С формальной и юридической точки зрения, это вообще было не дело Афины. Точнее, не дело Ливии Палладис, депутата Европейского парламента, потому что с тех пор, как она стала его частью, она перестала принадлежать своей стране и стала заботиться о нуждах не Греции, но Евросоюза.
На деле это, конечно же, не было правдой и даже не отдавало ей. Афина наблюдала за ситуацией в мире, но всегда заботилась о Греции. Это было неизменно на любом посту, который она занимала, в первую очередь, потому что в этом и был смысл. Греция даже спустя века оставалась дорогой для Паллады и она не стремилась этого скрывать ни от кого, включая саму себя. К чему был бы этот самообман?

Суть дела была проста и ясна, как белый день. Процессы глобализации задевали все страны и религиозные аспекты затрагивались неизменно. Те же процессы глобализации диктовали религиозный плюрализм и равенство всех перед законом, будь ты хоть христианин, хоть мусульманин, хоть язычник. Но на практике все выглядело несколько иначе. И когда Афина говорила «несколько», она подразумевала «совершенно».

Христиане не платили налоги. Христиане застроили всю страну своими храмами и святыми местами. Христиане сходили с ума, если речь заходила о строительстве хоть одного языческого храма в стране. С последним пока приходилось мириться, но с первым – нет. Афина не собиралась терпеть несправедливости. Варианта существовало всего два. Либо церковь начинает платить налоги наравне со всеми, либо иные зарегистрированные религиозные организации, в первую очередь, языческие, перестают. Первый вариант был куда как более предпочтителен, потому как нищая страна нуждалась в финансовых вливаниях, и не только из щедрого Евросоюза, но и из самостоятельных источников.

Конечно же, у Афины были люди, которым она могла поручить соответствующее дело и законопроект. Его обсуждали, с ним спорили, его бойкотировали четыре года. Четыре года группа депутатов греческого парламента отстаивала свои позиции. Паллада знала, что на все потребуется время, люди и терпение. Просто не будет. И она оказалась права. Даже продвинув аналогичную инициативу в Европарламенте, и открыто поддержав соответствующий законопроект по телевидению, Афина все равно оставила за спиной толпу сомневающихся, неуверенных и даже ярых противников. Между тем, в Греции становилось все больше политиков, поддерживающих соответствующую инициативу. Не из либеральных чувств и даже не из стремления к справедливости. А потому что все прекрасно понимали, что конфликт с церковью будет не так страшен, как прекрасна возможность обогатить бюджет. А там, того гляди и античные памятники восстановим, поднимем туризм на новый уровень, поимеем еще денег. А это, как известно, уже совсем другой разговор.

Основным противником, разумеется, было православное духовенство. Что совершенно неудивительно в контексте того факта, что закон, фактически, принимался против их желания и воли. Звучали громкие слова, не менее громкие лозунги. Звучали даже угрозы. Оппозиция была многочисленна, но неорганизованна и слаба. Это, впрочем, вскоре могло измениться и измениться очень сильно. Потому что в рядах духовенство существовал человек, способный все исправить. Николаос Гравикос, так его звали. Мужчина в сане митрополита брал на себя слишком многое, и насколько было известно Афине, брал совершенно зря, потому что грехов за ним числилось совсем немало. Впрочем, никаких прямых доказательств у Паллады не было. Да и как уже говорилось, формально это вообще было не ее дело… Не ее дело, в которое она не могла не влезть.

- В общем, вот досье на этого козла, - Афина кладет папку перед Немезидой. Здесь достаточно того, что нельзя достать, если ты не государство. К счастью, в Греции государство это Паллада и она без зазрения совести и даже намека на нее, этим пользовалась и собиралась дальше. В конечном счете, она дала этой стране бесконечно много. Почему бы и стране тоже не поделиться чем-нибудь полезным?

- Уперся рогом, настраивает против инициативы даже тех, кто был против нее, делает публичные заявления, даже угрожал отцу, - Афина хмыкает, отпивая белого вина из бокала. К счастью, сидят они в отдельной комнате ресторана, который всегда любезно предоставлял Богине безопасное пространство и им не было нужды опасаться прослушки, или чьих-то чересчур любопытных ушей. Хотя, расслабляться никогда не стоило. Неизвестно, что ждет тебя в той или иной ситуации, если ее отпустить. Афина никогда ничего не отпускала. И не пропускала. Сейчас тоже не была намерена.

- Мои люди говорят, что за ним числится немало грехов, за которые в христианстве принято карать самым жестоким образом. Растление малолетних, хищение и растрата церковных средств – некоторые из них. Но… Подозревать – одно, знать наверняка – другое, - Афина хмыкает, явно давая понять, что для Немезиды-то это, как раз, и не проблема вовсе. В конце концов, кому как ни ей ведать чужими ошибками и сомнительными решениями?

- Но я не верю, что занимаясь такими делами, он не оставляет следов. И я хочу, чтобы мы их нашли. Нашли, получили в свои руки и швырнули ему на стол. Либо он сам перестанет вести свою деятельность, столь мешающую нам, уйдет с поста митрополита и до конца дней будет замаливать грехи перед своим Богом, либо он перестанет мешать нам под давлением общественности, когда та узнает обо всех его сомнительных делах и ошибках. Если ты понимаешь, о чем я, - без сомнения, Немезида понимала. Афине, вообще-то, были неприятны такие методы, они ей не нравились, они ее обременяли, но в большой политике иначе нельзя. Они и без того слишком многое и слишком давно спускали монотеистам. Довольно.

- И хорошо бы разобраться с этим поскорее. Вся эта канитель длится четыре года. А четыре года в мире европейской политики, это очень и очень долго, дорогая, - она коротко улыбается и поднимает бокал, - Твое здоровье. 

Подпись автора

Афина и сама не могла бы сказать с уверенностью, хочет ли она на самом деле, как выразилась Немезида «ставить точку лично». Ей, возможно, вообще не стоило во все это лезть, держаться подальше и делать вид, что она не имеет к происходящему ровным счетом никакого отношения. Потому что планы Афины шли далеко за пределы места в Европарламенте от Греции. А чтобы стать Верховным представителем ЕС по политике безопасности, надлежало иметь безупречную репутацию. Так что, либо они обставят эту ситуацию таким образом, что Афина будет вообще ни при чем, либо таким, что они с Немезидой станут национальными героинями, которые раскрыли преступное поведение в стенах божественной обители, либо не стоит делать ничего вообще.

