Афина понимает тревоги отца за нее. Всегда понимала. И потому, никогда не возражала и не противилась, не пыталась назло доказать свою состоятельность и показать, что она на все способна сама. Они оба знали, что способна. Отец никогда не сомневался в ней. Просто не хотел подвергать ее чрезмерным рискам. Афина ценила. Искренне. Не каждый из детей Зевса получал подобное расположение и заботу. Но Палладу это никогда не коробило. Она знала, что являет собой любимого ребенка своего венценосного отца и принимала это уже очень давно, не пытаясь лицемерно утверждать, что Зевс всех своих детей любит одинаково. Невозможно любить всех детей одинаково. Афина это отлично знала. И ценила любовь отца к ней. Ту самую любовь, что теперь запрещала ей жертвовать собой во имя смертных. Ту самую любовь, что никогда не дала бы Зевсу, ни за что на свете, в отличие от монотеистического бога, пожертвовать своим ребенком во благо человечества, даже если этот ребенок сам того хотел. Милостивый бог? Что это за бог такой, наблюдающий за тем, как его ребенка распинают на кресте и ничего не делающий? Афина была убеждена, нет, знала точно, что отец даже в самые худшие их времена никогда не позволил бы сделать с нею такое. Ни за что на свете. И как отец заботился о ней и защищал его, так и она защищала его от перспективы наблюдать за ее распятием, даже если не в буквальном смысле. А потому слова Паллады не были пустым звуком. Она намеревалась победить, но еще она намеревалась выжить, как и обещала Зевсу. Об этом ему не следовало переживать.
- Я буду беречь себя. И нашу страну. И за тобой присмотрю, если получится, - она улыбается, глядя на отца, сияя в своей праведной уверенности в том, что на Пинде итальянцы встретят свою погибель. Никто не знал, откуда в ней бралась эта уверенность, никто не знал, почему она не сомневалась ни единого мгновения в том, что со всем этим справится. Знала только сама Паллада и легко могла бы ответить. Пока она была со своим народом, с греческим войском и во главе его, не найдется ни одной армии мира смертных, способной взять Грецию, поставить ее на колени и заставить молить о пощаде. Пока она жива, итальянцы не возьмут их страну. Пока она жива, итальянцы не пройдутся победным маршем по Афинам. А Паллада намеревалась быть живой очень долго.
Пули свистят прямо у уха, пролетая едва ли не у самого виска, но Афина оказывается быстрее. Она жмется к земле и дает ответный огонь почти вслепую, тем не менее, убивая сразу двоих. Но ее задача сейчас состоит вовсе не в этом. Не в том, чтобы пролить кровь как можно большего количества итальянцев на Пинд. Вовсе нет. Она не желает им смерти. Она желает победы. Она не ненавидит их. Она их осуждает. За глупость. За гордыню. За высокомерие. И она сбивает с них эту спесь уже шесть дней, водя их по Пинду и отдавая лишь малые клочки земли, не давая им дойти до Мецово. Дойдут – нарушат связь между их силами в Эпире и силами в Македонии. Все будет потеряно. Здесь это каждый понимал. Как и то, что их основная задача – изматывать противника, сколько получится. Лучше, если до прихода греческого подкрепления, которое уже было отправлено и готово к самым жестоким боям.
Столкновение у села Фурка было предсказуемым. Непредсказуемым было то, что здесь тяжело ранят Давакиса, на которого Паллада так полагалась и который верил в нее безоговорочно. Они и теперь были в небольшом окружении итальянцев из-за дурацкого стремления Константиноса всегда быть в авангарде. Не кидаться на амбразуру, но ясно давать всем понять, что он – такой же солдат, как и остальные. Теперь он истекает кровью и ранение его плохое. Очень плохое. Афина – не целитель, но она была на войне столько раз, что знает о ранениях все и даже немного больше.
