У них был очень напряженный год. И когда Мокошь говорила «напряженный», это означало, что они с Перуном, время от времени, спали по очереди, потому что компания расширялась, вытесняла конкурентов, убивала даже энергетических гигантов, и в свете этой ситуации нужно было быть очень аккуратными с антимонопольным законодательством и службой. В правительстве сидело слишком много людей совсем им не лояльных, забывать о Велесе было не то, что глупо – смертельно опасно и потому такая сосредоточенность на рабочем процессе была необходима, как фактор выживания. Вся жизнь теперь состояла из череды звонков, встреч, консультаций, вылетов на объекты и расчетов. Затраты были огромными, деньги, которые циркулировали в новых проектах обещали начать приносить прибыль уже через полтора-два года, но риски были высокими и Мокошь среди первых придерживалась мнения, что стоит быть до крайности осторожными, играя в эти игры. Она не боялась – после всего, через что они прошли в девяностые, бояться было бы глупо – но она совершенно определенно не склонна была к чрезмерному риску, потому что не хотела потерять все.

Не удивительно, что при таком положении вещей они с Перуном были заняты едва ли не двадцать четыре часа и семь дней в неделю. Если вечер воскресенья им удавалось провести вдвоем, а не на очередной встрече, бизнес-ужине, или неформальном приеме в доме какого-нибудь чиновника, это было большим успехом. С таким распорядком дня с ума сходили даже их помощники, а в некотором смысле – особенно их помощники и частные встречи с кем бы то ни было, никак не могли попасть в календарь.

Личный телефон Мокоши знали единицы. Эти единицы были, в большинстве своем, ее родственниками, но даже они предпочитали в это сложное время звонить на рабочий, договариваться с секретарем и не приставать с дурацкими вопросами. Иными словами, звонил Мокоши напрямую только Перун, в основном, тоже по делам, но изредка им все-таки удавалось пересечься, чтобы пообедать вместе, где-нибудь в центре Москвы. Мокошь скучала, конечно же, отчаянно и бесконечно, но работа все равно была важна. И так будет не всегда – она знала точно. Они проведут расширение, все придет в норму, и они с мужем снова будут жить в своем обычном ритме, который позволял и сравнительно вовремя уходить с работы, и ездить отдыхать, и иметь два законных выходных в рабочую неделю.

Но пока вокруг была суета и очень высокая занятость. Перун еще в понедельник улетел в Астрахань по вопросу Великого нефтяного месторождения в Харабалинском районе, вся их связь была по телефону, а вечером – в зуме и Мокошь чувствовала себя не только уставшей, но и чуть грустной из-за отсутствия супруга. Именно поэтому она ждала его звонка всякий раз и именно поэтому, не посмотрев, ответила на очередной вызов. Но вопреки ожиданиям, на том конце говорил вовсе не Перун. И даже не кто-то из тех, кому позволено было беспокоить Мокошь вот так нагло, дерзко и напрямую. Она поначалу растерялась, затем подумала, что стоит сбросить звонок и занести номер в черных список, а потом к чертям уволить всех тех, кто допустил, чтобы ей названивали неизвестные посреди дня. Но звонивший говорил столь неожиданно-интересные вещи, что не послушать его было нельзя. Во-первых, он знал, что Мокошь – вовсе не человек, во-вторых, обращался к ней по ее настоящему имени. Такого никогда не ожидаешь от случайных звонков и неизвестных… Кого? Был ли говоривший человеком? Кем он вообще был? Чего хотел от нее? Ответов на эти вопросы у женщины не было, она не искала их напрямую и не могла бы сказать однозначно, как следует реагировать в сложившейся ситуации. А потому, дослушав до конца, она сделала то, что планировала изначально: положила трубку.

Потом были разговоры с мужем, три деловые встречи к ряду, салон, прочное отсутствие желание куда-либо идти и что-либо делать, потому что на дворе стоял поздний вечер. Мокошь легла спать, а с наступлением нового дня ее снова побеспокоил все тот же телефонный звонок. Настойчивость раздражала, но игнорировать других божеств было чревато. Выделить сорок минут незнакомцу вместо своего обеда – невиданная щедрость, на которую прежде женщина способна не была. Да и сейчас, в общем-то, тоже не особо, но ей не нравилось происходящее, а чтобы макать наглеца головой в унитаз, нужно было знать, кого именно.

Четырнадцать ноль-ноль, Арбат полон людей, но в ресторане довольно свободно, благодаря ценнику намного выше Макдональдса. Мокошь выходит из авто, ждет, пока помещение проверит охрана и лишь затем заходит внутрь. Божественную ауру она чувствует за версту – искать собеседника ей не нужно. Охрана рассаживается по столикам вокруг, Боги тоже смертны, будет много елозить – пристрелят раньше, чем успеет сказать «ой».

- Добрый день, - да, перед нею дурно воспитанная свинья с манерами сельского алкоголика, но не равнять же себя с ним, в самом деле? Женщина ставит сумку на подставку, небрежно бросает телефон на стол и садится, жестом давая понять, что ей нужно меню. Она пролистывает его довольно быстро, потому что знает почти наизусть и делает заказ, - Начнем, пожалуй, с простого, - взглянув на незнакомца, твердо заключила Богиня, - Не знаю, откуда вам известен мой личный номер телефона, но если вы посмеете еще раз побеспокоить меня таким образом, я расскажу обо всем супругу и он оторвет вам башку, - она не считала необходимым уточнять, кто ее супруг – это и без того было всем прекрасно известно. А если этому господину не было, то это его проблемы и ничьи больше.

