы и пришли, - произнес Аид, поднимая факел над своей головой, стараясь тем самым осветить большее пространство. – Вот моя колыбель, Персефона. Ты хотела увидеть, так смотри…
И в этот самый миг факел погас в руках Аида, проглоченный порывом холодного ветра.
Отредактировано Aides (2021-07-31 13:23:59)
______________________________
«Увлеченный. Сосредоточенный. Помешанный. Творческий, — длинная пауза. — Сексуальный»
ава от vinland
Что она могла в сущности сделать и чем помочь? Когда Аида сбросили в непроглядную тьму бездны, самой Персефоны ещё даже в проекте не было, не то что в животе у матери. Девушка не могла ни исправить, ни облегчить пережитое. Оно пребудет с подземным царём навсегда. Но она могла подарить ему тепло сейчас, ведь хотя первенца Кроноса вытащили из Тартара - его очень быстро загнали обратно под землю, где вряд ли владыку мёртвых часто обнимали и гладили. И Кора позволяет себе всё это, делясь своим теплом и надеясь, что её жениху сейчас хорошо и приятно. Он не отодвигается - в ответ обнимает, и так хорошо ей ощущать его взаимное тепло, что... может, стоит повременить с этой прогулкой в Тартар? Ещё хоть чуть-чуть продлить миг их близости, которую Кора находила для себя необычайно волнующей и желанной. И не возникло ни единой ассоциации, что её по-родственному обнимает дядюшка - нет, это были крепкие и вместе с тем бережные объятия мужчины... который её желал.
Мягко отстраняясь, Плутон находит на юном личике непонимание, а затем словами своими вносит ясность, и богиня коротко кивает, беря своего проводника за руку и следуя по тропам, которые сами по себе уже жути способны навести, а ведь пасть Бездны гораздо глубже, чернее и голоднее. Ветры Гадеса что-то шепчут, но весенняя дева не понимает их язык. Души вторят ему, но и их она плохо слышит - больше побаивается. Праксидика просто доверчиво идёт за Аидом, не теряя решимости посмотреть на его колыбель. У самых медных ворот наступила гробовая тишина, которую нарушил сам царь, взывая к тому, кто единолично хранил ту самую Бездну. Дочь Деметры невольно нервно сглатывает, покорно ожидая ответа вместе с Аидом, а отворяют им не сразу. Видать, у этих двоих построились особые отношения, и бог знал, чего стоит ждать.
Тяжёлые ворота приоткрываются, и навстречу им тут же вырывается холодный ветер, словно бы Тартар выдыхал навстречу парочке божеств. Плутон мог почувствовать, как пальчики Персефоны крепче вцепилась в его руку. Она без колебаний подтвердила, что не отпустит его руки, и будет рядом во что бы то ни стало. Вместе со своим проводником деметрина соловушка скользнула в самое опасное место в мире, наполненное чудовищами пострашнее тех, что обитали даже в царстве морском. Кору тут же накрыла многоголосица шепотков, словно в самые уши чужие губы ей пылись что-то очень тихо донести, но и сейчас богиня ничего не могла разобрать. Она прижалась к плечу Аида, даже чуть заходя за него, словно бы прячась за чужую широкую спину. Почему-то так чувствовалось защищённее, хотя что могло с ней произойти в царстве подземном, если с нею сам царь?..
Факельное пламя трепетало при каждом порыве ветра, но держалось. Тьма силилась пожрать чуждый ей свет, заставляя сжиматься огонь до точки, но тот потом снова разгорался. Кора тщилась высмотреть хоть что-то, но здесь она не видела даже горящих глаз, которые выдавали бы чужое присутствие. Шепотки становились всё громче. В них даже потонули самые последние слова мужчины, и богиня схватилась свободно рукой за голову, закрывая ухо. Она бы схватилась обеими, но тогда ей пришлось бы отпустить Аида, а этого его невеста сделать никак не могла, причём не только по причине того, что обещала. Где-то внутри валами начала накатывать паника. Ещё ничего плохого не произошло, но весенняя дева уже всем нутром потянулась обратно, за врата. Животный ужас сковал горло, и когда Персефона попыталась что-то сказать, то не услышала из своего рта даже писка.
Это было лишь началом. Сильный порыв ветра всё же убил единственный источник света. И она наконец-то увидела. Нет, не глазами - богиня была совершенно незрячей в таком мраке. Скорее почувствовала - чужое касание за щиколотку, и аж взвизгнула... или хотела взвизнуть?.. Вытянула руку, шаря впереди себя и пару раз махнув по чему-то, что по ощущениям могло напоминать волосы. Не видела собственную руку. Попыталась даже потрогать этой же рукой лицо, но все чувства словно помертвели, тактильный контакт не ощущался как прежде. Что с её телом? Она же не стала частью этой бесконечной тьмы?!
Неожиданно позади раздался детский плач. Такой громкий, он почти оглушил её. Что... Что делал здесь ребёнок? Как можно было осудить младенца на жизнь в Тартаре? Как?! Это же чудовищно. Это же ужасно. Нужно унести его отсюда. Богиня обернулась на звук и потянула Аида с собой. Точнее думала, что потянула. Её рука всё так же явно что-то сжимала. Ощущения тепла не было, но меж пальцев что-то имелось, потому что полностью сжать руку в кулак не получалось.
- Аид, как так случилось, что дитя оказалось в этом кошмаром месте? Ну чем мог младенец прогневить судей, чтобы ему назначили столь ужасный приговор? Пожалуйста, давай заберём его. Это же точно ошибка. Ведь да?... - голос внезапно вернулся.
Плач стих так же резко, как и раздался, и Персефона остановилась. Уха коснулось чужое ледяное дыхание.
- Как странно... Больше не слышно? Его же... его же не?..
Не хотелось думать, что одна из тварей Тартара разорвала невинное создание на части. И не хотелось бы такое увидеть.
"Стоп... Но ведь я и не смогу... Где мы?.."
Аид больше не зажигал факела. Наверное, не мог. Наверное, тьма в этом месте имела столь огромную власть, что это было даже бессмысленно. Им стоило уйти. Ну что богиня могла теперь здесь ещё рассмотреть? И что она вообще изначально надеялась увидеть и найти? Отсюда хочется сбежать прямо с порога. И за пару минут точно не удастся понять, как тут жил Аид в одиночестве, средь бестий. Глупая, глупая поднебесная богиня. Меряет мир, который не знает и не понимает, своими наземными понятиями.
- Не знаю, о чём я думала, когда решила, что мне нужно начать узнавать тебя с самого начала. От места, где ты провёл первые годы жизни. Здесь совсем ничего не видно. Не чувствую запахов. И даже рука твоя как-то странно ощущается. Нет тепла... а ещё она словно иссохлась. Мне кажется, здесь искажается восприятие. Но я хоть снова говорить могу... А до этого как рыба - открывала рот и ни звука. - тихий смешок прозвучал совсем чуждо, - Пойдём обратно во дворец, Аид?.. - он не отозвался и спустя минуту... или прошло... а сколько она уже здесь? - Аид?
Примерившись по руке, Кора повернула голову туда, где должно было быть лицо жениха, но стоило ей это сделать, как прямо в лицо дыхнуло густым смрадом, который словно залил я ей в ноздри.
- Я вовсе не Аид. - просипел чужой потусторонний голос, который нельзя было опознать даже по половой принадлежности.
Вопль, который разнёсся, как ей казалось, на весь мир, на самом деле здесь здорово глушился. За медным и вратами вообще никто и не знал, в каком ужасе возопила дочь Деметры, разжимая хватку руки и бросаясь было прочь, но пасть Бездны оказалась совсем рядом. Та самая пропасть, по которой падать год. В темноте. И в холоде. Можно кричать хоть до хрипоты - никто тебя не услышит. Кора едва успевает схватиться за уступ, когда её тело стало увлекать вниз. Где-то рядом всё ещё смердело. И очень остро. Так, что голова кружилась и можно было потерять сознание.
- АИ-И-И-И-ИД!!!!!!
Как же она боялась, что он не услышит. Как же смертельно она боялась.
графика © майгель
Кромешный мрак. Вот каким представляют себе Тартар все те, кому посчастливилось лишь знать о нем, но не изведать на себе его силы. Мало кому приходилось покинуть его мрачное чрево, чтобы поведать иное. А те немногие, кто все-таки возвращались, предпочитали помалкивать.
Аид был одним из тех, кто вернулся, получив свободу. Да, если уж говорить начистоту, так Тартар его и не удерживал. Ни сама Бездна, ни ее хозяин принявший младенца, да тут же забыв о нем, доверив несчастного его собственной судьбе, покуда любовница не вмешалась, за внука прося. Тут то и оказался будущий царь под неусыпной опекой Тартара. Странное то было внимание, но можно сказать, что по своему отвергнутый бог стал «старику» даже дорог. И хотя виделись они крайне редко, незримое присутствие древнего Плутон всегда ощущал.
Особенно здесь, в его владениях.
И когда в его руке гаснет факел, Аид не может отделаться от одной единственной мысли. Они попались. Рука Персефону по прежнему в его руке. Весенняя дева держит слово, даже прижимается с его спине, словно прося защиты. Зачем он согласился на эту авантюру. Почему не объяснил, не переубедил, не запретил. Решил, что сумеет защитить свою ласточку. Что Тартар не посмеет ее коснуться, раз он рядом. Но свет погас. И даже проведя полжизни в этом непроглядной, холодном мраке, научившись видеть в нем куда больше, чем могли многие, Аид на мгновение теряется, как всякий, внезапно лишившийся света.