С уверенностью можно было сказать, что этот законопроект был для нее личным. Как, пожалуй, и для всего греческого пантеона. Греция была той страной, в которой православная вера была и оставалась весьма сильной. Христианство здесь душило любые иные проявления и верования и это за тысячелетие стало особенно заметным. Так что, с этой точки зрения, пожалуй, им всем было бы лучше, если бы у Немезиды и Афины все получилось. Они бы, пожалуй, даже могли бы привлечь к делу других Богов, но как известно, что знают трое – знает и свинья, а сплетни и домыслы, которые поползут по стране в таком случае, были им до крайности невыгодны. Особенно теперь, когда дело требовало предельной секретности и осторожности.

- Если бы я сама знала о том, что все так сложится, то парочкой лет ранее нашла бы способ устроить ему аварию со смертельным исходом. Ну, ты знаешь, справедливость и все такое, - а в том, что мерзавец вполне заслуживает такого результата, Афина не сомневалась ни единого мгновения. Может быть, хищение средств церкви и не оскорбляло ее так уж сильно. В конечном счете, это было широко распространено в любой более или менее крупной системе и в данном случае, не вредило никому, кроме церкви. Но что касалось растления детей, то за это ублюдку предстояло ответить по полной. Грани дозволенного надлежало знать, даже если ты считаешь себя неприкосновенным. Что, к слову, было неправдой.

- И дело не в том, что я хочу поставить точку в его жизни, карьере, или будущем лично. Откровенно говоря, мне вообще на него наплевать – кто он такой? – она неприязненно хмыкает, наматывая спагетти на вилку. Вот уж точно Афину мало интересовали жизни и судьбы христианских церковных чинов, истово верящих в тех, кто плевал на них с высокой горы в буквальном и переносном смысле, - Дело в том, что если этот проект станет законом, мы не только направим кучу денег в бюджет Греции, или сравняем права всех религиозных общин страны, мы создадим прецедент. Ты же понимаешь? – она, конечно же, понимает. Никто в этой стране еще никогда не теснил и даже не пытался теснить церковь. Никто не смел попирать их права. Хотя, какие такие, в сущности, особенные права у них были и почему? Почему их не облагали налогами, в то время как некоторые церкви вели широкомасштабную торговлю, какая не снилась в страшных снах некоторым коммерческим предприятиям? Нельзя было назвать происходящее словом «теснить». Нет, они никого не теснили. Они восстанавливали разумную экономическую справедливость, в которой нуждалась эта, с позволения сказать, не самая состоятельная страна.

- Вариантов, где он может развлекаться не то, чтобы очень много, - задумчиво тянет Афина, глядя на свою давнюю подругу и соратницу. Да, домой притаскивать детей было бы слишком даже для такого ублюдка, как этот. Впрочем, и варианты, которые рассматривала Богиня, тоже могли оказаться так себе по причине того, что если священника до сих пор не поймали за его грязными делами, он, вероятно, был очень осторожен. Или ему просто везло. Как бы там ни было, им предстояло с этим разобраться, - У него есть два загородных дома, три – за пределами Греции. Сомневаюсь, что он нашел место для утех там, потому что будучи публичным лицом, отлучается не так, чтобы очень часто. Есть три квартиры и еще – строящаяся церковь на окраине Афин, - вообще-то Палладе не хотелось думать и верить в то, что святотатство достигло такого уровня, что жрец культа единого Бога мог осквернять храм этого Бога столь богопротивными действиями. Но от людей, как известно, ожидать можно было, чего угодно. Пожалуй, Палладу сложно было удивить.

- Я уже распорядилась отследить все переводы, с которыми он связан прямо, или косвенно. В банковской сфере у меня достаточно своих людей, - что было неудивительно, ведь за счетами самой Паллады следили так, как если бы подозревали ее в международном терроризме. Это была характерная особенность для положения дел любого более или менее крупного политика. И следовало признать, у Афины были свои тайны от государства. И тайн этих было совсем не мало. Так что, работники банковской сферы весьма любезно помогали ей кое-что скрывать. А теперь – кое-что найти. Закон о банковской тайне? Может быть, где-то в другой стране.

- Думаю, что не он один к этому причастен. В противном случае, он бы давно был обнаружен. А стало быть, имеет смысл проверить и ближайшее окружение, но, пожалуй, начнем все-таки с него самого. Когда приступим? – Афине не хотелось бы сдергивать Немезиду немедленно и прямо сейчас. В конце концов, у нее могли бы быть свои планы и планы эти нарушать политической возней, не всегда было уместным. К тому же, следователями и частными сыщиками эти двое не были. Могло статься так, что Немезида вообще предпочла бы передать расследование в чужие, но компетентные руки.

Подпись автора

Признаться, Афине вовсе не хотелось разбираться со всем этим. Она не любила эти грязные вонючие делишки и предпочитала на случай их наличия иметь людей, которые смогут этим заняться, а ей принести готовые результаты. Собственно, у нее и теперь были такие люди и они уже славно потрудились, но Немезида была права, когда предполагала, что дальше лучше самим. Во-первых, потому что если ты хочешь сделать, что-то хорошо, лучше сделать это самому, а во-вторых, потому что их божественные возможности могли позволить им куда больше, чем возможности даже самого продвинутого, просвещенного и современного смертного со всем техническим барахлом, что было доступно ему к настоящему времени. Это удручало и заставляло Афину думать о том, что вообще-то она шла в политику заниматься совсем не этим, но с другой стороны, в ее прямые обязанности, конечно же, входило устранение конкурентов и врагов ее же инициатив, а чертов священник был и тем, и другим сразу и он стоял на пути у языческих преобразований. Рано или поздно, с ним все равно пришлось бы разобраться, причем таким образом, чтобы его холодный раздувшийся труп не всплыл в Альякмоне.

- В этом вопросе ему никакой возраст согласия бы не помог. Целибат, наказание за грехи и похоть, лишение сана, позор и изгнание, - да, все это существовало, как обычно и бывало, в основном, только на бумаге. Правосудие среди церковных чинов тоже начиналось там, где присутствовала широкая огласка. А ей редко предавались даже самые чудовищные и вопиющие случаи. Но в этот-то раз они, конечно же, постараются сделать так, чтобы скандал прогремел не только на страну, а на всю Европу, если потребуется. А в том, что потребуется, Афина не сомневалась ни секунды. Не то, чтобы она очень хотела следовать путем радикализма, коим отличался, как известно, в первую очередь «Уроборос», но она понимала, что преобразования являются залогом их выживания и обретения прежнего могущества. К этому Паллада стремилась неуклонно. Как и они все.