- Не занимайся мною, считай меня мёртвым! И смотри, чтобы не заняли твои позиции! Иди! – пытается командовать ею Константинос, но Афина оказывается глуха к его словам, стремясь спасти мужчине жизнь. Уходит какое-то время на то, чтобы расстегнуть на мужчине китель и рубашку, еще больше времени на то, чтобы подручными средствами достать из него пулю. Он бы умер, вне всякого сомнения, но сейчас Паллада знает, что просто не может ему этого позволить. Вместе с тем, богиня отчетливо понимает и то, что не может исцелять его рану путем вливания божественной энергии, потому что снаряд останется внутри и это все равно приведет к смерти мужчины в довольно короткие сроки. Так что, Давакису приходится терпеть, а Афине стараться изо всех сил не убить его своими неловкими попытками помочь. Но наконец, пуля падает на землю, а Паллада передает часть своей энергии Константиносу. Он отрубается в одно мгновение, можно подумать, что Афина перестаралась, или опоздала, но это не так. Пара-тройка дней без сознания и будет вполне себе живой. А пока Паллада оттаскивает его все дальше от итальянцев до тех пор, пока его не принимают с носилками двое рядовых. Давакиса эвакуируют в Эптахори. А у Паллады здесь сегодня еще были важные дела.
- Мецово они взять не смогут. И итальянцы уже понимают это, - генерал-майор Василиос Врахнос смотрит на Афину с сомнением. Он тоже в курсе, кто она такая, но они не так давно знакомы, а если бы он не видел ее в бою, сам бы вышвырнул девчонку в Афины. Как будто им тут без нее не хватало проблем. Но Врахнос видел, как она билась. А еще невольно испытывал чувство глубокого благоговения перед богиней и ничем не мог этого объяснить. Это просто было и все. Ничего не оставалось, кроме как прислушиваться и принимать, кто здесь на самом деле командует.
- Их передовые соединения окружены со всех сторон. Подкрепление в полном составе подойдет уже завтра, - и это были, конечно же, очень хорошие новости, но мысли Афины все еще мрачны. Она рассматривает карту с проставленными на ней фигурами, расхаживает по штабу. Молчит. Весьма многозначительно и неспокойно.
- Они запросили подкрепление в Албании, потому что «Джулия» не справляется. Но по нынешнему бездорожью это подкрепление либо не дойдет вовсе, либо дойдет, когда будет уже слишком поздно, - спокойно проговаривает женщина, потирая шею. Они оба знают, о чем она так благоразумно молчит. С каждым днем их армия продвигалась дальше и выше, а упомянутое бездорожье ни разу не было проблемой одних только итальянцев. Но если у них проблема была в отсутствии подкрепления, то проблема Афины была в отсутствии снабжения. Дороги Пинда не могли пропустить колонну машин с грузами. Не было ни припасов, ни теплых вещей, ни топлива, ни снарядов. Пока они справлялись, но того, что есть, хватит дней на десять, не больше, даже с учетом того, что они смогли забрать у итальянцев.
- Да, это так. Но нам нужно начать решать проблему со снабжением сейчас. Потому что когда закончатся припасы, говорить будет не о чем, - Врахнос прав, Афина это знает. Они оба это знают. Но пока ей не достает понимания, что нужно сделать, чтобы это исправить. Вот бы им сюда еще одного бога. Кого-нибудь, кто разбирается во всей этой природной теме и владеет соответствующей магией. Но никого не было. Паллада была одна. И ей предстояло решить этот вопрос. Отчего-то теперь ей казалось, что в этом им поможет только чудо.
Чудо, как это нередко бывает, находит их само. На улице еще не успело рассвести, когда рядовой после громкого стука заходит в комнату Афины в штабе. Взволнованный и встрепенувшийся, он выглядит странно, когда мнется посреди ее комнаты, отдает честь, а затем, наконец, начинает говорить, - Полковник Кралидис, разрешите обратиться, - наконец, сообразив, что надо делать, обращается к ней юноша.