- Кора, - зовет он невесту, чувствуя, как ее пальчики сильнее сжимают его ладонь. – Все хорошо, ласточка, просто будь рядом. Не отходи от меня…
Стук в ворота. Непривычный, пугающий звук, что редко раздавался здесь. Новые души к нему приводили не так уж часто, а новых поверженных чудовищ и отвергнутых божеств попросту сбрасывали с небес. С Небес… Он тоже небо. Всегда был и всегда им будет. Нижнее небо мироздания, часть купола, его опора. А они сделали из него темницу. Вечное пристанище для чудовищ, титанов, всей той мрази, что не была нужна больше ни на земле, ни на небе. Редко, так редко, что даже обидно, в него сбрасывали что-то стоящее. Например, тогда ребенка… Удивительно? Да, Тартар и сам был удивлен, но мальчишка оказался крепким, выносливым и стойким. Но даже эти качества не заставили бы его возиться с малолетним богом, выброшенным, точно мусор, собственным отцом, если бы на него не попросила ОНА…
Он слышит его голос. Приемный сын… Неожиданно, но да. Не произнося этого вслух, не признавая публично, он, в самом деле, считал Дис своим приемным сыном. Сыном, что сумел не опозорить отца, сыном, что был верен божественным законом и понимал, что такое долг лучше, чем все эти сверкающие светом и золотом боги Олимпа.
Входи, Дис, входи в свою колыбель…
Любопытно. Он пришел к нему не один. Душа… Божественная душа юной богини, столь светлой, что мниться, способна собой рассеять даже его мрак. Но нет… Страх мешает ей. Страх туманит ее свет, не давая ему разгореться в полную силу. И ее страх такой сладкий, что хочется еще… хочется поиграть с ней. Дису это не понравится, ну так нечего было тащить девчонку сюда!
- Кора… - в унисон с Аидом зовет ее Тартар. – Корааа… - стонут ледяные ветра, и имя весенней девы мечется среди камней испуганным зайцем. – Персефона… - это имя рождается в его памяти само, и остается на губах приятным послевкусием. – Персефона… - он знает, что это значит… «Несущая разрушения». Становится еще интересней, еще любопытней. Зачем Дис привел ее сюда?.. Такую светлую… Такую чистую…
Аид прислушивается к темноте. Шорохи в ней его не пугают, но слушает иное, пытается различить за стонами и вздохами, за воем ветра, дыхание Персефоны. Она молчит, не отзывается, как бы он ее не звал, но по-прежнему держит его за руку и жмется к плечу.
- Уйдем отсюда, Кора, - шепчет Аид, но вместо согласия дочь Деметры вырывает свою ладошку из его руки и бросается прочь. – Кора, нет!!! – кричит ей вслед царь. Впрочем, вслед ли. Его глаза, ставшие столь ледяными и прозрачными благодаря этому месту, уже успели привыкнуть к мраку, вспомнить его, а потому Плутон способен видеть даже сквозь его непроглядную завесу. – КОРААААА!!!
Она не слышит его…
Беги ко мне, девочка. Спеши в мои объятия. Я буду ласков с тобой, Персефона…
- АИ-И-И-И-ИД!!!!!!
Ее крик достигает его слуха точно сквозь сотню преград. Тартар бескраен, как и положено небу. Он поглощает все, что оказывается в нем. Он ненасытен, равнодушен и не знает пощады. Он был и будет, даже когда рухнет Олимп.
- КОРА!!! КОРА!! Не умолкай, прошу!!! Кора!!! – кричит Аид, пытаясь определить в какую из сторон бросилась его невеста. Он не простит себе, если с ней что-нибудь случиться. Не просит, ведь будет виноват сам, не переубедив ее в этом безрассудном желании увидеть место, где он вырос. На что тут смотреть, во имя молний Зевса? ЧТО ТУТ ВООБЩЕ МОЖНО УВИДЕТЬ?!!!
Он готов бежать за ней, не разбирая дороги, но делает всего пару шагов, когда его нога буквально проваливается в пропасть. С трудом не сорвавшись вниз, Аид вновь слышит крик. Теперь совсем рядом.
- Кора?!.. - Она здесь. Он не столько видит это глазами, сколько чувствует сердцем. И она не одна. – Не тронь ее, старик, - голос его громко и властно разноситься по всей бездне и мниться, даже за ее пределы, разнося во всему подземному царству гнев царя, от которого души умерших замирали, а твари, терзавшие их, спешили укрыться в самых глубоких и глухих норах. – Не тронь! Она моя невеста! Твоя будущая царица!
- О как, - безумная, хищная улыбка расцветает на тонких губах Тартара. Он опускает лишившуюся чувств девушку на гладкий камень, но уходить не спешил, вглядываясь в ее безмятежные черты. – Красивая, мальчик моя. Земная?
- Дочь Зевса и Деметры, - отзывается Гадес, подходя ближе.
- Союз неба и земли, - кивает Тартар, послушно отступая перед царем. – Ей у нас понравится. Если уцелеет, - хохот его громом разнесся по всей бездне. Ему вторил рев Тифона и крики титанов. От этой какофонии хотелось заткнуть уши, но вот Тартар рявкнул, велев им всем заткнуться.
- Не тревожьте царицу, - усмехнулся он, прежде чем раствориться во мраке, оставляя Диса с нареченной наедине. А в следующий миг они оба уже были на пороге, перед ними врат.
- Кора… Кора… - шепчет Аид, оглаживая ее ледяные щеки, целуя холодные, точно у покойника, руки. – Кора… любимая, очнись…
Отредактировано Aides (2021-07-31 15:43:40)
______________________________
«Увлеченный. Сосредоточенный. Помешанный. Творческий, — длинная пауза. — Сексуальный»
ава от vinland
Мрак не отступал, нигде не было видно даже маленькой искры, которая хоть намекнула бы о том, что царь подземный вновь смог разжечь свой факел и ищет её. Услышал ли? Сможет ли прийти вовремя? Вся решимость богини плодородия улетучилась в этом ужасном месте. В Гадес не стремятся спускаться боги небесные, и ясно отчего. Но ещё яснее, что в Тартар никто (вообще никто!) не хотел бы попасть добровольно. Персефона не способна увидеть чрево Бездны, бескрайнего нижнего неба, но она многое чувствует и понимает, что детство у Плутона было не просто плохое, а эксремальное и кошмарное. Как здесь мог жить младенец? Это его плач ей довелось услышать, как если бы Бездна сохранила отзвуки оного в себе и теперь он донёсся до Коры спустя столько лет?.. Пятки щекотали ветры, и вместе с ними оттуда, снизу, доносится рокот Титанов и рёв Тифона. Она не хочет туда упасть и цепляется изо всех сил за край пропасти, слыша, как оный осыпается под её пальчиками, мелким крошевом устремляясь в голодную черноту. Если весенняя дева туда упадёт, то, она чувствовала, больше не выберется и навечно останется в темнице пращуров и древних чудовищ.
Зловоние быстро исчело... или это у неё теперь и нюх отбило? И все чувства?! В ушах звенело, а затем все звуки пропали. Даже ветер снова не ощущался, как и твердь под пальцами, в вакууме этом Кора уже почти потеряла сознание, когда чья-то рука потащила её вверх за шкирку, точно котёнка. В полуобморочном состоянии Прозерпина едва ли понимала, что её взяли на руки и куда-то несут. На съедение местным тварям? Или одна из них её и поймала и тащит в логово, чтобы там насытиться божественной лакомой плотью, ибо нечасто к ним такое кушанье само спускается?.. Глаза богини всё же закрылись, и сквозь марь та слышит лишь шелестящее "Персефона" - чужие губы шепчут её имя без ласки, но словно в игривом издевательстве. Её губы беззвучно шепчут имя её жениха, она силилась позвать во весь голос снова, но силы покидали наземное божество, их словно стремительно истощало само это место, и Кора всё же погрузилась ещё и в темноту бессознания. Только не было дочери Деметры покоя и там, кошмар продолжился на другом уровне, отравляя неокрепший юный ум, не готовый к таким серьёзным испытаниям на прочность. Кажется, именно в этом состоянии она один единственный раз мысленно воззвала с мольбой к могущественной богине-матери, скорее из страха, чем из желания, чтобы Деметра пришла и вызволила свою соловушку. Кто знает, может, олимпийская богиня тогда и услышала дочь даже через толщину земной тверди и потому была так безутешна, так настойчиво старалась забрать оттуда своё глупое наивное дитя, решившее по собственной инициативе испытать себя на прочность, шагнув в пасть Бездны. Если бы только родительница услышала, как её сокровище заикнулось о Тартаре, а её старший брат повёл её туда, она разразилась бы таким гневом, что земля сотряслась бы во всех уголках мира. Безголовая бестолковая овечка. Сама привела себя на убой.
Не могла уже слышать богиня разговора жениха своего с Тартаром, который, оказывается, и вытащил дочь Деметры, что висела на волоске от гибели. И продолжал терзать её разум, потому что в сознании богини картина продолжилась иначе: пальцы из последних сил цеплялась за камень, который она не могла тактильно ощутить, а затем таки сорвалась, крича так, что наверху бы её услышал даже отец-громовержец, но здесь, внизу, - не более чем мышиный писк, тонущий во мраке одиночества. Она падала и падала - долго, слыша где-то рядом чужие крики о помощи, полные боли и отчаяния, но не видела, кто кричит и как он близко. Ветер обдавал и иссушал её лицо, делая его ледяным наощупь. И все биоритмы словно остановились - тело стало терять тепло и саму жизненную силу. Обветренные и сухие губы, размыкаясь, трескаются до крови, и даже заплакать не получается - солёные капли примерзают к ресницами, и глаза держать открытыми становится больно. Ей казалось, что она падала целую вечность, пока не ударилась обо что-то твёрдое, замерев, словно покойница. Когда же ощущения внезапно вернулись, ей показалось, что у неё сломано даже то, что не должно ломаться. Богиня не могла подняться, даже ползти или перевернуться. Её скулёж привлёк чьё-то внимание, златоволосая красавица буквально чувствовала спиной, как на неё направлено множество взглядов, но кто владельцы - этого Персефона увидеть не могла.