- А берет он их, почти наверняка, в сиротском приюте и приходской школе для детей, оставшихся без попечения родителей. Он ведь такой благородный, уже двенадцать лет спонсирует и то, и другое, - и на самом деле, это было весьма паршиво, потому что значило, что ему помогает, кто-то из этого самого сиротского приюта, а может быть, и школы. Не заметить, что твоего воспитанника насилуют, а может быть, и убивают, вряд ли было возможным. Об исчезновении детей, в противном случае, трубили бы уже во все горны, и информация лилась бы из всех щелей. Но ничего подобного не было. Вообще ничего. Значит, ублюдка хорошо прикрывали. Или ублюдок хорошо прикрывался. Чужими задницами, которые непременно начнет припекать, когда Афина с Немезидой обо всем узнают. Точно узнают. Потому что если эти двое брались за дело, мало, кто мог им противостоять. А тем более смертные. За этим делом ведь стояли только смертные, не так ли?

Прокатиться сегодня и прямо сейчас, было весьма радикальной идеей и очень смелой. Афина гордилась прыткостью Немезиды и ее готовностью нести правосудие во имя луны и просто так в любое время дня и ночи, но не была уверена, что им стоит так уж сильно спешить. В конце концов, у них даже не было плана, а Паллада, как известно, планы очень любила и старалась следовать им всецело и безоговорочно, потому что сама их и составляла и была убеждена в их ценности и значимости с точки зрения стратегии и тактики. Впрочем, пока что наметить твердую стратегическую линию было невозможно, потому что Афина не вполне понимала, что они вообще собираются делать. Поехать в церковь и найти… Что? Вряд ли этот чертов священник был настолько глуп и беспечен, чтобы держать своих жертв в подвале церкви длительное время. Кто-нибудь бы, да обнаружил его и скорее всего, уже давно. В конце концов, на месте работала целая куча строителей, территория охранялась и… Да. Территория охранялась. Охранник вряд ли мог бы пропустить такое, не так ли?

- Да, давай прокатимся. Но давай не будем торопиться, - задумчиво тянет Паллада, жестом давая официанту знак, что они хотят расплатиться по счет. Сама женщина выпивает вино из бокала до конца, - Не нужно лезть внутрь. Наследим там и вызовем подозрения, ни к чему хорошему это нас не приведет. Я бы хотела для начала убедиться в том, что территория церкви действительно используется, - она деликатно кашляет в кулак, ища способ обозначить сие сомнительное использование церковной собственности, - Не по назначению, - они обе все прекрасно поняли, не было никакой нужды уточнять, по какому именно назначению ублюдок решил использовать здание, на которое прихожане уже шесть лет скидываются.

- Я предложу тебе совершенно шокирующую вещь, - она наклоняется к подруге и выражение лица Паллады меняется на заговорщицкое, - Мы можем поехать туда на общественном транспорте, чтобы не вызвать никаких подозрений совсем, - хотя две женщины в деловой одежде, на каблуках и сумочками за пять тысяч долларов, пожалуй, могли вызвать подозрений куда больше, чем первоначально ожидалось, - Или вызовем такси, но попросим остановиться за пару кварталов, а там прогуляемся, - и постараются не сломать ноги, насколько подобное вообще возможно в их ситуации. В конце концов, Афина не помнила, когда в последний раз «гуляла» на каблуках.

- Ладно, пошли, - она бросает в счет несколько купюр, не ожидая сдачи и полагая это вполне уместным. В конце концов, у них тут были дела куда как интереснее, чем считать деньги.

Женщина поднимается из-за стола, вежливо улыбается довольному официанту и выходит на улицу. Вызывать такси через приложение сейчас было чревато, так что, недолго думая, она ловит улыбчивого мигранта-водителя, сразу же платит ему наличными и говорит, куда ехать. Машина, конечно же, далека от бизнес и даже комфорт-класса, зато точно не вызовет ни у кого никаких подозрений, насколько это возможно.

Двадцать минут и они на месте. Церковный недострой ниже по улице. Афина оглядывается, убеждаясь, что нет людей, и меняет свой внешний вид на темноглазую шатенку, полную противоположность себе настоящей, - Ну, так-то нас точно не узнают. Даже если поймают, - она бы на это посмотрела, - Готова? Идем.

Подпись автора

Давайте будем честны: Афина бывала в дерьме покруче любого дерьма, которое могла предоставить современность. Войны древности это вам не вонючие священники, занимавшиеся нелицеприятными вещами в неположенных местах. Воины древности это такая беспросветная жопа, что если тебя не изнасилует толпа вонючих и потных мужиков, то точно засадят мечом по самую рукоять. А если где-то на фоне еще и маячит фигура брата-болвана, который решил, что он тут самый крутой, самый умный и вообще самый-самый, то привет семье. Буквально. Потому что на Олимпе по-любому с нею встретишься, хочешь – не хочешь. И титанов ей в свидетели, Афина не жаловалась. Она была хороша в войне, в выживании, ее навыки превосходили навыки абсолютного большинства смертных, они были безупречны и безусловны, совершенны и безукоризненны. Она могла спать на голой земле, укрываться грязной тряпкой, закусывать замшелым куском хлеба, пить разбавленное вино. Паллада вообще могла все, что угодно делать ради своих целей, переживать любые лишения и добиваться результатов в самых чудовищных обстоятельствах. Но помилуйте. Здесь была не Древняя Греция, вообще не древность и даже не война. Так с какого хрена они должны были переживать все неудобства, давно уже сменив меч и доспехи на слово и закон? К хорошему быстро привыкаешь, а кто угодно может подтвердить, что язык птичьей дипломатии и жесткой юриспруденции, порой был куда как более впечатляющ и эффективен, чем самые яркие доводы войны и силы. Впрочем, ни от доводов войны, ни от доводов силы Афина отказываться даже не думала.