- Второе. Меня здесь никто, кроме мужа, по моему божественному имени не называет. Так что для вас, Владислава Радимировна, - представится ли собеседник, ей было, в сущности, совершенно безразлично. Не она же его сюда позвала, не ей и интересоваться его именем. Аура знакомой не была, значит, это не кто-то из их пантеона, а представители чужих волновали женщину чуть меньше, чем вопросы урожая кукурузы в Зимбабве.

- Третье. Не знаю, кем вы себя возомнили, что думаете, будто бы можете так нахально вмешиваться в дела Верховной Богини не самого малочисленного и слабого пантеона, но на будущее запомните, что это может быть чревато для вас губительными последствиями, - она расстилает салфетку у себя на коленях, отпивает яблочный фреш из высокого бокала и выдерживает короткую паузу, надеясь, что до собеседника исправно доходит информация.

- Итак. Я вся внимание. Что вам нужно?

Подпись автора

Будь сейчас девяностые, будь Мокошь в той же форме, что была тогда, при тех же обстоятельствах и при той же нужде, она бы популярно объяснила Эрлику, на каком месте она вертела таких друзей. Но сейчас она была интеллигентной и очень занятой женщиной под защитой горячо любимого супруга, никакой нужды включать внутреннюю машину-убийцу у нее не было, а потому, воспитание не позволило Владиславе сказать все, что она думает по этому поводу и какие последствия ждут этого зарвавшегося козла, если он не будет следить за словами, не говоря уже о чем-то больше. Или что, ей сказать спасибо за то, что он руки не распускал? Сомнительный повод для благодарности. В конечном счете, здравая оценка ситуации превалировала над необходимостью показать, кто здесь босс. В некотором смысле, Мокошь даже считала лишним это показывать, считая ответ и без того довольно очевидным. Незнакомец был на ее земле. В ее вотчине. В ее Москве. Ладно, может быть не в ее, а в ее мужа, но в контексте текущей ситуации это все равно было совершенно одно и то же. И на месте этого… Имя не то, чтобы очень сильно интересовало женщину, она бы вела себя соответствующе. Но к счастью, Мокошь не была на его месте. И никогда не хотела бы оказаться.

Она молчит и слушает. Можно было бы сразу коротким жестом подозвать к себе мирно обедающего охранника, который на ту же вилку, что держал сейчас в руках, надел бы глаз Эрлика, но Мокошь не торопится. Времени у них полно. Пусть этот плохо воспитанный понаехавший расскажет ей все, что хочет рассказать, пусть распушит свой павлиний хвост по полной. Пусть, пусть. Минуты ее драгоценного времени обойдутся ему бесконечно дорого. Мокошь это обеспечит. Нет, она не станет тревожить Перуна, отрывая его от важных дел. Слишком много чести, чтобы славянский Верховный возвращался в Москву из-за какого-то третьесортного божка. Она и сама успешно покажет ему, кто здесь кто и с кем можно разговаривать подобным образом, а с кем лучше не стоит.

- Ты меня на «понял» не бери, понял, мальчик? – чуть подавшись вперед, в полголоса, хрипло произносит Мокошь и льдистая голубая гладь ее глаз сверкает острием вскипающего в ней гнева. Она этот гнев сдержать вполне способна – воспитание и выдержка позволяют, но женщина не уверена в том, что ей стоит его сдерживать. Один раз покажешь, кто здесь есть кто и больше вопросов подобного толка вообще не возникнет. Не так ли? – Ты быковать тут на кого вздумал, знаешь? Я и без мужа тебе нить судьбы завяжу таким бантиком, что вовек никто не развяжет, - глухо заключает она, а затем переключается на свой салат с таким видом, словно, кроме нее самой здесь никого и не было. Мокошь выдерживает почти  бесконечно длинную паузу, заканчивает с салатом и отставляет его в сторону, вытирая губы салфеткой.

- Начнем сначала. Зовут тебя как? – она откидывается на спинку стула, наливает себе чай и делает пару мелких глотков из чашки, - Я на брудершафт с незнакомцами не пью, так что будьте так любезны отныне и впредь обращаться ко мне исключительно на Вы. Этот разговор Вам был нужен, если продолжите вести себя подобным образом, вон те ребята, - она пальцем очерчивает ось вокруг себя, - Прополощут Вашу голову в ближайшем сортире, а затем выкинут на улицу, как грязную тряпку, - еще тише произносит женщина, продолжая с совершенно безразличным видом попивать чай. Она, конечно же, очень внимательно выслушивает суть от своего собеседника, но ничего, кроме вялой, сдержанной, даже какой-то сожалеющей улыбки, у нее это не вызывает. Да и с чего бы, собственно? Ей было глубоко наплевать на другие пантеоны и на их чувства. Она была Верховной славянского и несла ответственность перед ним и за него, никак иначе.

- А вам о наших плохих делах, кто рассказал? – интересуется женщина, отламывая кусочек торта на своей тарелке, - В следующий раз тщательнее выбирайте информаторов. Они вас подводят. Ничего дурного, за последнюю тысячу лет, ни со мной, ни с моим супругом, ни с моим пантеоном не происходило. Никакая помощь нам не нужна, а на проблемы других пантеонов на этой земле, - она хмыкает, разводя руками, - Мне совершенно наплевать. Выживете вы, сдохнете, исчезнете, будете ли забыты. Мне все равно. Никакая дружба с вами мне не нужна, я не собираюсь заключать никакие союзы за спиной своего супруга, тем более, не собираюсь беспокоить его по таким пустякам. Сходите к каким-нибудь другим униженным и оскорбленным. Вот, к литовцам, например. А меня от дел больше отвлекать не смейте, - Мокошь с трудом сдерживается от того, чтобы закатить глаза. Что эти отщепенцы себе позволяли? – Благодарю за беседу. Свободны.

Подпись автора