- Ты воняешь своим отцом, девчонка. - проскрипел-прогудел чужой бас, а затем огромная ладонь сгребла девицу, за ноги поднимая над твердью, так что аж нижняя часть туловища осталась безвольно болтаться вместе с золотистыми волосами, - Ненавижу этот запах. - одним махом жадное нутро Кроноса поглотило её целиком, и именно в этот момент в реальности богиня вся забилась в истерике, а затем неестественно изогнулась и затихла. Примерно несколько минут весенняя дева вообще не подавала признаков жизни, даже пульс был слабым, а затем веки дрогнули, и глаза царёвой невесты приоткрылись. Она ощущала твердь под собой, вроде бы, ничего не болело, кроме поцарапанных камнями рук, но вокруг по-прежнему царила темнота, и Персефона почти горько захныкала, поняв, что, видимо, она в самом деле упала... Да? Она всё ещё в этом жутко месте. Где Аид? Почему он не нашёл её?
- Аид?! - в голосе слышится истерика со слезами, - Аид, помоги мне... - усталость всё ещё владела всеми её членами, тьма выпивала её свет и вместе с ним последние силы. Но в этот раз Кора слышит, как он отозвался. Девушка бросается на голос и к нему на грудь, сотрясаясь в беззвучный рыданиях и ища у него защиты от этого ужаса, жмётся доверчиво и прячет искажённое страданием прекрасное лицо в его одеянии, - Аид, я тебя звала, а ты не слышал... Я думала, мы пошли вместе, но за руку меня держал уже кто-то другой... Я ничего не ощущала больше, у меня отняли голос и все органы чувств словно помертвели... Прошу, уведи меня отсюда... пожалуйста... - тонкие пальчики цепляются за тунику, и если Дис обнимет её, то поймёт, что одеяние его невесты в этих злоключениях оказалось порвано, и лоскут ткани больше не держался на плече, обнажая одну из молодых упругих грудей. Ноги богиню не слушались, и она не находила в себе сил, чтобы встать, не то что идти. Её била крупная дрожь, сознание всё ещё оставалось спутанным, из-за чего Праксидика не могла понять, что из произошедшего было правдой, а что наваждением.
Отредактировано Persephone (2021-08-14 11:51:26)
графика © майгель
Аид почти ничего не помнил о своих первых годах в бездне Тартара. Был слишком мал, да и подсознание, что человеческое, что божественное, призвано защищать себя, забывая и вытесняя то, что может свести его обладателя с ума. Ужасы, кошмары, отчаяние. Если тебе повезло и ты не спятил от увиденного, знай, твое подсознание спрячет это так глубоко в себе, чтобы ты больше этого никогда не пережил в своих воспоминаниях. Но даже подсознание имеет свои границы и не может спрятаться от нас все. Дис рос и жил в бездне достаточно долго, чтобы успеть узнать ее… Узнать ЕГО.
Тартар не был безумцем, хотя в его голове и роились безумства. Он не был злом, хотя те, кто томились в темницах его кошмаров, с этим бы не согласились. Он был безразличен ко всему, но в его божественной душе нашлось место для одного бога, чтобы был сброшен к нему еще младенцем. Тот младенец кричал до хрипоты, плакал не понимая, за что с ним обошлись столь жестоко, своим плачем нарушая мрачную тишину бездны. Тартар мог бы наплевать на него, позволив чудовищам, что обитали в его владениях, разорвать ребенка. Он мог сам его прихлопнуть, только бы заткнулся. Но не позволил его тронуть, принял под свою опеку и воспитал, как приемного сына.
Стоя теперь на пороге свой «колыбели», Аид не был сердит на «старика» за то, что тот напугал Персефону. Никто не приказывал царю вести невесту в это проклятое и забытое Гелиосом место. Никто, кроме собственного сердца, опьяневшего от любви к хрупкой, прекрасной, и такой отважной ласточке. Он был сам виноват и понимал это, коря себя за уступчивость, и зная, что и в дальнейшем, как бы не повернулась их судьба, независимо от ее ответа, он будет с ней таким. Он почти не сможет сказать ей «нет».
Но это потом, а сейчас Гадес опускается на колени рядом с, бьющейся в истерике, невестой. Она металась в бреду, а он не мог увидеть ее кошмаров, не мог ничем помочь. Только шептал любимое имя, звал вернуться к нему. Но вот Кора замерла и сердце царя подземного царства замерло вместе с ней. Она почти не дышала, жилка на шее едва билось, отсчитывая пульс.
- Кора… - позвал Плутон, слыша как его голос, обычно спокойный и холодный, дрожит от страха потери. – Кора… Ласточка моя…
Сердечко забилось. Глаза царевны резко распахнулись, невидяще глядя в темноту. Его имя мольбой срывается с сочных, но сейчас бледных губ. Оно зовет его с таким отчаянием, что царское сердце сжимается от страха.
- Я здесь, Кора… Здесь, ласточка моя, я с тобой… - бормочет Аид, крепко обнимая любимую, когда она бросается ему на грудь, заходясь истерическим плачем. – Прости, мне не следовало вести тебя туда… Это все игры Тартара. Твой свет приманил его… Прости, любимая… Все кончилось. Я с тобой… Вернемся во дворец. Тебе нужно отдохнуть и успокоится…
От его глаз не укрывается ее порванное одеяние. Молочно-белая грудь так и манила к себе царский взгляд. Даже сквозь тунику, он чувствовал приятное тепло ее тела, и то, как острый, затвердевший сосок вжимается в его грудь. Будь обстоятельства иными, и не заходить его невеста слезами пережитого ужаса, Аид, должно быть, не удержался бы, припав губами к этому соску, точно младенец. Ему доводилось видеть Кору обнаженной, когда она купалась в том ручье, а потом подставляя тело под лучи солнца, и капли воды сверкали на нем, точно дорогие каменья. И тогда царь, укрытый тенью деревьев, не смог отвести от будущей невесты глаз.
Теперь же она была так близко. Жалась к нему в поисках защиты и утешения. И ведь он мог ее потерять. Не подоспей Аид во время, Тартар не прекратил бы терзать ее просто потехи ради, просто потому, что ему не часто удается повеселиться со столь чистой и светлой душей. От одной только мысли об этом, Плутон приходит в ужас. Он мог ее потерять! По собственной глупости, ведь вести ее в Тартар в самом деле было глупо.
«Что же ты делаешь со мной, Кора?.. Что ты делаешь?..»
Его губы сами находят ее губы. У них солоноватый привкус, но это от слез. На самом же деле они сладки, точно спелые персики, пьяняще, точно молодое вино. Их первый поцелуй. Трепетный, неуверенный и нежный. Аид не настаивает, но просит невесту отозваться. Они едва не потеряли друг друга, но вопреки этому стали ближе, ведь теперь Кора, пусть и на краткий миг, но прикоснулась к тому мраку, в котором ее жених вынужден был жить год за годом, пока его брат не сверг Кроноса. Губы Аида мягко и осторожно исследуют губы весенней девы, чувствуя, что это ее первый поцелуй. И все-таки она не отталкивает его, неловко, смущенно отзываясь на эту первую, невинную ласку, издавая тихий стон, когда царь крепче обнимает гибкое, точно юное деревце, тело невесты.
- Я так испугался, что потеряю тебя, Кора, - словно оправдывая свой поступок, бормочет Дис в губы дочери Деметры, - Жизнь без тебя станет для меня вечной мукой…
Плутон помнил о том, что дал Персефоне два дня на раздумья. И он не хочет ее торопить, но каким же тяжким теперь ему кажется это ожидание.
Все дорогу до дворца, Аид держит невесту на руках. Она слаба от перенесенного ужаса и поначалу, попросту не может сама и шагу сделать. А он и не хочет ее отпускать, держа в своих руках, мнится, свое самое бесценное сокровище. Так оно и есть. Не для Плутона отныне никого во всем мире дороже весенней девы. И даже скажи она ему «нет», пожелай вновь вернуться под материнское крыло, он будет верен ей, потому что жизни своей без Персефону уже не представляет.
Лишь только у дворца позволяет царь невесте почувствовать под своими ножками холодный камень. Ее порванное одеяние нуждается в замене, и оно уже ожидает царевну в покоях, что уступил ей Аид.
- Я оставлю тебя, чтобы ты могла переодеться и отдохнуть, - в голосе его слышно сожаление, но вместе с тем и покорство. Он не настаивает, хотя и уходить не хочет. Их первый поцелуй у врат Тартара все еще горит у него на губах. – Если что-то потребуется, позови, слуги тебе помогут.
Он прикрывает дверь в свои покои, но уходит не сразу, как если бы все надеялся, что вот сейчас она позовет. Но Кора молчит, и царь уходит. Усталость одолевает его и мысль о том, что нужно бы расслабиться и освежиться, сама приводит Аида в купальню. Вода всегда действует успокаивающе. Сбросив с себя темную тунику, царь спустился в бассейн, устроив голову на покатом, выложенным золотой мозаикой, бортике. Льдинисто голубые глаза сомкнулись. Тело, под воздействием исходящей паров воды вскоре расслабилось, и Плутон погрузился в приятную негу собственных фантазий, вспоминая тот поцелуй, что буквально, выпросил у невесты.
______________________________
«Увлеченный. Сосредоточенный. Помешанный. Творческий, — длинная пауза. — Сексуальный»
ава от vinland
В руках подземного царя ей удалось успокоиться - Аид был очень нежен и бережен. И совсем не бессердечен, каким его рисовали не только люди, но и даже некоторые родичи. Какое же он чудовище? Его голос ласкает слух, его речь успокаивает. А руки обхватили тонкое девичье тело словно укрыв живым щитом. И богиня не отлипает от своего похитителя, чувствуя, как до того колотившееся пичугой о клетку из рёбер сердце замедляет темп, дыхание выравнивается. Послевкусие, оставленное самым мрачном в их мире местом, не покидает Персефону сразу. Тартар невозможно просто забыть или выкинуть из головы. Судя по ответу Аида, он не удивился тому, что произошло там с его невестой. Вероятно, царь знал практически весь список игр разума, что там происходили. Но почему не сказал об этом? Почему не сообщил вещи, о которых дочь Деметры просто не могла знать и потому не учитывала, прося показать ей колыбель её жениха? Наверное, решил, что пока будет рядом, никто не посмеет тронуть его утащенное из подлунного мира сокровище.