Как бы там ни было, а поездка Палладе не понравилась. И новый ее вид ей тоже не понравился. И тот факт, что она здесь на шпильке, а не в берцах и военных штанах – тоже. Хотя, признаться, Афина вообще могла с трудом вспомнить, когда в последний раз была одета в берцы и военные штаны. Во Вторую мировую, разве что. А после, и ситуация, и статус обязывали несколько к иному, насколько подобное вообще применимо к ее ситуации, ведь в сущности, вне зависимости от времени и ситуации, обязывали они ее всегда, кажется, с самого рождения. Но теперь задумываться об этом не только бессмысленно, но и губительно. Можно было растерять весь свой запал, а они ведь так решительно направились к этой чертовой церкви, уверенные в том, что смогут выяснить все вот так легко и просто. Хотя, может быть, насчет «просто» они и погорячились.

- Зови меня по моему смертному имени, к чему придумывать, что-то новое? Вряд ли, кто-то сможет доказать, что я – не Ливия, а имя не то, чтобы очень редкое, - Паллада пожимает плечами. За время своего бытия почти-человеком она столько сотен раз меняла свое имя, что теперь это казалось мелочью. Ливия Палладис звучало красиво, Ливия Конте – того лучше, но она ведь была вдовой, так что стоило придерживаться определенных рамок из-за уважения к почившему супругу, ведь он дал такой отличный информационный повод, когда умер. Хороший был человек, ничего не скажешь. Жаль, что ничего не смог противопоставить Аресу и его любви к базукам.

Строящаяся церковь выглядела мрачновато. На самом деле, после Парфенона все, что угодно выглядело мрачновато. Главный храм Афины всегда отличался высотой, простором и светом, даже в самые мрачные дни, будучи озаренным лучами яркого золотистого света. А это уродливое и закрытое строение обещало быть тем же, чем обычно бывали христианские святые места – пафосным, помпезным и никчемным в своей сути строением, значение которого было в том, чтобы прославлять Бога, который не то, что покинул смертных – вообще никогда с ними не был. А что? Кто-то видел христианского Бога, сражающегося со своими людьми бок о бок? Афина – точно нет. А она могла бы стать отличнейшим примером, потому что почти никогда не бросала Афины и тех, кто верил в нее достаточно сильно.

- Выглядит, как Гестия после встречи с Афродитой, - выдыхает Паллада, подходя к высокому забору. Метрах в двадцати виднелась будка охраны и ворота. Под ними – борозды из под тяжелой техники. Очевидно, что бы ни происходило внутри, строительство и впрямь продолжалось. Интересно, ублюдку и впрямь хватило наглости и цинизма достраивать «божий храм», занимаясь в нем делами далеко не богоугодными? – Знаешь, будь я на месте их Бога, я бы таких тварей, как этот… - она кривит губы и не произносит его имени намеренно. Не заслужил, - Таких тварей, как этот, показательно распинала на кресте. Нет, не для того, чтобы он искупал грехи человечества, конечно. Для того, чтобы искупил собственные, - но почитатели Афины крайне редко поступали подобным образом. Богиня-девственница… Только идиот не знал, что ее нельзя было прославить беспорядочными половыми связями, особенно такого толка. Не то, чтобы Паллада очень любила детей, но она не любила грязи, принуждения и сексуального насилия. Да-да, войны, конечно, были сопряжены со всем этим неизменно, но стоило повторить все ту же мысль: они были не на войне. По крайней мере, пока.

- Не вижу никакой причины для того, чтобы спрашивать у охранника, можно ли нам войти, - Афина пожимает плечами и начинает двигаться ровно в противоположную сторону от поста охраны. Они проходят метров пятьдесят вдоль забора из профнастила. Три метра высоты. К чему такие сложности? Неужели божьему дому было, что скрывать? Скоро они узнают. Паллада оглядывается по сторонам, наклоняется и просовывает пальцы под металлическим полотном конструкции. Скрежет стоит ужасный, но совсем недолго, потому что через секунду Афина вырывает лист целиком, даже, можно считать, почти не повредив его. Она аккуратно отставляет его в сторону, обнажая зияющую дыру входа и указывает Немезиде, - Добро пожаловать. Мы одни в этом храме. Бога здесь нет, - женщина усмехается и перешагивает еще пока целое крепление, ступая на мягкую почву, заросшую травой чуть ли не по пояс. Каблуки тотчас же проминают ее и Паллада неприязненно морщится. Неудобно чертовски. Ради приличия она выглядывает в дыру в заборе, ставшую им входом и прикрывает ее все тем же листом, аккуратно приставив его следом.

Территория не просто большая – огромная. Работы, очевидно, действительно велись. Недострой был недостроем, тут никуда не деться, но стоило отметить, что прогресс наблюдался весьма явный. Кое-где уже были сделаны дорожки, существовали наметки на сад и клумбы, высадили деревья, а главное – впереди явственно виднелась мощеная дорожка. И какой идиот делает пешеходную дорогу раньше, чем закончит строить здание? Испортят же. Но они здесь, конечно же, были не для того, чтобы оценивать значимость местной архитектуры и архитектурных решений. Афина прислушалась и посмотрела на подругу.

- Кажется, тихо, - что, в общем-то, довольно странно. Ведь нашумели они хоть и не долго, но сравнительно сильно. Впрочем, до будки охраны здесь было далеко и сиди там пенсионер, доживающий свои дни, вряд ли он вообще успел, что-то услышать. А если и услышал, то к чему было лишний раз суетиться, не так ли? – Идем, - Паллада жестом указывает на путь вдоль забора к потенциально близкому входу. Можно было, конечно, пройтись по центральной мощеной аллее и не портить туфли, но они тут, вообще-то, не на прогулку собрались. Отчаянные времена требовали отчаянных мер.

Подпись автора

- Если бы только, кто-то здесь мог представить, какой большой честью их одарили эти самые две Богини, - Афина закатывает глаза и высокомерно хмыкает, считая, вообще-то, свое пребывание в этом христианском недострое весьма оскорбительным для самой себя и своих возможностей, хоть как Богини, хоть как Верховного представителя Евросоюза. Нет, а что? Вы Парфенон видели? Вот это был храм, вот это был размах, вот это впечатляло. А ту нелепую безвкусицу, которую сейчас выстраивали для христианского Бога, Афина презирала и считала это вычурным убожеством. Интересно, иудейский Бог вообще это видел? И если видел, то что, простите, у него было со вкусом? В самом деле, Паллада легко и с радостью переговорила бы с этим чудаком, но ей за все время своего существования так и не пришлось. Наверное, оно и к лучшему, ведь чем чаще Афина задумывалась о том, существует ли он вообще, тем яснее она представляла его, как прыщавого злобного задрота, которого обижали в школе. Иных причин претензий на мировое господство при полном отсутствии желания работать, Афина придумать не могла. Впрочем, быть может, все дело в том, что у нее скудная фантазия.