- Разрешаю, - устало говорит женщина, трет глаза и садится на кровати, чуть хмурясь. Судя по звукам и тому, как вел себя рядовой, на них не нападали. Стало быть, ничего срочного. Неужели нельзя было подождать до утра? До утра ведь всего пара часов осталось, а Палладе после всего отчаянно нужно было поспать.
- Меня прислал генерал-лейтенант Василиос Врахнос. Он просил Вас прибыть в штаб так скоро, как это будет возможно, - рапортует мальчишка и Афина чувствует себя совсем уж растерянной, - Вы должны это увидеть, - с горящими глазами добавляет он и Паллада кивает, потому что ничего больше ей, в общем-то, и не остается. Она жестом дает понять, что ей нужно немного личного пространства на короткий промежуток времени и собирается всего минут за пять, полагая, что если уж возникла такая срочность, то ее потерпят с заспанным лицом и чуть растрепанными волосами.
Уже у здания штаба становится ясно, что внутрь Афине заходить не обязательно. Толпа людей здесь – мужчин, женщин, даже детей – вот, что стало причиной, по которой ее вызвали. Василиос выглядит не лучше ее самой, но он рад видеть богиню теперь, что и дает понять явственнее всего, когда она оказывается рядом.
- Что происходит? – тихо спрашивает женщина, желая знать все, желательно тихо, быстро и без привлечения внимания к тому, что у них посреди высокогорного села, занятого войсками, такое количество гражданских, неизвестно что здесь делающих.
- Эти люди… - Врахносу не дают договорить. И этот строгий, жесткий, где-то даже жестокий мужчина, послушно замолкает, несмотря на то, что его вполне откровенно перебили, не считаясь ни с его званием, ни с его положением в обществе. По одному этому можно было понять, насколько значимым является то, что сейчас происходит.
- Мы хотим помочь, - заявляет крепкий коренастый мужчина в потрепанной куртке. Ему вторят женщины, которых здесь большинство, а дети просто кивают головами. Афина не понимает, о чем тут говорить, ведь «хотим помочь», привычно, выливается в бессмысленные человеческие жертвы. При наиболее эффективном распределении ресурсов – в партизанские отряды. Ни то, ни другое им сейчас было не нужно, Врахнос отлично об этом знал, это была не та причина, по которой следовало поднимать Афину с кровати. Она думает о том, как эти люди вообще сюда добрались, как распределить их теперь, ведь возвращение не будет ни легким, ни безопасным, а еще неизвестно, откуда они пришли и как вообще умудрились дойти до этого места. Но еще женщина думает о том, что надлежит сказать этим людям и как помягче погасить их благородные, но самоубийственные устремления. По ее виду уже понятен ответ. Старики, женщины и дети не могут заниматься войной и не должны.
- Мы ценим ваше участие… - Афина осторожно подбирает слова, когда вместо того, чтобы перебить и ее, люди расступаются. Паллада непонимающе смотрит на Врахноса, а затем подходит ближе, чтобы увидеть неказистые плетеные корзины, ящики, самостоятельно изготовленные переноски и коробки. Женщина растерянно открывает одну из коробок доверху забитую шерстяными носками. Еще одна – сухие дрова, полено к полену, а сверху сено, чтобы было легче затапливать. Корзины полны продуктов питания. И даже ящик с боеприпасами есть.
- Откуда? Как? Как вы?.. – Афина не заканчивает. Она смотрит на этих людей – строгих, решительных, спокойных и готовых делать то, что от них никто не ожидал, но то, что им всем теперь было очень нужно. И она не находит слов, чтобы задать вопрос, как не находит слов, чтобы воспротивиться происходящему.