Чужие губы безошибочно находят её собственные, но до Коры словно не сразу доходит смысл этого касания. Лишь секундой позднее богиня заливается густо краской, панически думая, что она же не умеет, она же никогда... Губы царя действуют не настойчиво, а ласково, словно приглашая. Повинуясь интуитивному чувству, весенняя дева откликается в ответном поцелуе так, как может. Неумело, как-то смазанно, она тоже чувствует солоность от слёз и думает, что, наверное, вкус их первого поцелуя не должен был быть таким. Что теперь царь запомнит вкус её слёз на губах, а не их тепло, мягкость и податливость. Но даже такой, он порождает в ней бурю эмоций. Аид первым дерзнул вовлечь её в интимный тактильный контакт, и лишь после него в хорошенькую златокудрую головку закралась мысль, что она тут на четверть обнажилась перед женихом. Что, вероятно это могло быть сочтено приглашением. А следующей мыслью накрыло по накатанной - если по окончанию двух дней дочь Деметры даст своё согласие, то после обряда бракосочетания его теперь уже жена возляжет с царственным супругом на брачном ложе, вступит в связь... и родит ему после детей. Отдельные девственницы могли бы думать об этом всём, как о грязи, что пятнает девичью непорочность, оскверняет чистоту храма её тела, но Персефона не чувствует отторжения. Ей... любопытно. И волнительно. В этой их личной связи столько доселе непознанных ощущений. И Кора считает, что ей повезло, что желающий её мужчина такой заботливый, не причиняет ей вреда, не пытается сломать её, подмяв под себя и взяв, как трофей.
Сильные руки уносят её прочь от закрывшихся за ними врат, откуда через тонкую прорезь успело донестись словно чужое холодное дыхание вместе с шёпотом: "До новой встречи, Персефона." В посыле том сквозит насмешка, но Кора не слушает, она укладывает голову на плечо Плутона, желая сейчас видеть его лицо, но может лишь ощущать тепло, что шло от божественного тела. По пути на них снова таращятся. Гадес распахнул десятки глаз, чтобы хищно провожать этот источник теплящегося света.
В голове эхом отдаются слова мужчины - что боится её потерять, что жизни своей теперь не видит без неё. Богиня верит ему, верит что её похититель искренне влюблён. Чувствует, что любовь эта откликается в ней теплом. Но этого явно мало, чтобы их союз был крепок и полностью взамен. Позднее Кора признается себе что она, не знавшая до той поры иной любви, кроме дружеской и родственной, сомневалась в своих чувствах, потому что плохо их понимала, не хотела обманывать Аида и быть с ним не по взаимной любви. Но тогда дева просто прислушивалась к себе и к биению его сильного сердца. Старалась от тех двух дней взять всё возможное, она буквально украла у подземного царства его владыку, чтобы тот проводил время лишь с ней.
Бог приносит её обратно во дворец и в царскую опочивальню, где весеннюю деву ждал ещё один жест внимания и заботы - простое, но элегантное одеяние взамен порванной туники. В неверном свете свечей едва заметно, как щёчки Коры покраснели, но ей в самом деле понравился подарок. Она подходит и самыми кончиками пальцев поводит по летящей дымчатой ткани. Персефона не успевает поблагодарить Аида, засмотревшись на каменья на вороте, а когда дверь с тихим хлопком закрывается, она оборачивается, чуть сводя брови к переносице. В самом деле оставил... Богиня поджимает губы, что всё ещё помнили тёплое касание царских, и сбрасывает с себя порванное одеяние, чтобы следом облачиться в платье и обнаружить, что спина у него открытая почти до самой поясницы. Дева рыскает по спальне глазами, ища зеркало и желая посмотреть, как она выглядит, а когда находит - поражается. Подарок Аида и укутал и облепил её точёную фигуру, формируя пикантный для глаза силуэт. Это не похоже ни на что из того, что ей дарила мама, что было принято носить на Олимпе и в их доме. Чувствовался местный стиль, и он дочери Деметры пришёлся по сердцу. Но Плутон вышел и не сказал, куда направился, а богиня не успела его поблагодарить ни за заботу и спасение, ни за подарок. Она, конечно, обещала, что никуда без него ходить не будет, но сидеть на постели и ждать его совсем не было мочи.
Весенняя дева, совсем чуток для приличия поборовшись со своей совестью, выскользнула из покоев царских, босыми ногами ступая по хладному чёрному камню. Вначале богиня подходила к дверям и прислушивалась, не раздаётся ли где знакомый приятный голос, а затем, когда везде понаходила тишину, стала робко стучать и приоткрывать двери. Где-то нашлись комнаты на вроде гостевых, сделанных, видимо, чисто на всякий случай - вид они имели максимально не жилой, а за одной дверью нашёлся всякий инвентарь, который с полки при входе едва не посыпался прямо на Персефону, та аж, вскрикнув от неожиданности, отскочила и спешно закрыла дверь обратно. А вот нечего совать везде свой хорошенький любопытный носик.
Чуткое ухо уловило плеск воды. Праксидика вспомнила, что Аид упоминал про купальню, которая, кажется, должна быть где-то как раз в этом крыле дворца. Нет, ей в голову не пришло, что если это купальня и там плещется вода, то там может кто-то заниматься омовением. Кора просто пошла на единственный звук. Ну она же никого не прогоняет, когда сама плещется в речке или в озере, в самом-то деле. Как и в прошлый раз, богиня вначале постучала, а затем приоткрыла дверь. Воздух внутри оказался тяжелее, в купальне было парко из-за горячей воды. Её глаза даже не сразу при тусклой подсветке нашли фигуру царя.
- Ой... Прости, Аид. Я просто... Я искала тебя... - вот теперь всё личико девы стало пунцовым, она стыдливо отводит глаза, прикрывая их ладонью. И понимает, что делает это из приличия, потому что обнажившийся бог, чьё тело можно было рассмотреть как минимум по пояс, имел атлетическое телосложение, ладно был скроен, и вообще физический образ подземного царя мог взволновать не только думы, но и гормоны. Лишь после разрешения войти Кора медленно выдыхает, уговаривая себя сохранять самообладание, когда убирает собственную ладонь и снова смотрит на жениха, - Я хотела поблагодарить тебя... За то, что спас и за это прекрасное платье... - глаза цвета молодой зелени мазнули по полке, на которой стояли баночки с душистыми протёртыми травами. Одни можно было добавить в воду и наслаждаться приятным ароматом при купании, другие были доведены до состояния эссенции и их можно было втирать в кожу. Находка породила внезапный порыв, - Позволишь мне... тоже о тебе позаботиться? - Персефона специально не использует слово "в ответ". Это не обмен, не услуга за услугу. Это её схожее желание. Искреннее. Изящные ручки стаскивают одну баночку, и богиня их все поочерёдно изучает, принюхиваясь, пока не находит то, что приходится по вкусу. Открыв, дева ставит её на край бортика, а сама легко разоблачается, потому что негоже портить подарок, особенно с первых минут ношения. Она погрузилась в воду по пояс, оказавшись насупротив бога, а затем двумя пальцами подцепила немного эссенции, растёрла меж ладоней и, приблизившись, принялась втирать в плечи и грудь мужчины, который, кажется, не мог и слова вымолвить и глаз от неё оторвать. Стоило лишь зародиться робкому желанию, словно искре пламени, как богиня, подхватывает его, интуитивно понимая, что отступит, если помедлит. Второй их поцелуй был инициирован ею, прильнувшей к телу насупротив мягко и касающейся его губ всё ещё неумело, целуя неуверенно, но искренне. Глаза её закрываются сами, стоило лишь их устам соприкоснуться, и Кора тонет в ощущениях, не чувствуя в этот миг ничего, кроме подтапливающего тепла.
Отредактировано Persephone (2021-08-22 22:48:22)
графика © майгель
Эти фантазии… Они преследовали Аида с тех самых пор, как он впервые увидел свою будущую невесту. Она приходила к нему во снах. Он грезил ею наяву. Персефона заняла собой все его мысли. Стоило царю остаться наедине с собой, как он невольно погружался в эти сладкие грезы, тогда еще не зная, что именно в этом будет состоять его удел – грезить о ласках уже жены, прибывая с ней в разлуке долгие девять месяцев по воли жестокой и эгоистичной матери и сестры. Зевса Плутон винил в меньшей степени, понимая, что Деметра не оставила им всем выбора, кроме как подчиниться ее эгоизму.
Но это потом, а теперь, лежа в купальне своего дворца в самом сердце Гадеса, царь Аид тоже грезил, вспоминая их с Корой первый, еще неловкий и по детски невинный поцелуй. Он знал, что не первый из ее женихов. Все эти напыщенные, пышущие здоровьем и раздутым самомнением идиоты, его племянники, все они сватались к весенней деве. И винить их за это было бы глупо, ведь даже его суровое сердце дрогнуло под ее красотой, что уж говорить о них, не упускающих ни единой юбки. Бдительная Деметра отвадила всех, прекрасно зная, что Ареса, что Аполлона, что прочих многочисленных детей своих братьев. И лишь в нем сестра не ощутила должной угрозы, не заподозрила дерзости. Лишнее доказательство того, как мало они друг друга знают. Будь они с сестрой чуть более близки, умей Деметра за своим снобизмом и гордыней узреть хоть что-то, кроме собственного мирка, возможно, она и не была бы против их союза. Ведь Аид в самом деле не был похож на младших братьев. Он умел хранить верность, он не брал без согласия, он был нежен и внимателен к той, что была рядом с ним, испытывая не только влюбленность и желание, но и благодарность. Но Деметре не суждено этого увидеть, и со временем ее брат смириться, а зять… Зять будет стараться держаться на расстоянии до тех пор, пока теща не перейдет границ в своих попытках разлучить их с Корой, очернив супругов в глазах друг друга и их детей.