- Как думаешь, христианский Бог видит все эти жалкие подобия на настоящие храмы и радуется? Или он тоже думает, что это, в сущности, какое-то нелепое нагромождение барахла и не одобряет, но боится обидеть? – тянет Афина, оглядываясь по сторонам и уже жалея, причем довольно сильно, о том, что они не вернулись в свои квартиры с тем, чтобы переодеться. В конце концов, торопиться все равно было некуда, можно было вообще сюда заглянуть на выходных, или какой-то другой ночью, или послать сюда кого-то другого. Хотя, нет. Последнее не было актуально, ведь как известно, хочешь сделать, что-то хорошо – сделай это сама. Паллада всегда следовала этому принципу и почти никогда не ошибалась. Но все-таки следовало признать, что были вещи, которые самой лучше не делать ради сохранности гардероба. Не то, чтобы женщина очень им дорожила – она большую часть своих лет провела на войне, а там, знаете ли, вообще из гардероба почти одни только доспехи, но все-таки тонуть в мягкой почве, или собирать всю пыль в округе было куда как удобнее в кроссовках и джинсах. Да и ломать черепа, в случае чего, в общем-то, тоже. И Афина ловила себя на какой-то подсознательной мысли о том, что она, в общем-то, не особо-то и против, если их сегодняшнее мероприятие закончится именно так. Потому что существовала и другая универсальная истина. Нет человека – нет проблемы.

- Нести не обязательно, воспитательный момент в распятии. Неприятно, наверное, - пожимает плечами женщина. Она никогда никого не распинала и не приказывала распинать. В ее армиях дисциплина была железная, зверства жестоко наказывались, а распятие казалось именно, что зверством. Плох тот полководец, который не может выстроить иерархию и систему подчинения приказам без внушения безоговорочного и всецелого ужаса. Впрочем, Афина так, вероятно, думала, потому что ей с ее божественными силами ничего не стоило управлять вверенным ей войском, не прибегая к чрезмерному. Можно ли было считать священников, особенно таких паршивых тварей, как этот, воинством господним – вопрос риторический. Но окажись он в подчинении Афины, как Богини, научился бы и прыгать, и бегать, и таскать кресты. Просто для профилактики сердечного приступа.

Обнаружение фонаря Афине говорит о малом. То, что это место, время от времени, кто-то посещал – очевидно. Но были ли это те, кого икали Паллада и Немезида? Были ли это те и с теми целями, о которых Богини думали? Они, конечно же, могли и ошибиться, в таком случае, ситуация могла бы оказаться довольно неловкой, но ненадолго. Потому что даже если они никого не найдут в этой самой церкви, это ничего не значит. Найдут в другом месте. Найдут, нароют и утопят ублюдка в его собственных грехах. Публично. Потому что Афина ненавидела, когда какие-то зазнавшиеся куски дерьма мешали ей выполнять ее работу. Кем они вообще себя возомнили, если думают, что могут мешать Богине войны? Впрочем, сейчас едва ли было время думать об этом. Паллада убеждается в том, что фонарь это просто фонарь. Да, сюда, кто-то периодически ходит. Но вряд ли фонарь можно было считать за полноценное освещение. А значит, либо эта невинная вещичка и впрямь оставалась здесь для периодических осмотров охранником, либо ею освещали путь до помещения, в котором все-таки найдется кое-что поважнее.

- Ты права. Не вижу ничего, что могло бы помешать нам войти, - пожимает плечами Афина, явственно давая понять, что вопросы нарушения границ частной собственности ее волнуют мало, равно как и то, что вторгаются они не куда-то там, а в вотчину христианского Бога. Если он против, или имеет к ним какие-то претензии, пусть приходит и непременно расскажет об этом сам. Паллада будет ждать. А пока, она со второго удара высаживает дверь, закашливается от пыли, которую поднимает упавший косяк, поднимает с пола фонарь и включает его. Нет, а что им теперь в темноте бродить, что ли?

- Добро пожаловать в обитель зла, - совершенно ровным тоном произносит Афина, освещает им путь по лестнице и поднимается в недостроенный зал, в который, однако, уже успели затащить, или построить алтарь. Ну, и нафига он им здесь, если эта церковь все равно никогда не будет сдана в эксплуатацию после всего, что Паллада с Немезидой собрались здесь обнаружить? А женщина прямо нутром чуяла, что обнаружат. В основном, конечно, потому что ей так хотелось.

- Не верю в то, что он стал бы насиловать детей прямо здесь, так что, думаю, нам стоит поискать местечко поукромнее, - предлагает Афина, освещая зал с кучей строительного мусора и неизвестного барахла, ценность которого для нее, конечно же. Была ниже плинтуса, но для кого-то вполне могла иметь значение.

- Есть идеи?

Подпись автора

На самом деле, это было довольно странно, что за столько сотен лет, они так и не узнали, не увидели, даже не услышали Яхве ни единого раза. Его воинство – да. Афина сама с ним сражалась. Его посланников – да. Афина сама их уничтожала. Но его самого? Никогда. И это было особенно странно для Паллады, потому что она считала, что полководец не смеет оставаться в стороне, требуя от своих людей, чтобы они бились и умирали, чтобы они отдавали за него жизни и ничего не получали взамен. Нет, это была всецело и безоговорочно нарушенная логика, ценность которой едва ли кто-то мог бы в действительности взять в толк. Мученические смерти во имя эфемерного рая? Разве это то, за что стоило биться? Терпеть и умирать ради того, кто не пошевелил во имя твоей защиты и пальцем? Нет, Паллада никогда бы не смогла этого ни понять, ни принять. Впрочем, ей пришлось с этим смириться. Пришлось смириться, что время великих героев прошло и их сменили те, кто легко склонял голову и становился овцой на закланье просто потому что сражаться и восставать они не умели. И вот, к чему все это привело. Тот, кто учил терпеть и смиряться воспитал тех, кто подчинял своей воле невинных детей самым отвратительным способом. Впрочем, у верующих на такой случай всегда был свой ответ: церковь и Бог – не одно и то же. Что ж, если такая церковь была противна Яхве, следовало бы уничтожить ее еще в зачатке, а не оставлять эту заботу двум языческим Богиням, у которых вообще-то были дела поважнее. Намного важнее.