- Изо всех деревень и сел, что ниже расположены. Не все пошли, кто хотел, нас больше, намного больше, госпожа, - это «госпожа» чертовски режет слух, так что Афина вздрагивает. Наверняка у этих людей есть вопросы о том, как женщина оказалась на этом месте, почему воевала наравне с мужчинами и почему Врахнос к ней прислушивается. Но они ничего не спрашивают, - По дорогам-то не пройти и не проехать. Нас куда смогли довезли на машинах, а дальше мы сами, пешком, вверх по горам и по скалам. Маршрут наметили через ущелье, так быстрее вдвое. Вот, меньше, чем за сутки дошли, - скромно и потупив взгляд, говорит мужчина. Только в этот момент Паллада к своему стыду замечает сбитые и окровавленные пальцы этих людей, их усталый и изможденный вид. Сутки по горам. Без страховки. Через ущелье. Карабкались и взбирались сами. А теперь стоят здесь и пытаются ей что-то объяснить.
- Разместите этих людей. Дайте им горячей еды, постели и место у огня. В полдень мы поговорим в штабе.
И они говорят. Врахнос, Афина, представитель их маленького отчаянного отряда. От него они узнают, что добровольцев больше, по меньшей мере, в десять раз. Что молодые женщины и юркие, подвижные, легкие дети и подростки – все сами пожелали помочь. Что старухи вяжут носки, варежки, даже шапки, зная, что на такой высоте постоянный холод, а погода сейчас такая, что каждый промерзает до костей. Что они уже связались с тылом и центром снабжения – от них и получили оружие и боеприпасы. Как эксперимент. Как возможность. Узнали, что все местные знают и пути, и ущелья, и весь Пинд, как свои пять пальцев. Карты имеют получше военных. Что дойдут, куда угодно, потому что многие по этим ущельям, горам и лесам лазали еще с детства. Что нести могут на себе очень тяжелые вещи. И что с каждым днем их, таких добровольцев, становится все больше, а значит, скоро они смогут снабжать армию почти беспрерывно.
Афина слушает и не верит своим ушам. И снова гордится. И снова не знает, что ответить. Потому что она не должна была соглашаться на это. Привлекать гражданских к военным операциям – табу. Это превращает войну в побоище. Но они с Врахносом знают, что у них сейчас нет другого выбора. Нет иных вариантов доставки продовольствия в лагерь. Нет иной возможности получить то, что вскоре будет им очень нужно. И хотя Афина соглашается с тяжелым сердцем, она знает, что в нынешних условиях, должно быть, поступает правильно.
В Самарине и Вовусе – селах, которые они очищают от захватчиков уже к четвертому ноября, их встречают, как героев. К 13 ноября вся фронтовая зона оказывается очищенной от итальянских соединений. Они победили. Безоговорочно. Всецело. Не оставив итальянцам на Пинде ни единого шанса. Афина в тот же день связывается с генеральным штабом, чтобы согласовать дальнейшие планы, встречается с давним своим другом, приложившим к делу не меньше усилий, генералом Кацимитросом, который всей греческой армии известен, как безумец и это было еще самое лестное его обозначение. Во многом, они победили именно благодаря его «безумию», ведь он нарушил ряд приказов и отказался отступать, заявив, что не собирается отдавать Италии ни пяди греческой земли. В этом они с Афиной солидарны, так что целый день едят, пьют и празднуют, отлично зная, что на короткую передышку у них есть немного времени. Ведь это Паллада заявила, что они перейдут границу с Албанией и отобьют у Италии порт Авлон. Все греческое руководство теперь готовилось к этому, хотя прежде считало безумием. Афина понимает. Многое кажется безумным, пока не произойдет. Их победа здесь тоже казалась таковой раньше. Больше нет.
Паллада спит крепко и надеется на то, что отец тоже. Он, конечно же, знает, что именно произошло. Он был в итальянском штабе и до него не могли не дойти такие новости. И все же, во сне она встречает его со счастливой и довольной улыбкой, склоняется, но затем, почти сразу же, крепко обнимает.
- Я принесла тебе блестящую победу, отец.
- Подпись автора