Плеск воды. Немного удушливое дыхание пара, сдобренного ароматическими маслами мирта и лавра. Прикрыв глаза, Аид невольно улыбается своей фантазии, вновь ощущая изящное, гибкое точно юный кипарис, тело невесты в своих руках. Она испуганно льнет к нему, ища защиты и тепла, и он готов дать ей все это, дать многим больше, если только она согласиться стать его женой. Он лишь слово, и царь весь свой мир бросит к ее ногам, сам давно уже прибивающий у них в ожидании ее ответа. А пока лишь грезы. Вкус ее губ чуть солоноватый от слез. Дрожь во всем теле от перенесенного испуга. И тихий, робкий ответ на прикосновение его губ. Пройдут годы, века, тысячелетия. Между ними будет множество страстных, нежных и жадных поцелуев, но ласку того первого Аид не забудет никогда, бережно сберегая в своем сердце.
Плутон слышит тихий стук, но предпочитает смолчать, не желая теперь отпускать своих мыслей о невесте и погружаться в дела государственные. Подождут. Что же до возможности того, что стучать могла именно Персефона, Аид о ней и не думает, почитая свою нареченную теперь отдыхающей после утомительного путешествий в «колыбель» жениха. Но дверь приоткрывается и сквозь тусклый свет и повисшие в воздухе водяные капли, Аид не сразу, но все-таки различает точеную фигурку Коры. Тут же получая подтверждение еще и ее голосом.
- Входи, царевна, - приглашает Плутон, с легкой улыбкой наблюдая за смущением весенней девы. Он уже видел ее обнаженной. У ручья, где она купалась в ожидании подруг, на берегу Леты, из темных вод которой сам вынес невесту на руках. И возле врат Тартара, где порванное одеяние открыло его взору молодую, сочную грудь Коры, маня темной жемчужиной соска. И каждый раз это было испытанием на стойкость. И каждый раз Аид понимал, что сил бороться с соблазном в нем все меньше.
- Не стоит благодарить меня, Кора, - качает головой Дис, - Ты хотела увидеть Тартар, и я показал его тебе, а должен был отговорить от этой авантюры. Еще немного, и я бы не успел спасти тебя… А платье… Рад, если оно тебе нравится, ведь оно тебе безумно идет. Как и все мое царство…
Он не лукавит. В этой легкой, черной ткани, что обхватывало теперь стройное тело Персефоны, струясь по нему точно лаская, царская невеста была невероятно сексуальной и женственной. Перед царем стояла его царица. Та, с которой он был готов разделить не только свою жизнь, но и свое правление. Она, подобно цветку, раскрывала свой бутон лепесток за лепестком, и Аид уже видел, чувствовал, что в миг когда они по настоящему соединятся, этот прекраснейший из цветов, распустится полностью, становясь уже не весенней девой, но грозной и справедливой царицей, страстной и нежной женой.
И словно читая его мысли, Персефона, чьи щечки пылали словно два спелых персика, просит разрешения позаботиться о женихе, бросая беглый взгляд в сторону полки с благовониями и мазями для омовений.
- Мне будет приятна твоя забота, дочь Зевса, - улыбка касается губ бога, но тут же на красивом лице, чуть раскрасневшимся от горячего пара, отражается растерянность. Он молча наблюдает за тем, как Персефона сбрасывает одежды и погружается в обжигающую воду купальни. Она так близко и впервые обнажена перед ним по собственной воле. И так прекрасна, что Аид глаз отвести не смеет. Ее тонкие пальчики бережно касаются его груди, втирая приятно пахнущую мазь и срывая с губ царя тихий, сладостный стон. Ее прикосновение ему приятно, но куда приятнее и желание то, что следует за ним.
Одно мгновение. Секунда, промелькнувшая в голове острой мыслью о том, что все происходящее может быть лишь продолжением его недавних грез, и Аид забывает обо всем, отдаваясь в неловкий, робкий плен ее губ. Он не смеет спешить или хоть как-то настаивать, но понимает, что силы его на исходе, что вот теперь ему уже не устоять, ведь она сама пришла к нему, сама прильнула и поцеловала.
- Кора, - выдыхает Плутон в сладкие губы невесты. Да, на самом деле они сладки на вкус, точно спелое яблоко и терпки, как зернышки граната. – Кора… Любимая…
Сильные руки обхватывает гибкий девичий стан, прижимая его к широкой мужской груди, вытесняя между ними всякое препятствие. Настойчивые губы спускаются своими поцелуями сперва по скуле, а затем и по тонкой, изящной шейки к аккуратным, покатым плечам юной прелестницы, что рискнула свести с ума своей красотой самого царя подземного мира. Его ладони крепко придерживают Праксидику под спину, понуждая чуть изогнуться с тем, чтобы открыть перед женихом округлые груди с призывно острыми сосками.
- Я люблю тебя… - шепчут царские губы между поцелуями. - Лету и Стикс призываю в свидетельницы… Я люблю тебя… Люблю… И желаю так страстно, как не желал еще никогда и никого до тебя… Прошу, не отвергай меня… Будь моей, Персефона… Ласточка моя.
______________________________
«Увлеченный. Сосредоточенный. Помешанный. Творческий, — длинная пауза. — Сексуальный»
ава от vinland
Конечно, Деметра сочла бы происходящее безумием: её дочь снимает одежды, обнажаясь перед подземный царём, и ищет его ласки, впервые вкусив той на краю Бездны. Не так, мнится, олимпийская богиня плодородия воспитывала своё самое горячо любимое дитя. На самом деле это так - доселе весенняя дева ни разу не проявляла инициативы в знакомствах с мужчинами и в поддержании с ними хоть каких-то связей, даже простой будничной беседы. Но об Аиде ей хотелось позаботиться. Богиня видела его величие - торжественен, грозен и могуч владыка, сидящий на троне на возвышении в обсидиановой зале. Велика его сила, тяжёл и важен долг. И неизбывно... одиночество. У него имелась верная свита, но каждый из них очерствел ещё сильнее, чем сам царь. В этой купальне перед ней сидел и грелся хотя бы горячей водой не один из величайших богов, но мужчина, лишённый душевного тепла что родных, что желанных женщин. Жалкие крохи, даруемые мимолётными страстями, призрачным проблеском лишь являлись, а затем он каждый раз возвращался во мрак. Один. Сладки и горячи губы государя, крепки и пьянящи объятия - Праксидика узнала это на себе. Являйся он повелителем в мире наземном, так давно бы уже оказался женат и купался бы во внимании и тепле и телесных удовольствиях. Но никакие личные достоинства в глазах что смертных, что бессмертных дев не окупали перспективу жить в месте, лишённом света солнца, лишённом людских любви и восхищения. А Кора... А Кора не боялась. Да, место, которым правит её жених, вгоняет скорее в тоску, но не лишено и достоинств. Да, Тартар, в котором вырос Аид, ужасен и она бы хотела туда вернуться примерно никогда. Но ни пережитое там, ни увиденное здесь её не оттолкнуло. Напротив, забота Плутона пробуждала её сердце - то отзывалось тысячекратно на царские нежности. Персефона ещё ни к кому подобных чувств не испытывала, но знала совершенно точно, что за короткое время этот мужчина успел стать для неё особенным. Медлила красавица лишь по одной причине, и она грызла её с самого объявления о предложении. В ней крылась главная загвоздка. И сейчас, в интимной близости, когда вокруг нет посторонних и их вряд ли кто-то потревожит, дочь Деметры ощущала, что момент настал. Момент дать понять и себе, и желанному мужчине, что в браке, подобном множеству олимпийских, они жить не будут.
- Аид... - томко выдыхает в его губы в ответ Кора, слыша, как он называет её любимой, и девичье сердце тает и от одного этого слова, и от его настойчивых поцелуев, каждый из которых обжигает нежную кожу богини. Она совсем не сопротивляется, податливо прильнув и заставив воду рядом с ними качнуться волнами. Тело жениха мокро и прогрелось, на несколько градусов обгоняя её собственное. Давление его рук побуждает Персефону с тихим полустоном прогнуться в пояснице, прильнув к нему плотно животом и отклоняясь корпусом назад, подставляя и взору и для прикосновений спелые полушария груди. Бог мог буквально ощутить, насколько невеста послушна и покорна его рукам. Он мог бы сейчас сделать с ней всё, что захочет, и девица бы не сопротивлялась, вручив себя в его власть и отдаваясь на его милость. Не потому, что Плутон на порядок сильнее хрупкой златоволосой девы, а потому что в себе Кора не чувствует никакой неприязни, никакого желания отстраниться и не позволить. Аккуратные мягкие ладошки ложатся на широкие мужские плечи, по инерции продолжая втирать уже давно подсмывшуюся в её руках эссенцию. Зелень её глаз встречается с вечными льдами тех очей, насупротив. Горные озёра не так чисты, как эта бесконечная синева. Богиня снова наклоняется к нему, касаясь своим лбом его, покрытого испариной.