- Этот терпила завоевал мир и занял наши места, - Афина неприязненно хмыкает, открыто и не таясь, осматривается, меряя помещение шагами и глядя так, словно она ожидала найти следы прямо здесь, - Так что, я бы не стала его недооценивать. К тому же, - Паллада вздыхает и смотрит на подругу, кажется, даже ощущая легкое чувство вины, - В конце концов я проиграла его легионам, пусть первое время мне и удавалось весьма удачно вышибать из них дурь. Даже из тех которые эти… Как их там? Архангелы? – фу, какое мелкое, пошлое, отвратительное название, - Следует отдать им должное, они быстро учились и в конце концов, надрали зад не только мне одной, но даже нашему союзу с Аресом, а ты знаешь, чего мне стоит союз с Аресом, какой бы ни была цель, - об этом вообще ходили легенды. Одни говорили, что они ненавидят друг друга и однажды обрушат Олимп, а другие, что эти двое созданы друг для друга и никак не могут этого понять. Афине, как водится, было плевать на все слухи, ей было просто тошно работать в паре с братом, а тогда они были вынуждены это делать. В результате, Арес погиб, Афину выбили из Афин и это, конечно, была катастрофа. Так что, может быть, Яхве и был вонючим трусом, который только и мог, что умирать на кресте, но Паллада знала, что воинство его – не пальцем деланное и меньше всего ей хотелось бы повстречать его здесь. Вообще не хотелось бы, если честно, потому что как бы она ни была уверена в себе, а затащить вдвоем против какого-нибудь Михаила, или кого-нибудь чуть ниже рангом, все еще было несколько проблематично, даже несмотря на наставшие, весьма сомнительные и неоднозначные, времена, полные атеизма и сомнений. Это всем им могло дорого обойтись.

- У нас куча времени, давай проверим все, что здесь есть. Не хотелось бы упустить, что-то важное, особенно если оно здесь на самом деле существует, - если нет, безусловно, всегда можно было добавить. Да, конечно, они здесь обе радели за справедливость в разных аспектах, но если уж Немезида сказала, что ублюдок виновен, значит, так оно и есть. Совершенно неважно, где конкретно они найдут желаемые доказательства и будут ли эти доказательства на самом деле реальными, или слегка придуманными буйной фантазией двух язычниц. Главное, что помеха будет устранена на достаточный срок, чтобы продвинуть этот чертов законопроект. Ведь дело-то было отнюдь не в конкретном лице, которое им мешало, но еще и в доверии людей, что могли встать на защиту церкви, которой они верили и в которой нуждались. Но верить и нуждаться в заведении, которое устраивает оргии с детьми в подвалах своих приходов – уже не так благочестиво, модно и мало отношения имеет к их Богу, не так ли? Иными словами, репутация и огласка в современности значили куда больше, чем первоначально можно было себе представить. И Афина на своем примере проверила это не единожды. В конце концов, она была лидером ЕС, а там от репутации зависело вообще едва ли не все сразу.

Решение было здравым, разделиться ради того, чтобы быстрее тут все проверить, и впрямь стоило. А потому, Афина согласно кивнула подруге в ответ и направилась к алтарю. Рандомный факт из церковных правил: женщинам нельзя заходить в алтарное пространство и пространство за ним. Девочек даже при крещении туда не заносят. Афина девочка. Некрещеная девочка. Некрещеная языческая девочка. И она, недолго думая, подергала нечто близкое к двери, но слишком хлипкое, чтобы быть ею на самом деле, несколько раз, а потом использовала свой привычный метод – вынесла с ноги. Нет, ей вовсе не нравилось крушить христианские святыни, это вообще было для нее непривычным делом. В конечном счете, война на самом деле велась совершенно иначе, мелкое хулиганство не имело к ней никакого отношения, как и осквернение предметов и мест, которые не были корнем проблемы. Именно поэтому она и не Арес. И никогда им не была. Но как бы там ни было, вскоре Афина заходит за алтарное пространство и оглядывается. Здесь не было, в общем-то, ничего, за что можно было и следовало зацепиться, но тайные пространства на то и тайные, что вот так просто все это не бывало и быть вообще не должно. Паллада уже думает начать осматриваться более предметно, когда слышит вскрик подруги. Что-то нашла? Женщина прислушивается, но понимая, что никаких шевелений и даже звуков больше нет, бросается тотчас же обратно.

Немезиды нигде не видно и это странно, потому что деться отсюда особенно неоткуда. Но отголоски ее божественной ауры все еще доносятся до Паллады откуда-то снизу, так что несложно догадаться, что она и жива, и все еще здесь. Никого бессмертного больше не чувствуется, а иной не смог бы ушатать греческое божество. Разве что, при очень больших стараниях, а оные, как известно, вряд ли мог бы приложить старичок-охранник у выхода. Стало быть, стоит искать кого-то еще? Или что-то?

Что-то находится в конфессионале вообще не сразу. Настолько не сразу, что Паллада даже успевает подумать о том, что зря она обыскивает все столь тщательно. Но на рычаг она все-таки тоже натыкается и не думает слишком долго, прежде, чем сдвинуть его. Много времени это не занимает и вскоре она тоже оказывается в подземелье. Хитрые старые ублюдки! Падать было не слишком высоко, но пять-шесть метров – все равно довольно неприятно хотя бы потому что Паллада сегодня была так прилично одета и совершенно не расположена к приключениям, которые, к слову, нашла на свою задницу сама. Немезида, к счастью, тоже здесь, уже успела встать и отряхнуться.

- Просто умопомрачительно. Всегда мечтала побывать в христианских застенках, - саркастично произносит женщина, тоже поднимаясь на ноги и отряхиваясь, - Ты жива, здорова, ничего не сломала? – вопросы были важные, потому что как бы там ни было, а им еще обратно выбираться. А вокруг тьма-тьмущая, ни зги не видно, еще и у мобильника всего одна полоска связи. Вот дерьмо, даже, чтобы вызвать «подкрепление» придется изрядно постараться, что бы это ни значило. Но сейчас Афина использует телефон иначе, чем предполагалось. Она врубает фонарик и освещает полукруглое и почти пустое помещение, из которого ведут два хода – направо и налево. И вообще-то идти не хочется никуда. Здесь довольно сыро, темно и дурно пахнет. Кажется, отмываться от этой поездки придется основательно. Пару дней.