- Мне с тобой так спокойно, защищённо и хорошо... - даже сейчас богиня смотрит ему в глаза и нет в её зеркалах души и тени лукавства, - Словно... Словно я создана, чтобы быть в твоих руках... целовать тебя... быть твоей... - хорошенький носик чертит линию по его скуле, Персефона медленно и глубоко вдыхает и аромат трав и запах его кожи, которая сейчас так близко и пышит жаром, - И я хочу ею быть... моё сердце отзывается на твою любовь, мой царь... - бережное и ласковое касание губами чужой щеки рядом с уголком губ, - Но... - мягкие подушечки пальцев ложатся на его жаждущие губы, призывая сдержать желание и дальше покрывать её тело поцелуями. Если не сейчас, то потом могло стать слишком поздно. Вопреки мнению отдельных личностей, Кора была далеко не глупой девушкой - прекрасно отдавала себе отчёт, что, приходя обнажённой в купальню к взрослому половозрелому мужчине, который был далеко не евнухом, она будит в нём совершенно определённые желания. Знала и всё равно пришла. Заведомо предполагая, чем такое искушение может закончиться, - Я увидела, где ты живёшь и где вырос. Увидела, какой ты правитель - тот случай с Танатосом говорит сам за себя красноречивее некуда. Я увидела, какой ты бог - знающий свою землю, её законы, долг ставящий превыше утех или личной выгоды. И я увидела, какой ты мужчина... И сейчас это чувствую... Но... - вот теперь сердцу впору ёкать в груди, ведь всё до слова "но" - лошадиное дерьмо. Персефоне страшно, она чуть отклоняется, словно отстраняясь. Плутону и до этого давали отказы. Разве ж удивительным станет новый?.. Только юная богиня боится не этого, не оскорбить его своим "нет" - опасается, что всё-таки родство с её отцом и Посейдоном имеет свои нюансы. Опасается, что мамина фраза "все три брата одних матери и отца - дурное семя", а вот про дочерей Кроноса и Реи Деметра гордо заявляла, что как раз "девочки чудом удались". Сердце в груди сжимается, стоит Коре подумать, что первое время они с Аидом могут быть счастливы, а затем ей придётся вкусить горечь участи Геры и Амфитриты. Быть женой великого бога - огромная честь. Но также и много страданий успело выпасть на долю первых двух жён олимпийских владык. И совершенно справедливо, что самой себе весенняя дева этой участи не желает, не хочет, чтобы сердце и душа её истерзались ревностью, истекли кровью, износились, точно одёжа и сапоги смертных. Вот здесь богиня была совершенно чиста и наивна - желала большой и горячей любви и не хотела своим счастьем ни с кем делиться. Но также знала, что касательно удовольствий - у мужчин на это дело свой взгляд.
- Аид, я не смогу жить в браке, подобном тем, в каких находится подавляющее большинство богинь Олимпа. Я не смогу... Во мне нет... - голос её надламывается, но она находит в себе силы снова смотреть ему в глаза. Даже если ей не светит здесь желанного счастья, так будет правильно и честно. Кора не стремилась подарить Плутону тепло, чтобы затем его отнять, - Нет ни сил... ни, наверное, мудрости что Геры, что Амфитриты... Я знаю, что у мужчин свой взгляд касательно... связей с женщинами. Но я не смогу стерпеть, вынести, принять и простить, если знать буду, что муж иного тепла, кроме моего, ищет, жаждет и получает. - и всё же в глубине души робким огоньком ещё теплится надежда, и потому Праксидика припадает к его губам, мягко и ласково касаясь, а затем интимно шепча в них, почти с мольбой, почти в отчаянии, - Я не хочу тебя ни с кем делить... Хочу, чтоб вместе... чтоб душа в душу... чтоб на совсем... - мечты-мечты, маленькой и наивной девочке хочется в сказку и личный край блаженства. Но всем известно ведь, что сказки - ложь, вымысел для детей.
Отредактировано Persephone (2021-08-28 23:34:55)
графика © майгель
Его имя неизменно внушает смертным страх. Они боялись произносить его, словно через него могли накликать на свои головы беды и саму смерть. Глупцы. Аид повелевал царством мертвых, но не забирал жизней, не лил крови. И все-таки смертные бояться его, находя все новые и новые эпитеты, лишь бы не звать мрачного бога по имени.
Его имя в устах олимпийцев звучит по-разному, от пренебрежения до страха, но никогда (или почти никогда) с теплом и любовью. К этому Плутон привык, и не ищет у своей семьи иного, стоя в стороне от общего «бала», но готовый прийти на помощь, если за оной обратятся.
Его имя трепетом и уважением звучало в устах подданных. Царь умел править так, чтобы снискать для себя, если уж не любви хтонических божеств (на нее они в силу специфики службы до невозможного скупы), то беспрекословного подчинения и преданности. Дис был уверен в каждом, кто входил в его свиту, никогда не требуя от них больше возможного. Честность без позолоты, справедливость без лукавства. По ту сторону жизни, среди вечного мрака ночи и тоски, души мертвых были достойны беспристрастного суда.
Его имя сладостным томлением слетало с сочных губ любовниц. Невзирая на тот удел, что достался ему во владение, на мрачную специфику долга, лежащего на его божественных плечах, на детство и юность, проведенные в мрачном заточении, Аид сумел сохранить пылкость сердца, умение любить и жажду быть любимым. Ни одна из его возлюбленных не могла бы упрекнуть его в жестокости, холодности и грубости по отношению к себе. Царь подземный был чувственным и нежным любовником, ищущим в женских объятиях не только удовольствий, но и душевного тепла.
И не одни губы, будь они смертными или бессмертными, не произносили его имя так трепетно, нежно и сладостно, как невинные губы Персефоны. Никогда сердце бога не замирало в таком томлении, как теперь, когда весенняя дева выдыхает «Аид» ему в ответ на признание. И в этот миг лишь ее тихий полустон может сравниться в той музыкой, которой звучит проклинаемое имя для слуха самого царя.
Ее тело так податливо в его руках, что мнится, он может сделать с ней все, чего не пожелает, не встретив в Коре и намека на сопротивление. Опасное желание и опасная, но пленяющая покорность. На счастье дочери Деметры, Аид готов был бы скорее умереть, чем причинить своей невесте вред, оскорбить неуместной настойчивостью. Не приди она к нему сама, не подари поцелуя и не льни точно лиана к стволу крепкого дерева, Оркс бы покорно ждал ее согласия на заключение союза. И их первая брачная ночь и в самом деле стала бы первой.
Но он не встречает сопротивления, пока мягким прикосновением пальчиков богиня весны не смыкает его уста, а с пленительных губ, которые хотелось целовать, целовать и целовать без остановки, не слетает «но…». Сердце в груди владыки Гадеса замирает, готовое вот-вот оборваться, ухая куда-то в пустоту. Ему не раз приходилось слышать отказ, и душевных сил хватало, чтобы принять удар, не ища мести и не стараясь взять то, в чем отказали, силой. Сердце царя закалилось в этих отказах, но теперь грозило разлететься в дребезги, услышав одно единственное «нет». «Нет» до того жестокое, что Кора сама пришла в его объятия, позволив на мгновение вкусить жениху своей сладости, и выскользнув их объятий призраком несостоявшегося счастья.
Впрочем, рук его она не покидает, и отстраниться не пытается. Вот только слова ее от этого пронзают Аида ничуть не менее болезненно. Претило ему сравнение с младшими братьями. Оскорбляло, что их репутация за ним точно вонь тянется. Ни Посейдон, ни Зевс не желали и не умели принимать отказов, если уж женщине не посчастливилось стать предметом их похотливого желания. И обидно было, что и Аида все той же меркой мерили.
- Я не похож на моих братьев, - сколько раз ему приходилось уже произносить эту фразу. Она песком скрипела на зубах. Она ядом проникала в его тело. Она стальными иглами впивалась в сердце и мозг царя. – Я не Зевс и не Посейдон.
Да, они братья. И Аид был предан им обоим, ведь они его семья. Но три брата – три разные судьбы. Один взращен во мраке глубочайшей бездны, другой был проглочен их отцом, третий же, скрытый от взора отца их матерью, рос под лучами солнца. Имея одних родителей, они вкусили разной судьбы, так почему их продолжали видеть одинаковыми?
Вздыхает Плутон, из рук своих весеннюю деву выпуская. В глубине души он не мог не ждать подобного разговора. Как не крути, а Кора была дочерью Деметры, и уж сестрица пуще кого бы то ни было могла рассуждать о «дурном семени» Кроноса. Слышал Аид теперь из любимых и желанных уст не нежный голос Персефоны, но слова ее матери. Матери, что никогда бы дочери даже взглянуть в его сторону не позволила, не то, что судьбу связать.
- Кора, - выдыхает Дис, ласковым прикосновением нежное личико своей нареченной обхватывая и глаза, что цветом своим могли поспорить с сочностью молодой зелени. – Кора, я поклясться готов, что не ищу мимолетных увлечений. Моя любовь к тебе настоящая, и иного тепла мне не нужно будет, если ты моей станешь. С тех пор, как увидел тебя, ты вся моя жизнь. Ни дня, ни часа, ни минутки провести не могу, чтобы не думать о тебе. Судьба Геры и Амфитриты – их личный выбор. «Уж у Геры так точно был выбор». Тебя я ей не подвергну.
Как дать клятву, что никогда даже не посмотришь на другую, когда впереди вечность? Как сдержать данное слово, если обладаешь сердцем пылким и, сколько не повторяй, что не похож на братьев, но семя в вас одно? И все-таки, глядя в глаза невесты, чувствуя ее трепещущее тело так близко от своего, Плутон готов поклясться и полон решимости сдержать клятву, ведь ни для кого его сердце еще не билось так быстро и пылко, как для нее.
- Все, что я могу дать тебе сейчас, Праксидика, - голос его звучит серьезно, давая понять возлюбленной невесте, что каждое слово царя произнесено трезво, а не в любовном порыве. – Моя любовь и обещание, что любовь эта будет вечной. Что, услышав «да» из твоих уст, я закрою свое сердце для других женщин, и не стану искать иного тепла, кроме тепла твоей постели. Я не могу дать обещания, что у тебя не будет поводов для ревности, - его пальцы накрывают теперь уже ее губы, призывая к молчанию, дабы он мог закончить свою клятву. – Но могу поклясться, что сохраню верность моей жене, и никогда не оскорблю ее изменой.
Царские пальцы соскальзывают с губ царевой невесты с тем, чтобы очертить линию изящной шеи, хрупких ключиц. Ее губы так близко, что Аид способен уловить легкое дыхание весенней богини, смешивающиеся теперь с его собственным.
- Но знай, я тоже не хочу ни с кем тебя делить, Кора… - произносит он, вторя ее шепоту. Сильные руки вновь смыкаются на девичьей талии, привлекая будущую царицу Гадеса в плотную к мужскому телу, жаждущему чувствовать его максимально близко. Так, как только возможно. И Персефона может ощутить желание жениха вполне физически. – Знай, что и я не прощу измены. - Ревность – пожар, способный спалить даже Тартар. – Не смогу простить и забыть, если жена моя вверит себя ласкам другого, одарив его тем, что принадлежит лишь мне, ее супругу и царю… душа в душу… на совсем… - этом звучит мечта дочери Деметры в устах ее жениха прежде чем губы их сливаются в страстном поцелуе, словно печать ставя на их вечный договор о любви и верности друг другу.
Отредактировано Aides (2021-10-10 10:47:16)
______________________________
«Увлеченный. Сосредоточенный. Помешанный. Творческий, — длинная пауза. — Сексуальный»
ава от vinland
Очень важно найти себя в жизни: отыскать в мире такое место, чтобы ни единой прожитой минуты оказалось не жаль - это настоящее счастье. И порой оно недоступно даже богам, у которых, казалось бы, от сотворения есть и миссия, и цель, и призвание. И всё это чрезвычайно важно. А Кора вот не знала и уже очень давно, где ей место. На Олимпе, подле матери и в её тени? Персефона искренне любила Деметру и не желала себе иной родительницы, ведь её мать защищала своё дитя с яростью волчицы. Олимпийская богиня не просто красиво пела о своей любви - Кора была на сто процентов уверена, что та всегда протянет ей руку помощи и никогда не отвернётся, что рядом с ней у весенней девы всегда будут приют и защита. В том была заслуга лишь самой Деметры - она так воспитала и взрастила свою соловушку. И всё же юная дева не была уверена, что хочет быть в свите матери, идя по её стопам.
Тем поздним вечером, пусть богиня и не знала, что на поверхности сумерки уже давно обняли землю и всё, что есть на ней, Персефона почувствовала нечто, чему по ту пору не могла дать название. Наверное, так выглядит тропа судьбы - ты идёшь и понимаешь, что это верная дорога, она приведёт туда, куда тебе нужно, даже если ты сам пока не подозреваешь, что нужно именно туда. Порой побаиваешься так идти, почти вслепую, доверившись одной лишь интуиции. Вот и в душу юной богини просочился червячок сомнения - ей с Плутоном чисто по внутренним ощущениям было настолько комфортно, что это казалось почти чудом, ведь знакомы они всего-ничего, а Кора уже шагнула с ним в Бездну, заведомо понимая, что если случится беда и Дис её не вытащит, то всё обернётся очень скверно. Но она поверила уже тогда и очень хотела довериться сейчас, прямо в купальне, где они так интимно близко, настолько, что это почти неприлично. Тогда-то девушка впервые поняла и окончательно приняла мысль, что ощущение сильных, заботливых и тёплых рук подземного царя не только успокаивает её, но и ухает куда-то в низ живота, заставляя там что-то сделать тройное сальто. Не как бывает от неожиданности, что все внутренности скручивает и подбрасывает, а как-то иначе.
Что могло невинное дитя знать о страсти? Праксидика много раз видела чужую связь со стороны - что боги, что люди особо не прятались. Чьи-то отношения напоминали горный хрусталь - хрупкие, красивые, звенящие. У других - словно молот и наковальня, шумно и только искры летят. Бурные, ревностные, опасные, смелые, нежные, трепетные, романтичные. Столько оттенков и никакие не довелось ей вкушать ни с кем. Аид был её первым... во всём первым. Первым, кто в обход матери попросил её руки и сердца, первым, кто дерзнул похитить, первым, кто показал эти земли, с ним случился её первый поцелуй. Кора совсем не была легкомысленной и падкой на один лишь напор - богине были приятны смелые шаги Диса, но углублять их знакомство она позволила (и хотела), потому что сама хотела идти дальше. Хотела идти навстречу ему.
В глазах, что пронзительнее чистого неба, замечает подземная гостья нотку горечи и мгновенно чувствует, что вызвано то не столько ею поднятой темой, сколько тем, что пришлось прибегнуть к оправданиям. Всё того же. Да, весенняя дева не знала, как часто Плутону приходится объяснять, что он не похож на Зевса с Посейдоном, но в словах его промелькнули нотки усталости. Как если бы ему ужасно надоело оправдываться за их родство, которое совершенно не делает его причастным к распутству братьев и повинным в оном. И не следует судить его по ним.
Поймав себя на этой мысли, что она заставила царя подземного оправдываться в том, в чём тот не повинен, златоволосая дева густо краснеет аж до самых ушек. Стыдно становится. Но Кора правда не знала, как бы ещё подступиться к этому моменту. И кажется ей, что самым правильным будет остаться честной перед самой собой и перед ним. Ведь богиня ничего дурного не желала, заводя разговор о верности в браке и приводя в пример те, какие уже состоялись.
- Прости... - Праксидика больше не льнёт к нему после того, как Аид её сам выпустил из рук, - Я не хотела тебя оскорбить таким сравнением. Мне... мне лишь боязно. Не была я доселе ни в романтической связи, ни в любовной, ни в браке не состояла. А участь женщин, чьи супружеские связи я видела со стороны, зачастую лишь сочувствие у меня вызывает. - руки белые чуть расходятся в стороны. Неопытна Персефона и не стесняется это признать. Боится. Опасается. Возможно, выразила эти свои чувства не так деликатно, как стоило бы, но она с Плутоном была честна с самого начала их знакомства и решила, что даже если где-то оступится, то не стыдно и прощения попросить, а вот если лукавить начнёт, то тут уж не отмыться. Персефона хотела заложить в фундамент их с Дисом зарождающихся взаимоотношений такой важный элемент, как искренность. И потому в следующее за её ответом признание богиня вслушивается внимательно, оно прочно оседает в памяти, потому что царь и её жених говорил очень серьёзные и важные вещи. Хорошо ли он подумал? Вечность - это о-очень длительное понятие. А время всё меняет. Его клятва звучит тоже искренностью, но всё равно напоминает сказку. Ту самую, которой Кора грезит, точно наивно и глупое дитя.
"...поводов... для ревности?.."
Пальцы царские запечатывают её уста, но этот момент находит внутри богини странный отклик. Разве ревнива она? У Персефоны не было особо возможностей выяснить. Деметра отдавала ей столько любви, что её дочь буквально купалась в ней, а, стало быть, не с чего было ревновать хотя бы и мать. С другими и подавно поводов и причин не случалось. О, поверьте, для царской невесты, а в дальнейшем и жены самой будет огромным сюрпризом узнать, насколько она на самом деле ревнива. Вероятно, сам царь тоже за милым личиком не углядел предпосылки к кипению страстей, что зачастую и сопряжено с одним из самых ярко и остро эмоционально окрашенных чувств. А вот в Плутоне темперамент виден сразу - жених ясно даёт понять, что желает единолично владеть возлюбленной и женой, что никого другого рядом с ней не потерпит. И отчего-то Праксидика была уверена, что если бы Аиду довелось вкусить такого предательства, то гнев царский был бы воистину страшен. Страшнее молний её отца.
Губы мягкие и податливые накрывают те, горячие, требовательные, целующие так пламенно, что обжигают не только снаружи, но и внутри. И было кое-что ещё - Аид прижал её к себе так тесно, что богиня бедром ощутила его возбуждение и оттого залилась краской пуще. Вот это уже было прямо почти, уже на грани. Она не отходит, но всё существо девы охватывает какое-то дикое волнение, совсем не в плохом смысле. Изящные руки обвивают шею мужчины, и Кора вновь отвечает ему своим робким согласием, покорностью, податливостью, нежностью и послушностью. Когда кислорода стало не хватать, они всё же смогли отлепиться друг от друга, и одна узкая ладошка легка на грудь бога, ощущая под пальцами биение сильного сердца. Дурман проник в кровь, жгучее желание Аида кружило ей голову и сводило с ума, просочилось внутрь, заражая. Эмоциями буквально накрыло, а сама девушка ощущала себя оголённым нервом, остро чувствующим буквально всё, что с ней сейчас происходило.
- Я верю тебе, Аид. - тяжело и прерывисто выдыхает в его губы Персефона, смотря ему прямо в глаза, - И принимаю эту клятву. Знай же, что избраннику своему, любимому мужчине и супругу, буду я верной и любящей женой: дарить лишь ему тепло своих души и тела, поддержку в часы невзгод, советы, если будет в них нужда, и лишь его детей буду носить под сердцем и давать им жизнь. В этом я тебе клянусь. - таково её слово. Только так она согласна отдать себя в руки мужские. В его руки, - Но знай и другое... - если до этого богиня говорила серьёзно, но спокойно, то теперь голос словно надламывается, как если бы то, что собиралась произнести весенняя дева, болью отдаёт внутри, - Если избранник мой осквернит наш союз интрижками на стороне, то он навек лишится моей любви и меня самой. Я не стану разделять свои жизнь и судьбу с предателем. - богиня плодородия окрещивает измены вполне конкретно - обманутое доверие, нарушение клятвы. Предательство.
Непростое вышло откровение, но Персефона быстро смягчается, потому что, как она уже говорила, ей хочется верить словам Аида, а позиция его касательно верности супружеской находит в ней отклик, теплом отдаётся. Кажется, они понимают этот момент совершенно одинаково или как минимум крайне близки к этому. Главное, чтобы делами своими каждый из них слова свои подтверждал.
Нежная женская рука оглаживает чуть огрубевшую мужскую щёку - ещё тогда Коре это понравилось, что он немножко ёжик. По совести, ей никогда не нравились эти... которые один сплошной лоск. Сверкание алмазное, словно наполировали, дабы блистал. В этом ей виделось что-то неестественное, показушное. Он не таков. Аид не блестит, напротив - мрачен и аскетичен. Он настоящий, такой, какой есть, и никому не пытается угодить, лишь бы понравиться.
Богиня ласково улыбается жениху своему. Тому, кого хочет называть мужем.