Подпись автора

Гордость ее брата, нет, огромное, раздутое самомнение ее брата, размером с целую планету и его эго, сравнимое, разве что, с небесным светилом, не переживало эти события. Потому что Арес умер, сражаясь с монотеистами и этот день, эта картина до сих пор стояла у Афины перед глазами, потому что тогда она впервые поняла, что все их никчемные разборки с братом – сущий пустяк, чушь, ничего не значащая ерунда на фоне того, с кем и как именно им пришлось столкнуться. Она помнила, как склонилась над его телом, мертвым к тому времени уже несколько часов, потому что она сама и ее люди успели слишком поздно. Они насилу отбили какой-то город в предместьях Рима, но Арес был мертв, до взятия столь любимой им столицы он не дожил. Потому что если бы дожил, никогда бы не отдал ее христианам, предпочтя сжечь ее целиком, ко всем чертям, не оставить камня на камне, чтобы христиане пришли на пустырь, а не получили объект его радости и гордости, в который он вкладывался так долго, будучи уже не Аресом, а Марсом. Да, Рим не забыл его и по сей день. Да, Рим все еще хранил его имя и память о нем. Но этого было недостаточно. И быть может, тот факт, что брат пал в бою до того, как узрел все, что сделали с его столицей и им же выстроенном городе, было милосердием. Потому что Афина застала совсем иные картины. Потому что Афина, щедро раздавая налево и направо заслуженную ублюдками расплату, тоже пала и это было неизбежным.

- А она и не пережила, - отряхиваясь и брезгливо осматриваясь, отвечает, наконец, в тему незаконченного разговора Паллада. Вообще-то ей нравилось поносить христиан, пока они ищут компромат на одного из продажных их представителей, погрязших во грехе чуть больше, чем можно было теперь представить. Это задавало их совместной работе нужный тон. Тот самый, который говорил, что хотя теперь войны ведутся иначе, они не уйдут отсюда без информации, без того, что позволит нанести решительный удар на политическом поприще. О, да, это была немыслимая и чудовищная дерзость. Взимать налоги с церкви – никому бы не пришло такое в голову и не приходило до сих пор. Но Афина была решительна. А бесконечное число ее родни во всех ветвях власти – еще более решительны. В сущности, греческая церковь играла с ними не на равных, скорее всего, не шибко-то это подозревая. И Зевс свидетель, Афина была готова пойти на многое, чтобы доказать, что игры против нее, против ее семьи, против Олимпа вообще не стоят свеч.

- Он умер раньше, чем увидел, как пал Рим. Раньше, чем христиане заполонили наши земли. Знаешь, он долго не возвращался и все думала, в самом ли деле это потому что ему не достает энергии? – они тогда еще не были так плохи и месяцы на то, чтобы воплотиться в реальном мире им бы не потребовались, не то, что теперь. Некоторые и на годы не могли рассчитывать, - А потом поняла, что не в энергии дело. Просто видеть Рим на коленях перед распятым сыном единого бога ему невыносимо точно так же, как и мне Афины. Но Афины пришли к этому многим позднее, а Рим пережил то, что пережил во всех самых чудовищных проявлениях. Сначала перенос столицы, сопротивление, потом падение. Думаю, что Римская империя оказалась обреченной в тот самый момент, - рассуждения были на грани философских, ведь кому как ни богам знать, что история вообще никогда не терпела сослагательного наклонения? Вот например, этот святоша мог бы не влипнуть так крепко, если бы он не создавал сеть подземных ходов под церковью, которую строил. Но он создал. Он строил. И он влип. Потому что по одному факту наличия таких тоннелей, можно было сделать выводы о том, что ему есть, что скрывать. Очень многое. А тем, кому есть, что скрывать, всегда есть, чего бояться.

- О, уверяю тебя, - хмыкая, отвечает Паллада, - если мы потеряемся здесь, то мы непременно очень скоро найдемся. Вместе с доказательствами того, что дело отнюдь не только в растлении малолетних больными на голову ублюдками. Держу пари, никто не стал бы так заморачиваться ради таких дел. Здесь, что-то еще. Что-то важное. Что-то, что он скрывает и о чем боится рассказать даже самым близким своим сторонникам. Хотя… Тут вернее будет «подельникам», да? – скрывать в таком месте можно было все, что угодно. От похищенных детей до тварей ада, от драгоценностей и денег до товара для контрабанды. Торговал культурными и историческими ценностями? Бог ничего не говорил насчет незаконного оборота имущества, представляющего культурную ценность? Впрочем, пока это все было лишь предположениями, а они стояли прямиком на развилке.

- Плевать, пойдем направо. Если что, всегда можно вернуться и попробовать снова. Не думаю, что все здесь нашпиговали ловушками в пример ацтекских храмов. Но все-таки ноги тут переломать – дело плевое, давай будем осторожными, мне на следующей неделе улетать в Брюссель, - закон мог подождать, а Европарламент ждать не будет, что бы это ни значило в случае Афины, которая столько времени работала над укреплением своих позиций. Сейчас расслабляться было еще не время, да она и не собиралась, но в контексте текущих обстоятельств, можно было и задержаться на денек-другой ради очень-очень громкой победы.

Коридор длинный, темный, сырой и мерзкий. С изоляцией здесь явно были проблемы. Либо еще не закончили, либо и не планировали, потому что помещения больше не были нужны, отслужив свое. С другой стороны, наполовину использованная краска у самого входа, намекала на обратное. Какие-то работы здесь все-таки производились и Афина хотела знать, с какой целью. Никаких ловушек им по дороге и впрямь не попадается. Вряд ли кто-то вообще думал, что до этого места доберутся посторонние. Что ж, Паллада с Немезидой, можно считать, почти что свои. Даже немного больше. Они-то, в конце концов, все еще богини, как бы там ни было.

Они доходят до конца коридора и натыкаются прямиком на плотно закрытую на ключ дверь. Афина осматривается, рассчитывая найти, что-то, что может помочь с открыванием. И для всех было бы лучше, окажись это ключ. Но ничего подобного не происходит, так что дверь она просто выламывает несколькими выверенными движениями, а затем аккуратно отставляет ее в сторону. Не в пример коридору, круглое помещение внутри вовсе не такое сырое и уродливое, как предыдущее. Темнота и фонарики на телефоне не сразу позволяют понять, что именно здесь располагается, но больше похоже было на библиотеку, или рабочий кабинет, что-то вроде того. На стенах вместо обоев и краски записи молитв на латыни и это почему-то смешит, нежели наводит на мысли о божественном провидении, - Боялся забыть слова, не иначе? – записаны, правда, не pater noster, но все равно весьма странный способ призвать к молитве.