- Ты просил моей руки публично, при свидетелях, и такой же официальный ответ получишь. - обещает Персефона, а затем несколько смущённо глаза опускает, - Он прозвучит торжественно, как и подобает моменту. Но здесь, сейчас, я хочу тебе ответить так, как это могло бы произойти только между двумя. Только между нами. - большой палец изучающе скользит по нижней губе бога, бедро всё ещё ощущает, как достоинство царское не двусмысленно упирается ей в бедро, - Хочу быть с тобой. - зелень её глаз пронзительно сверкает, когда дева вновь поднимает взгляд на подземного владыку, - Сегодня. Завтра. Тысячу и две спустя. Навеки. В подлунном мире, в небесах, в бескрайней тьме твоих владений и в самой пасти Тартара, если придётся. Где бы ты ни был, я хочу быть рядом. Хочу быть... только твоей. - на волне момента хрупкое златоволосое чудо смелеет и целует Плутона чувственнее. Ей всё никак не удавалось распробовать эти губы, их хотелось целовать снова и снова, и снова, пока те не опухнут и не раскраснеются совсем. Кора целует изучающе, она учится, хочет познать таинства любви между мужчиной и женщиной, в коих уже так много её сверстниц было искушено, причём некоторые - сверх меры. Но Праксидика не хочет знаний ради знаний - желает и учиться, и дарить эти ласки только одному. Только любимому.
Отредактировано Persephone (2021-09-28 02:04:02)
графика © майгель
Да, его признание и предложение были публичными. Так уж вышло, хотя Аид подобного и не планировал, «приглашая» Кору в свое царство. И по закону, ответ богини весны тоже должен был стать публичным, дабы если придется им (а им таки придется) доказывать кому законность и силу своего брака, нашлись у них свидетели, сумевшие подтвердить, что союз сей заключен был добровольно. Правда, как показала впоследствии практика, Деметре, да и всему подлунному миру, на сие было плевать. Но даже Боги не рискую нарушать законы, а подземное царство приняло свою царицу и было ей верно, как и своему царю.
Но это позже, а пока Аид ловит каждое слово теперь уже будущей жены, отдавая предпочтение не тем публичным речам, что Коре только предстоит произнести, говоря ему «да», но этим интимным, только для них двоих, признаниям, слетающих с ее сочных губ теперь. Именно они отзываются в сердце подземного царя великой любовью, укрепляя его в уверенности, что начиная с этого самого мига и до самого конца, он больше не познает одиночества.
- Кора, моя Кора… Моя Ласточка… - шепчет Плутон, отзываясь на чувственный, но все еще немного неловкий поцелуй невесты. Она так близко и уже вверила себя ему, давая согласие и обещая, что вовеки принадлежит будущему супругу. – Я люблю тебя… Люблю… Люблю… Люблю… - он не может остановиться, покрывая поцелуями ее лицо, спускаясь требовательными губами на шею и плечи, очерчивая ими чуть выпирающие ключицы. Она столь хрупка и изящна, что на какой-то миг ему становится страшно. Что если он испугает ее, что если боль, причиненная его желанием, будет слишком острой? Нет-нет-нет. Он будет с ней нежным и осторожным. Он не должен сломать то, что они едва начали строить. А потому…
А потому, Дис убеждает себя остановиться и не спешить, бормоча и ей, чтобы не спешила.
- Подожди, ласточка моя… - просит он, ласково прижимая ее к себе и целуя в уголок губ. Взгляд, коим одаривает его Персефона, полон непонимания и протеста. Куда только делась скромная весенняя дева, краснеющая от самого упоминания о любви? – Я хочу тебя, но не здесь, не в этот раз, девочка моя, - его улыбка нежна, и такой она будет лишь для нее, а объятия крепки, давая понять, что царь вовсе не идет на попятную. - Вода причинит тебе излишнюю боль, Кора, - поясняет Дис, прижимая невесту к груди, и мягко подталкивая к выходу из бассейна.
Разумеется, каменный пол купальни, ложе из их собственной одежды, немногим лучше, но в последствие царю и царице, истосковавшимся по ласке друг друга в долгой разлуке, даже голые камни пещер у ворот Гадеса, казались мягкой периной, достойной их любви.
Это ее первый раз с мужчиной. Поймав взгляд искристо зеленых глаз, Аид улыбается, одной этой улыбкой обещая, Персефоне нечего боятся, он любит ее и будет нежным. А поцелуи, ласкающие хрупкие ключицы и грудь девушки лучшее тому доказательство.
- Кора, девочка моя… моя единственная… - бормочет он между поцелуями, постепенно спускаясь от ключиц и груди к плоскому животу и округлым бедрам. Сильные, но нежные руки царя мягко разводят стройные ножки весенней девы в стороны, и вот язык Диса уже ласкает половые губы невесты, заставляя ее стонать и извиваться на их импровизированном ложе. Она столь чувствительна, что жениху приходится крепче придерживать свою ласточку за широко разведенные бедра, дабы иметь возможность довести начатое до конца, а именно до первого в жизни Праксидики чувственного удовольствия и пика. Девушка истекает соком, возбужденная его ласками, стоны ее все громче и звучат точно музыка, побуждая Плутона вновь и вновь проникать в нее языком и пальцами, массируя упругие стеночки лона, подготавливая их к большему. Ему нравится доставлять Коре удовольствие. Нравится настолько, что он едва не пропускает момент, когда нужно остановиться, дабы все не закончилось слишком быстро для них обоих.
Персефона распалена, и жаждет продолжения, да и его возбуждение на пике, но Аид заставляет себя отстраниться, с тем, чтобы дать дочери Зевса, неискушенной в подобных утехах, небольшую передышку. Он покрывает ее тело легкими поцелуями, уделяя должное внимание пышной груди, с темными жемчужинами соском, срывая с искусанных и раскрасневшихся губ будущей царицы все новые и новые молящие стоны. Небо, как же она чувствительна, отзываясь даже на самые легкие прикосновения к ее телу, чем только сильнее заводит будущего мужа. И все-таки, испытывая невероятное желание, Дис не спешит, лаская тело возлюбленной, даря ей новые ощущения, которых она раньше никогда не испытывала, изучая ее и наслаждаясь каждым мгновением своей внезапно сбывшейся мечты.
Но, несмотря на все свое наслаждение и желание ощутить больше, сделав Праксидику своей, став с ней единым целым, Аид ощущает, что должен спросить прежде, чем они зайдут еще дальше. Ее согласие очевидно, ведь она сама пришла к нему, сама его поцеловала и так искренне звучали ее признания. Но он должен спросить еще раз. Как тот, кто любит ее столь сильно, что желал бы стать для нее всем и всеми.
Но что если подобный вопрос ее спугнет? Что если она смутиться и тут же упорхнет от него весенней птичкой, оставив его гореть в огне собственных желаний? Это будет означать, что Персефона не была готова и их время еще не пришло.
- Ты уверена, ласточка? – шепчет Плутон, между поцелуями, поглаживая внутреннюю сторону бедра невесты, вновь мягко разводя ее ножки в стороны. – Девочка моя… скажи мне, потому что я безумно хочу тебя… но если ты не готова…
Его пальцы проникают в нее, лаская уже более настойчиво, а возбужденный член царя прижимается к нежному бедру, размазывая по коже смазку. Никогда еще он не был так возбужден. Никого не желал с такой страстью, как теперь ее, свою ласточку, свою единственную, настоящую любовь.
На какой-то миг ему кажется, что даже если Персефона ответит «нет», он не сумеет заставить себя остановиться. Слишком долгим было ожидание и слишком сильным возбуждение, что охватывает подземного владыку теперь под ее неумелыми, но такими желанными ласками. Сердце Диса замирает на мгновение в ожидании ответа, чтобы затем забиться, мнится, еще быстрее в порыве ее согласия.
- Любовь моя… - выдыхает он, приподнимаясь с тем, чтобы накрыть губы будущей царицы подземного мира благодарным, и вместе с тем, жадным поцелуем. Аид так долго мечтал о ней, что теперь у него почти не осталось выдержки, чтобы ждать. Но он помнит, что это ее первый раз, а значит, ему следует быть осторожным и максимально нежным со своей ласточкой, дабы она осталась довольна, дабы захотела повторить. Плутон вновь оглаживает тело весенней девы ладонями, устроившись между ее широко разведенных бедер. Он смотрит в ее глаза, цвета темного изумруда, читая в них желание и нетерпение, и более всего боясь увидеть теперь в них страх.
- Не волнуйся, моя царевна, я буду осторожным, - заверяет он ее, направив свой член в девственное лоно, но входя пока лишь головкой. – Если будет очень больно, скажи, я остановлюсь.
Аид толкается глубже, внимательно следя за реакцией Кора. Ее приглушенный вскрик, протяжный стон и тихое шипение, заставляют его остановиться, давая ей время. Как и обещал, он нежен и осторожен. Внимательно следя за эмоциями, отражающимися на прекрасном лице, царь позволяет себе войти глубже, но тут же останавливаясь, когда ему кажется, что ей неприятно или вовсе выходя, давая Персефоне время на передышку и вновь повторяя попытку. Попутно он ласкает тело нежное тело невесты, отвлекая от болезненных ощущений первого раза, зная, что этой боли им не избежать, но стараясь сделать ее более терпимой и, возможно, в будущем желанной для возлюбленной.
Это занимает какое-то время, но наконец, Аид входит почти до предела. От ощущения тесноты и жара, что дарит ему лоно царицы, буквально «сносит крышу», но Дис находит в себе силы еще немного подождать, давая Праксидике время привыкнуть к новым для нее ощущениям.
- Чиии… - шепчет он, тихонько дуя на лицо и гладя ее волосы все в той же попытке лаской смягчить неприятные ощущения первого раза. – Все хорошо, моя царевна… Нет, моя царица. Скажи, когда будешь готова, и мы продолжим…
Отредактировано Aides (2021-10-12 07:56:56)
______________________________
«Увлеченный. Сосредоточенный. Помешанный. Творческий, — длинная пауза. — Сексуальный»
ава от vinland
Вы здесь » Let it burn » Личные эпизоды » Миф о мифе