- Не знаю, что это и что здесь такое, но лучше обыскать все быстро на предмет чего-то, что могло бы сыграть на руку нам и нашей истории, а потом двигаться дальше. Держу пари, это место здесь не просто так оборудовали.

Подпись автора

Если и были времена, когда падение Рима, падение Афин, из поражения одно за другим отдавались в Афине болью и гневом, то эти времена давно прошли. Были ли они на самом деле? Паллада теперь уже вовсе не была в этом уверена. Она ни в чем не была уверена, кроме одного: что бы там ни случилось, они проиграли. Каждый из них. Ей хотелось бы назвать это поражение исключительно поражением Ареса, но это не было правдой. Ей хотелось бы сказать, что она не имела никакого отношения к падению Матери Городов и ничего не ощутила при этом, но это тоже была ложь. Ощутила. Нет, она не была в такой ярости и отчаянии, как брат и многие боги их пантеона, но она была раздосадована, угнетена и огорчена не менее других. Просто умела это скрывать. Просто знала, что в дни отчаяния, боли и скорби, должен был оставаться кто-то, кто станет константой, статичной вехой, столь необходимой их пантеону и их народу. Афина стала ею, как всегда. Как если бы ничего не изменилось. Она была спокойна и собрана, хотя внутри нее бушевал шторм. Бушевал ли он теперь? Нет. Она спокойно могла говорить обо всем, что случилось. Гордость ее была задета, а поражение было болезненным, даже нынешнее состояние Афин все еще напоминало обо всем, что случилось, но разговоры подобного толка не выводили Афину из равновесия. Это в глазах брата она неизменно видела ярость, стоило им заговорить обо всем этом, стоило хоть раз упомянуть произошедшее. Но Рим пал. И Афины пали. Им оставалось либо жить дальше, пытаясь построить новый мир, либо сдаться и до конца дней своих сидеть на руинах великих империй, вспоминая о том, как было прежде. Как было прежде, уже не будет. Паллада знала это совершенно безусловно и наверняка. Но это вовсе не значило, что будет непременно хуже. Надежда была всегда. Даже в худшие из времен. И, конечно же, эта самая надежда не оставляла ее и теперь тоже.

Вот только то, что они здесь делали, было не об освобождении городов, не о надежде, не об их будущем. А теперь, как еще могло вдруг оказаться, скорее всего, это было уже даже не о священнике, который растлял малолетних, а вместе был занят еще и тем, что мешал законопроекту. Это было о чем-то намного большем. И чем дольше Афина разглядывала надписи на стенах, чем дольше она разглядывала большие и маленькие знаки, расположенные повсюду, тем лучше и отчетливее она это понимала. Они рассчитывали оказаться в вертепе, а оказались в центре чьих-то магических и эзотерических изысканий. Пугало ли это Палладу? Нет. Она любила все держать под собственным контролем и следовать исключительно последовательным планам, но смертного, даже того, кто решил поиграть в Гарри Поттера, она не боялась. По счастью, Афина была еще и богиней мудрости, а мудрость подразумевала знания. В большом количестве. И все то, что было вокруг них, было ей знакомо. Она отчетливо понимала, что здесь происходило. И к сожалению, Немезида, кажется, была права. В этом ли месте, или в каком-то другом, но ублюдок совершал жертвоприношения, используя детей, как безвинную жертву, а потому и наиболее ценную, если так можно было выразиться в сложившейся ситуации. Не то, чтобы Афина выступала категорически против каких-либо жертв вообще, не то, чтобы она была особенно миролюбива, но были грани, за которые ее честь и благородство не давали ей выходить никогда.

- Нет… - тянет женщина задумчиво, оглядывается по сторонам, продолжая светить фонариком и разглядывая надписи на стенах все пристальнее, - Теперь мы вообще уверены в прямо противоположном. Может быть, он и растлил малолетних, но это, кажется, с точки зрения церкви – не самое большое его преступление, - бормочет Паллада себе под нос, читая одну надпись за другой, один знак за следующим. С точки зрения самой Паллады призывы темных сил не имели такого уж чудовищного значения. Кого там в Древней Греции только ни призывали, к каким-то духам не обращались. Вся христианская и даже гоетическая масса так и не поднялась в глазах женщины выше мелких духов и ничего не значащих существ, которые только и могли делать, что следовать заранее определенной для них траектории, не выходя за нее ни на шаг. Для Афины это не было печальным, скорее обычным, обыденным и закономерным. Ровно настолько, насколько все магические штучки, спиритуализм и прочая околомагическая чушь были ей неприятны. Она была воином до мозга костей и это влияло на ее восприятие гораздо больше, чем можно было бы себе представить, если бы речь шла о простом человеке.

- Кажется… - задумчиво тянет Афина, а затем вздыхает, разворачиваясь к подруге, - Мы крепко влипли, - заключает Паллада, зная, что по всем канонам фильма проблемы должны были начаться прямо сейчас. Но земля еще не дрожала, твари ее не лезли изо всех щелей, - Да, скорее всего, он приносил здесь жертвы. Ты хочешь знать, для чего? – и она встает в центр печати Соломона, нарисованной на полу, - Он призвал сюда демона, чтобы убить всех, кто поддерживает обозначенный законопроект. Если хочешь знать, то здесь, - и она указывает на стену, где белой краской ярко красуются многочисленные имена, написанные на латыни, - Есть и наши с тобой имена тоже. Но только смертные, конечно. Он даже не догадывается, что мы – богини. А потому, тварь до нас не доберется, - хотя это-то, как раз, было плохой новостью. Будь оно иначе, можно было бы быстро со всем разобраться и не переживать о том, как отыскать зверушку до тех пор, пока она не отыскала в постелях мирно спящими всех их союзников. И им повезет, если они просто умрут от остановки сердца из-за ночного кошмара. Скорее всего, все будет куда более впечатляющим. И ужасающим тоже, разумеется.

- Но если мы не разберемся с этим в ближайшее время, скорее всего, тварь разберется со всеми, кто нас поддерживает. Нам надо остановить это дерьмо так быстро, как получится, - а учитывая количество участников этого процесса, получиться могло не сказать, чтобы очень быстро.

Подпись автора